Болваша вместо Страшилы

Переводчик Ольга Варшавер о своих любимых книгах и о сравнении Волкова с Баумом

В моем детстве, а оно пришлось на 60-е годы прошлого века, с хорошими детскими книгами было скудно. К тому же у меня были очень неюные родители, нас разделяло не одно, а два поколения, и они просто не знали многих книг — они уже были не из их детства. Зато родители приучили меня к классике, и читать ее я начала довольно рано. Если прицельно вспоминать совсем детские книжки… Чуковского никто не отменял — это идеальное первое чтение на все времена. И непременно назову замечательные стихи и картинки Алексея Лаптева «Футы-нуты». Эта книга вышла в 1961 году, но сейчас она, по-моему, не раритет, ее переиздают время от времени.

Из переводного — «Крошка Вилли-Винки», замечательные тексты Ирины Токмаковой с иллюстрациями ее мужа, Льва Токмакова, книга 1962 года. Все это у меня в доме есть до сих пор и проверено на обоих сыновьях. Надеюсь, и внуки, когда появятся, оценят. Из книг для школьного возраста я любила то, чего у меня не было, но зато имелось у моего племянника, с которым мы ровесники. Книги, как теперь говорят, гендерно ориентированные. Попросту — мальчиковые. А у меня внутри прямо все вибрировало от нетерпения: вот приду в гости к старшей сестре, сниму у Алешки с полки очередного «Томека» Альфреда Шклярского на очередной тропе. Перевод был, кажется, чудовищный, я даже тогда это инстинктивно понимала. Но любовь слепа. Теперь-то есть издание с куда более приличным текстом. В общем, книги я глотала в огромных количествах, но не скажу, что «не жуя». Читателем я была довольно вдумчивым и отнюдь не всеядным.

Пойдем от обратного. Категорически не хочется переводить масскульт — всякие серийные книги, пусть даже очень успешные и грозящие огромными тиражами. Среди них, безусловно, есть достойные, но это попросту не мое. Не хочется переводить слабые, хромающие на все ноги тексты: даже если я знаю, что сумею в переводе их «дотянуть» и преобразить, — но стоит ли? Не хочется, пусть это порой и очень заманчиво, тратить время на переперевод книг, которые кто-то уже сделал до меня. Да, не очень-то хорошо сделал, и книгу, возможно, надо бы перевести заново, но я люблю быть первопроходцем. Что хочется? Люблю книги, которые перекидывают мосты не столько между культурами, сколько между эпохами. Дети и подростки мало и плохо знают историю. Поэтому я с особым удовольствием переводила «Битвы по средам» Гэри Шмидта, где события происходят в Америке в 1968 году, на фоне Вьетнамской войны и убийств Мартина Лютера Кинга и Роберта Кеннеди (изд-во «Розовый жираф»).

Еще, по той же причине, обожаю книгу Розмари Уэллс «На Синей комете» (изд-во «Рипол»), там фон — Великая депрессия. Обе книги, несмотря на вроде бы тяжкие периоды истории, приключенческие и полны юмора. Переводить было одно удовольствие. Говорят, и читателям тоже в радость. Кстати, права у «Рипол» закончились, и я ищу нового издателя для этой книги — того, кто поймет, как важен этот текст и как хороши иллюстрации Баграма Ибатуллина. Того самого, который проиллюстрировал «Удивительное путешествие кролика Эдварда» Кейт ДиКамилло.

В последние годы я сама приношу книги издателям, и они — спасибо им — часто ко мне прислушиваются. Однако я всегда рада предложениям, связанным с искусством, с художниками и их жизнью. До сих пор благодарна «Розовому жирафу» за предложение сделать «Я, Хуан де Пареха» — книгу о XVII веке, Филиппе IV и его семье — испанских Габсбургах, а главное, о Веласкесе и его рабе по имени Хуан, который тоже стал художником. 
Очень люблю серию изд-ва «Молодая мама», которую — как и многие другие проекты — я перевожу вместе с моим соратником всей жизни Натальей Калошиной [переводчик художественной литературы, литературный редактор издательства «Самокат»]: там девочка Кати попадает внутрь известных картин Дега, Ренуара, Моне, Гогена и Ван-Гога и даже общается с Моной Лизой. Ценю хорошие книжки-картинки и книжки-картонки. Я их немало делаю в последнее время. И это отборные авторы: Томи Унгерер, Уильям Стайг, да и у Кейт ДиКамилло, наряду с повестями для младших подростков, есть такие книги. Там мало слов и каждое надо двадцать раз взвесить на аптекарских весах. Подобная работа многим моим коллегам кажется неблагодарной. Но я не то что не гнушаюсь — наоборот! Ибо точно знаю, что «отзовется наше слово», прорастет то зерно, которое упадет на целину детского сознания в раннем возрасте.

Вы правы, на книге Александра Мелентьевича Волкова «Волшебник Изумрудного города» выросло несколько поколений советских детей, сама я в том числе. И поныне не всем ведомо, что автор, как бы помягче выразиться, позаимствовал у Баума всё! Начиная со второй книги Волков — не будем бросать камень в огород талантливого человека — пошел своим путем, хотя вся стопочка книг Баума, безусловно, лежала у него на столе, и он брал оттуда сюжетные ходы и новых персонажей. Но первую… да, стибрил без зазрения совести.

В первой половине 90-х, когда остатки железного занавеса рассыпались, идея восстановить справедливость по отношению к Бауму буквально носилась в воздухе. Мы были молоды, честолюбивы и мечтали познакомить мир с истинным автором серии книжек об Изумрудном городе! Кто «мы»? Друзья-переводчики, ученики замечательного наставника Игоря Багрова, которых объединил семинар при журнале «Иностранная литература». Мы понимали, что с первой книжкой у нас два пути: либо максимально приблизиться к версии Волкова, рассчитывая на радостное читательское «узнавание», либо полностью уйти от Волкова. По первому пути, кстати, тогда пошла другая группа переводчиков, но о них мы узнали лишь несколько лет спустя. Мы же выбрали второй путь. Разумеется, не из принципа «уйти, чтобы уйти». Например, мы сразу решили, что с простыми именами останемся верны оригиналу. Если главную героиню в оригинале зовут Дороти — значит, так тому и быть.

Зато с говорящими именами пришлось изрядно поработать — во имя логики сюжета и характеров. Порой даже во имя фонетики. С Болвáшей (который у Волкова Страшила) мы рассуждали так: этот герой работал пугалом, то есть СТРАШил и пугал, совсем недолго. А вот спутником Дороти он стал для того, чтобы поумнеть. Его очень удручало, что в голове нет мозгов, что он «соломенный болван» во всех смыслах слова. И он отправляется к Чародею за мозгами. Дровосек, конечно, не железный, а жестяной, так в оригинале, да и сами посудите: железного-то никакой лев не поднимет, не говоря уж о крылатых обезьянах. Сам Лев, разумеется, не трус. Потому что трусость — это постоянное свойство, почти диагноз. А у Баума Лев боится, но все равно преодолевает себя и всегда бросается друзьям на выручку. Вот мы и назвали его не Трусливым, а Боязливым. Чувствуете разницу? Эти переводческие решения мы принимали совместно, втроем: Дмитрий Псурцев, Татьяна Тульчинская и я. Потом круг переводчиков расширился, и каждый получил свою книгу или книги, но первую мы перевели втроем именно для того, чтобы выработать какие-то общие принципы работы с текстами Баума, и дальше мы с Димой были редакторами всей серии. Дело в том, что настоящий Баум мягче и добрее, чем известная версия Волкова. И его сказочные повести касаются базовых ценностей американского бытия. По сути, эти книжки — об американской мечте, о том, что можно всего добиться своими руками, головой и сердцем. Сам Баум в предисловии к одной из книг писал, что стремится создать принципиально новую сказку, в которой есть приключения и опасности, но убраны мрачные стороны жизни и кошмары. Конечно, это не европейская сказка, она не обременена рефлексией, она безмятежна, как сама Дороти, которую ураган уносит за тридевять земель, а она просто ложится спать в ожидании нового дня.

Трудности? Ну как без них? Вот, например: текстам этим уже век. Не могу не процитировать моего товарища, Дмитрия Псурцева, он как раз говорит про язык: «Старинный текст для хорошего переводчика не столько техническая проблема, сколько повод для извечных терзаний. Ищешь компромисс между архаизацией (приближением к восприятию современников автора) и модернизацией (приближением к восприятию современников твоего перевода). Хотя внешних примет времени в сказках Баума мало, все равно он был человеком своей эпохи, писал на том языке. Заметно, что он читал викторианские сказки, английские переводы братьев Гримм и ту же „Алису”. Но создал в результате свой, совершенно самобытный художественный мир. Это не вторичный автор, не перепевщик чужих мотивов, а творец фантастического мира. Такие гениальные сказочники, как Баум, очень редки: они появляются раз в сто лет. Он сопоставим с Кэрроллом, Андерсеном, только его магия не в философии, а в неиссякаемой веселой фантазии и доброте». Это цитата из интервью с переводчиками с сайта Папмамбук.

Про Баума напоследок расскажу о наболевшем — о судьбе наших переводов. Тогда, в начале 90-х, «конкуренты» оказались опытнее и их труды стройными рядами выстроились на полках книжных магазинов. А у нас вышли всего две книжицы в бумажных переплетах. Однако, время, книжные эксперты и, главное, читатели рассудили иначе, и теперь мало кто сомневается в том, что наши тексты лучше. Впрочем, ситуацию переломить не так просто, мы оказались между Сциллой и Харибдой: с одной стороны, любовь дедушек-бабушек к Волкову неизбывна, с другой — существует настороженное отношение пап и мам к переводам как таковым, потому что их детство пришлось на вал слабых пиратских переводов, заполонивших страну в конце 80-х и в 90-х. В итоге сейчас в «Розовом жирафе» вышли всего две книги — шикарные, с уникальными иллюстрациями, но всего две! А у нас готовы все 14! Ждем издателей!

И совсем на закуску – об удивительных иллюстрациях Юли Гуковой. Я всегда говорю, что полистать издания Баума с ее картинками – все равно что сходить в музей. И важно, что они дополняют, а не дублируют текст. Они создают дополнительное измерение страны Оз, загадку, которую можно разгадать только вместе с текстом. Ребенок берет в руки книгу и сразу спрашивает: “Мам, где тут Дороти?” А мама ему отвечает: “Посмотри, вон туфелька высовывается, значит, девочка прячется за деревом”. И цвета иллюстраций очень хороши, недаром издатель боролся за качество печати и очень сильно вложился в этот проект, за что мы благодарны “Розовому жирафу” безмерно. Есть дети вербальные, а есть визуалы. Наша книжка получилась и для тех, и для других. Чего стоят одни только маленькие картиночки на полях! Только прочитал про злую колдунью, перевернул страницу – а там её костлявые руки. Страшно, но интересно. А суперобложки какие!

Ох, непростой вопрос для практика. Ей-богу, не знаю ничего про принципы. Иногда, когда веду семинар, формулирую что-то в живом общении с людьми, на конкретных текстовых примерах. Но подходы меняются от автора к автору и даже от книги к книге одного автора. Потому что… Кейт ДиКамилло, например, сама растет и меняется — прямо у меня под руками, я как переводчик очень остро это чувствую. Я когда-то открыла ее по первой книге («Спасибо Уинн-Дикси»), перевожу с ощущением счастья в душе и жду каждую новую книгу с детским нетерпением: там непременно откроется новая грань, новые глубины. А вот с Дэвидом Алмондом происходит чуть иначе: он явился нам готовым, цельным писателем, автором «Скеллига», но зато сам бесконечно экспериментирует, занимается словотворчеством. И я вместе с ним.

Мой несложный рецепт адресован родителям: побольше читайте детям вслух и читайте сами в их присутствии — свои, взрослые книги. Дети всегда подражатели. Постоянно видя вас с книгой в руках, они рано или поздно примутся читать. А дальше — класса до пятого — можно невзначай им что-то подсовывать. Позже это уже не проходит: мнение сверстников ценится выше. Но, если они читали в детстве, к подростковому возрасту у них уже есть прививка от дурных текстов: они сами их отвергнут. Дети должны ценить себя, свой вкус и мнение. Главное, чтобы значимые взрослые все это не обесценивали. Вредных книг, мне кажется, не бывает. Повредить можно только тому, кто крутится как флюгер, по воле внешних обстоятельств. Но это же не про ваших детей, надеюсь?