1. Крупнейшие писатели мира подписались под обращением в защиту Олега Сенцова. Владимира Путина призывают освободить украинского режиссера, отбывающего 20-летний срок по обвинению в терроризме, немедленно и безо всяких условий. Копия письма направлена президенту ФИФА Джанни Инфантино. Среди подписавшихся — Чимаманда Адичи, Маргарет Этвуд, Пол Остер, Майкл Шейбон, Лидия Дэвис, Джонатан Франзен, Лев Гроссман, Иэн Макьюэн, Герта Мюллер, Роберт Пински, Салман Рушди, Джордж Сондерс, Гэри Штейнгарт, Патти Смит, Колм Тойбин. На момент публикации сегодняшнего обзора голодовка Сенцова длится 28-й день.
2. Виктор Ерофеев на «Снобе» печально размышляет о крахе российской оппозиции (превратившейся «в подполье грызунов» и «осколки зеркала») и о будущем страны. Актуальные темы, вбрасываемые в этот давно не утихающий разговор: воскрешение Бабченко («непримиримый журналист вольно или невольно так подыграл Кремлю, что ему уже пора как патриоту ставить памятник рядом с Мининым и Пожарским») и армянская революция; спасти же Россию может одно чудо: «А избавление может прийти только случайно. И эта случайность станет богом. И на эту случайность надо молиться».
3. На «Кольте» — эссе Анны Глазовой об экзистенциальных стратегиях в прозе Кафки. Глазова пишет о подавляемом насилии европейской цивилизации начала XX века, которое, в соответствии с теорией Фрейда, в конце концов вылилось в две мировых войны; кроме того, она говорит о сверхчеловеке Ницше и идее «козла отпущения», предложенной Жираром. Сегодняшнее ницшеанство, по Глазовой, трансгуманизм, «который опирается на идею о преодолении человеческих ограничений посредством технических средств»; на противоположном полюсе — «мысль о том, что именно животная смертность очерчивает горизонт человека и делает его собой», и именно «из этой перспективы писал Франц Кафка в тех рассказах, в которых граница между животным и человеком принципиально непроходима и неразрушима, но не из-за суровости и запрета, а потому, что скрыта в тумане непознаваемости, забытья, неразделения». В этой парадигме само наше пребывание на Земле — счастливый случай, независимо от того, счастливо ли мы живем; жизнь человека, по Кафке, балансирование между силой и слабостью, жертвенностью, спасение человечества — в воле выбирать между человеком и животным. Глазова рассматривает рассказы «Гибрид», «Отчет для академии», «Голодарь», есть здесь и отсылки к «Исследованиям одной собаки»: «Осознание своего рабства — это понимает Кафка — приводит к господству над господином, поскольку дает знание о его зависимости от раба, то есть о слабости хозяйской, человеческой, воли, угнетающей волю звериную. Человек сам ограничивает свою волю, ставя ее над волей собаки; собака-исследователь же, не ведая о своей несвободе, оказывается вольнее человека-хозяина, поскольку ищет оправдания своего существования где угодно, но не в хозяине».
4. Главред Corpus Варя Горностаева рассказала «Афише» о том, что спрос на научно-популярную литературу в последнее время только растет, о фонде «Эволюция», возникшем после разрушения «Династии»*Признана властями РФ иноагентом., об издательской миссии: «Мы живем в странное время, когда, вместо того чтобы двигаться вперед, общество разворачивается и шагает обратно — не в средневековье, конечно, но, конечно, назад, к „традиционным ценностям”. И то, что наши книжки приглашают в будущее, а не в прошлое, то, что они рассказывают про жизнь, а не про угасание, кажется мне важным и очень скрашивает мою жизнь». Материал приурочен к краудфандинговой кампании «Эволюции». О том же — научно-популярном нон-фикшне — журналу «Секрет фирмы» рассказывает главред «Альпины нон-фикшн» Павел Подкосов. По его словам, тиражи бизнес-литературы и нон-фикшна в России только за этот год выросли на 30%: «2017 год — это вообще первый год в России за последние 10 лет, когда книжный рынок начал расти. С 2008 года, когда мы появились на рынке, по 2016-й происходило постоянное падение тиражей. Это я говорю вообще про весь рынок. Тиражи упали с 760 млн до 446 млн. Конечно, больше всего упала низкопробная художественная литература: детективы в мягких обложках, любовные романы. Это все уходит в интернет постепенно. Есть у Бориса Куприянова, который занимается магазином „Фаланстер”, шутка: когда охранникам запретили читать на работе, тиражи таких книг, как „Лютый против Бешеного”, упали на 90%». Подкосов говорит о тщательной работе редакции «Альпины» с текстами и определяет лидеров нон-фикшн-индустрии в России: «На рынке научпопа можно доверять нам, Corpus, „Питеру”, „Пилоту”, „НЛО”, Ad Marginem, еще нескольким. Неплохой маркер — участие фонда. Раньше это была «Династия», их «дерево» на обложке было знаком качества. Сейчас есть «Книжные проекты Зимина», фонд «Эволюция», «Траектория». Они плохие книжки не поддерживают».
5. На «Арзамасе» — завершающая часть большого курса о русской литературе XX века. Лев Соболев читает лекции о Блоке и Маяковском (притом не о чем-нибудь, а о «Владимире Ильиче Ленине»); Олег Лекманов — о Мандельштаме и Хлебникове («Потому что кони, умирая, дышат, дышат, дышат — и умирают навсегда, их больше нет, они растворяются в мире. Травы сохнут, сохнут, сохнут — и умирают тоже навсегда. И солнца гаснут навсегда. А вот люди, когда они умирают, — не умирают. Почему? Потому что, когда они умирают, другие люди поют о них песни»); Михаил Свердлов — об Алексее Толстом; Андрей Немзер — о «Раковом корпусе» Солженицына; Александр Архангельский — о Маканине. Дополнительную лекцию читает Сергей Гандлевский — о том, зачем вообще нужны стихи: «Со времен романтизма поэзия добилась права не приносить ощутимой пользы. Но это послабление усложнило стихотворцам задачу. Освобожденные от обязанности поставлять читателям какие-либо положительные сведения, лирики обрекли себя на максималистский режим эстетической оценки и самооценки — либо пан, либо пропал». Кроме того, здесь есть красивый путеводитель по ОБЭРИУ, составленный Светланой Маслинской, голосование за писателей, которые войдут в следующий курс «Арзамаса», и материал Дениса Ларионова о быте и развлечениях андеграундных писателей в позднем СССР.
6. На «Радио Свобода»*СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией Константин Львов пишет о критике Георгия Адамовича — по случаю выхода в издательстве «Алетейя» тома его рецензий, написанных с 1936-го по 1940 год: в это время Адамович следит за новинками советской и эмигрантской литературы, довольно точно подмечая действие механики соцреализма (например, в романах, где действует Сталин, при котором СССР теряет претензии на роль авангардного пролетарского государства и превращается в империю). Из-за границы Адамовичу видна дикость террора, которую стараются не замечать советские писатели, голосующие за смерть врагов народа. «Содержание „Литературной газеты” Адамович распределяет на два отдела — восторгов и доносов». Появлявшиеся в советской печати выдающиеся тексты критик призывал «читать между строк», как «Город Эн» Добычина, но в целом раздвоение русской литературы казалось ему глубоко трагичным событием, низводящим ее статус и дух до провинциального. Наиболее ценным в критике Адамовича Львову кажется умение обобщать: на примере романов Бунина, Набокова, Берберовой он пытается ответить на большие этические и эстетические вопросы.
7. «НГ-ExLibris» публикует воспоминания Геннадия Гутмана о дружбе поэта Давида Самойлова и литературоведа Юрия Абызова. «Для столичной Риги переводчик, критик, литературовед и редактор Абызов был такой же местной достопримечательностью, как поэт Самойлов для провинциального Пярну», — пишет Гутман. Здесь нарисован довольно зримый портрет Абызова, человека с непростым характером, на которого Самойлов писал безобидные эпиграммы, и описано довольно типичное времяпрепровождение 1980-х. «Во время моего очередного приезда к Самойлову и очередного отъезда Абызова Д. С., гуляя со мной у моря, спросил: „Ты знаешь, чем занимаются интеллигентные люди летом в Пярну?” – явно намекая на себя и Юрия Ивановича. „Нет”, — сделав вид, что не знаю, отвечал я. „Интеллигентные люди занимаются тем, — поучительно проговорил мэтр, — что сидят в гостинице „Каякас”, смотрят в окно на парк, пьют водку и читают Эккермана „Разговоры с Гете”. Именно так мы провели с Абызовым лето”». Кроме того: фривольные экспромты и вымышленная страна Курзюпия.
8. На этой неделе скончался канадский поэт Дэвид Макфадден. На радио CBC о нем вспоминает его друг, редактор Стюарт Росс: «Этот невероятный голос. Такой спокойный и в то же время полный удивления. Как будто он впервые осознавал собственные строки, когда читал их вслух». Росс считал Макфаддена лучшим поэтом Канады: «Помню, меня поразило, насколько его поэзия разговорна. Кажется, что ты сидишь и с кем-то разговариваешь. И писал он о серьезнейших вещах, но часто это было очень смешно». В последние годы Макфадден страдал от болезни Альцгеймера, но продолжал работать над важными для него проектами.
9. В The Paris Review — интервью Дастина Иллингуорта с хорватской писательницей Дашей Дрндич. Иллингуорт говорит, что основное содержание романов Дрндич, пишущей в главным образом о Холокосте, — «бриколаж полного умолчаний, морально сомнительного, элегического прошлого и (что еще тревожнее) то, как это прошлое видит нас». С Дрндич интервьюер обсуждает травматическую силу памяти — вспоминать больно (иногда убийственно больно), но необходимо, потому что по всему миру заметно пробуждение зла: «Не бывает маленьких фашизмов, маленьких нацизмов. Вот о чем я пишу в своих книгах: о важности памяти». Она считает термин «документальный фикшн», которым ее работы называют критики, «ненужной классификацией» («Литература — смесь опыта, доказанных фактов и „вымышленных” деталей, использующая язык, который должен придавать ей вкус, глубину, остроту, покрывать плесенью, наполнять ботоксом»). Детали для Дрндич, точно знающей, что она хочет сказать, очень важны: «Для меня внимание к деталям не акт мазохизма, а способность смотреть, видеть, слушать и слышать».
10. В The New Yorker Cалман Рушди пишет о новом мире, в котором никто не может договориться о правде и реальности, и о том, что в этой ситуации может сделать литература. «В трех странах, в которых я жил и которые меня волнуют… ложь постоянно подается как факты, а более надежную информацию объявляют fake news. Но защитники реальности, мечтающие поставить заслон потоку дезинформации… часто совершают одну ошибку: они тоскуют по золотому веку, когда с правдой ничто не соперничало и все ее хотели». На самом деле, говорит Рушди, в необходимости правды всегда сомневались — начиная хотя бы с выбора одних исторических фактов для изучения и замалчивания других (Рушди нарочно утрирует: «Цезарь перешел Рубикон — это исторический факт. Но многие другие переходили эту реку и их действия не представляют исторического интереса, не являются с этой точки зрения фактами»). Во времена Британской империи восстание сипаев в 1857 году именовалось бунтом, а не восстанием.
Переходя к литературе, Рушди пишет, что великие романисты XIX столетия — Флобер, Джордж Элиот, Эдит Уортон — могли предполагать, что у них с читателями общее понимание реальности. Но это понимание строилось на расовых и имущественных исключениях. В XX веке оно начало разрушаться, и его коллапс запечатлен в таких романах, как «Будденброки» Томаса Манна и «Мелкий снег» Дзюнъитиро Танидзаки. Само разрушение консенсуса о реальности, по Рушди, и есть главная реальность: «нарративы о мире» перестают быть совместимыми (примеры — Кашмир, Ближний Восток, «битва между прогрессивной Америкой и Трампистаном»). Что делать в этой ситуации, которую к тому же усугубляет неконтролируемая стихия интернета, где данные мутируют и злостно искажаются, — центральная проблема. «У меня нет готового ответа. Я думаю, мы должны признать, что в любом обществе представление о правде — всегда результат спора, и нам надо научиться в этом споре выигрывать. Демократия — штука невежливая. Часто она напоминает игру на публике: кто кого перекричит. <…> А нам как писателям надо вернуть веру читателей в то, что наши аргументы строятся на фактах, делать то, что всегда отлично удавалось литературе: создавать общее для писателя и читателя понимание реальности. Я не имею в виду узкий, исключающий многих консенсус XIX века. Мне хотелось бы широкого взгляда на общество, чтобы было о чем поспорить».
11. Publishers Weekly сообщает, что четырнадцать издательств сошлись в схватке за дебютный роман Лары Прескотт об истории создания и публикации «Доктора Живаго». Роман в итоге был продан за семизначную сумму в издательство Knopf. На решение повлияло то, что и сам «Доктор Живаго» в Америке был впервые издан у Альфреда Кнопфа. Роман Прескотт называется «Нас никогда здесь не было», сюжет там крутится вокруг ЦРУ, которое помогло издать роман на Западе, полагая, что это будет отличная антисоветская пропаганда. Важную роль в сюжете сыграют отношения Пастернака с Ольгой Ивинской. Роман выйдет в 2020 году, поговаривают уже об экранизации: «Это будет книжная „Операция «Арго»”».
