1. В возрасте 98 лет умер знаменитый швейцарский литературовед и философ Жан Старобинский. Среди франкоязычных некрологов стоит отметить, во-первых, биографию ученого во французской католической газете La Croix.
«Жан Старобински утверждал, что письмо „не является сомнительным посредником внутреннего опыта, это и есть сам опыт”, — пишет Патрик Кешишян. — Из этого и других подобных его утверждений, которые пусть и не агрессивно, но ярко выделяются на фоне общей научной амбициозности 1960-х — 1970-х, вытекают неизбежные, высокие этические требования к работе критика. И в более широком смысле, ценностное уравнивание литературы с жизнью».
В Libération о Старобинском пишет философ и издатель Бенуа Эльбрюнн; в своей сложной статье он также рассуждает о взаимосвязи этики и страсти этого «жизненного» подхода к литературе:
«Акт говорения у Старобинского неразрывно связан со взглядом. Поэтому вся его работа намагничена вопросом видения, этимологический корень которого обозначает больше чем акт смотрения, но и ожидание, заботу, охрану, внимание. Но его взгляд — это одновременно взгляд врача, психиатра, критика и писателя. Именно это невероятное соотношение позволило появиться мысли, ставшей одной из самых важных в наше время. Не довольствуясь превращением критики в настоящий литературный жест, Старобинский как никто другой воплощает способность одновременно к научной строгости и литературной чувственности. Его подход, который позволил нам заново взглянуть на Монтеня, Руссо, Дидро и многих других, лежит в основе нового и драгоценного гуманизма».
На «Кольте» о Старобинском говорит Александр Марков: он рассказывает о связи ученого с женевской филологической школой и о том, как в его текстах «поведение писателя» — габитус, привычки, образ жизни — оказывается не менее важным, чем его произведения. На сайте «НЛО» Сергей Зенкин вспоминает Старобинского, с которым он был близко знаком:
«Старобинский сформулировал понятие „критического пути” — уникально-личностного интеллектуального „маршрута”, по которому идет исследователь художественного текста, применяя на этом пути различные, более или менее точные, но и более или менее односторонние „техники”, методы анализа. Таким вольным путем он сам шел в своей научной работе, обращаясь к приемам разных школ, соперничавших в теории литературы. Эти разные теоретические концепции… у него не смешивались и не сталкивались в полемике, а вели между собой уважительный диалог, помогая вникнуть в глубинное содержание текста».
2. От внезапной остановки сердца скончался в возрасте 74 лет поэт Александр Ожиганов. В советское время он печатался в подпольных ленинградских изданиях, в 2000-е и 2010-е вышло три его книги. В своем фейсбуке об Ожиганове пишет издавший последнюю из этих книг — «Утро в полях» — поэт Виталий Лехциер; на сайте «Цирк „Олимп” + TV» свое предисловие к этому сборнику перепечатывает Сергей Лейбград:
«Жил ли он вообще где-нибудь? И ведь он не скрывался, но как будто скрывался все время. В кочегарке, в семье, внутри. В быту, отрицающем бытие, а тем более со-бытие. И это человек в полном смысле культуры, последний выживший в разрушенном Риме. Беженец, беглец. Античный кочевник. Самый точный сын, не пасынок, а сын XX века».
3. Линор Горалик*Признан властями РФ иноагентом. запустила проект PostPost — сайт с тематическими подборками историй из жизни; девиз проекта — «Все, что ты помнишь, — важно», а наполняют его подписчики фейсбук-аккаунтов редакции. Одна из уже вышедших подборок — непосредственно литературная: о том, какие тексты русской классики в детстве вызывали у людей ужас. С некоторым отрывом лидируют «Детство Темы» Гарина-Михайловского (конкретно — эпизод со спасением собаки Жучки, брошенной злодеем в колодец: «…во сне я проделываю ровно все тёмины действия – серные спички, колодец, вожжи, дышать ртом и не бояться… Но у меня никогда не получается: в решающий миг измазанная слизью Жучка все же выскальзывает из петли и плюхается на дно), «Каштанка» Чехова и «Черная курица» Погорельского.
В трех других частях подборки — детские страхи, связанные со сказками, специфически «детскими» книгами и любыми книгами вообще («Волосатые ладошки графа Дракулы — вот мой самый смертный ужас. Прочитала вечером, обратила внимание, содрогнулась и, казалось бы, забыла. А ночью он пришел и стал над моей кроватью»). На «Кольте» опубликовано интервью с Горалик, в котором она рассказывает, зачем занимается этим проектом:
«Это вообще не про актуальность, а про мою персональную обсессию — я очень люблю жанр персональной истории, частного воспоминания и испытываю страх оттого, что они исчезают, выветриваются из памяти, уходят вместе с людьми. <…> …главная моя задача — чтобы частные истории частных лиц хотя бы немножко сохранялись».
4. На сайте «Нового мира» полностью выложен № 1’2019; среди прочего здесь — новые стихи Бахыта Кенжеева и Наталии Азаровой (стихотворение последней написано «строфами Фибоначчи»: «лес / лес / слева / налево / перебегает / мелкий олень из леса в лес / проскакивают его световые тени / от деревенских звезд глаза здешних мелких оленей в темноте чешутся»), рассказы Марианны Ионовой, Елены Тулушевой, Наталии Веселовой. В разделе «Литературоведение» Марина Кузичева пишет о мотиве снегопада у Пастернака, а Максим Амелин — о четырех стихотворениях-«тостах», написанных амфибрахием: «Друзьям» Вяземского, «Я пью за военные астры…» Мандельштама, «Ответе» Шенгели (ответ, собственно, — прямо Мандельштаму) и «Заздравном тосте» Тихонова (у него вместо «я» стоит «мы» — как пишет Амелин, в «логике одноименного романа Замятина», и пьют эти «мы» не за военные астры и не за музыку сосен савойских, а «за братские наши народы» и за Сталина).
Татьяна Бонч-Осмоловская прохладно-иронически рецензирует пелевинские «Тайные виды на гору Фудзи» («Удачный прием трансляции откровения — предоставить слово не Будде, не монаху, не святому, не тысячедолларовому гуру, не сторублевому учителю йоги, а простому добру молодцу, ленивому душой олигарху»), а Ася Михеева пишет о «Всех, способных дышать дыхание» Горалик: «Фокус в том, что книга Линор Горалик делает обратное движение — не вкладывает в уста и действия животных человеческое содержание, а демонстрирует наблюдателю, насколько животны наши собственные побуждения, ощущения и порывы».
5. Вышел новый номер TextOnly; среди его материалов отметим прозу Александра Иличевского, Марины Бувайло, стихи Галины Рымбу, Владимира Коркунова, Георгия Генниса, Ирины Котовой:
почти каждая женщина нашей страны
особенно самка снежного человека
мечтает заняться камасутрой с президентом
об этом говорят результаты выборов
Василий Чепелев пишет о том, что у успеха романов Алексея Сальникова — «поэтический генезис»; он отмечает яркую метафорику, которая роднит прозу Сальникова с его поэзией, и работу со смешным, заставляющую вспомнить о стихах Андрея Родионова и Федора Сваровского (чья подборка, кстати, опубликована в этом же номере). Анна Родионова рецензирует недавнюю книгу Дениса Ларионова «Тебя никогда не зацепит это движение»: «Это поэзия дезориентации и головокружения. Аналитическая оптика (в применении к ландшафту) сбоит из-за потери опоры. Зато неизбежно подвергается диагностике физиология и психика». В переводном разделе, среди прочего, дайджесты современной австралийской поэзии (перевод Кирилла Щербицкого) и современной парагвайской поэзии (перевод Дмитрия Кузьмина):
Мама прибирает, готовит, глядит на меня
убедительно жалобными глазами,
а если и выберется в сад —
только чтобы найти опустелые гнёзда
Но вот опять хлопает дверь,
она улыбается, пёс заходит
узнать, не осталось ли нынче у нас
нашего нелепого хлеба насущного.
(Хиселла Капуто)
6. К 8 марта вышел сугубо женский «Лиterraтуры». В разделе прозы можно прочитать, например, рассказ Ганны Шевченко: «Прав Бодлер, или не прав? Завариваю чай, иду в комнату, ложусь на диван. „Финансовый мониторинг — это комплекс мер, направленных на отмывание грязных денег…” Ничего не лезет в голову. Через три дня зачет». В поэтическом разделе — Анна Глазова, Катя Капович, Алина Дадаева и архивная публикация Анны Барковой; в разделе критики назовем обзорную статью Юлии Подлубновой об уральском поэтическом андеграунде 2000–2010-х и рецензию Анны Голубковой на переиздание романа Натальи Венкстерн «Аничкина революция», вышедшее в Common place:
«Салтыков-Щедрин, как бы пропущенный через Андрея Белого, то есть с некоторым модернистским налетом» и «жесточайшая сатира на роль и место женщины в патриархальном обществе». Причиной запрета романа в 1928 году Голубкова считает слово «революция» в названии: «Назови Наталья Венкстерн свою книгу „Судьба институтки”, никаких претензий к содержанию, скорее всего, не возникло бы».
7. К юбилею Юрия Олеши, помимо текста Игоря Кириенкова на «Горьком», вышло еще несколько небезынтересных публикаций. В «Российской газете» Юрий Лепский пытается представить, что было бы, живи Олеша сейчас: «…существенное большинство нынешних „великих писателей” пошли бы писать инструкции для использования электрических приборов в быту или занялись бы содержанием меню предприятий быстрого питания». Искусство владения метафорой, которое в эпоху Олеши определяло писательское мастерство, атрофировалось, но и на фоне тех, кто этим искусством владел, Олеша ярко выделяется: половина статьи состоит из цитат, а завершает ее напоминание о великих художниках, не знавших зависти к миру Толстяков и «Четвертаков» и заплативших за это своими жизнями.
На «Камертоне» Игорь Фунт пишет об Олеше как о самом выдающемся писателе среди нескольких поколений сказочников-метафористов. Олеша, согласно Фунту, один из гениев, пораженных, но не погубленных особой советской болезнью молчания (наряду с Ахматовой). Напомним также статью о «Зависти», которую Олег Лекманов написал для «Полки».
8. Еще один юбилей недели — 90-летие со дня рождения Фазиля Искандера. В «Российской газете» — текст Павла Басинского, который сравнивает искандеровскую Абхазию с фолкнеровской Йокнапатофой. В «НГ-ExLibris» Искандера вспоминает Юрий Крохин; на телеканале «Культура» повторили вышедший к 80-летию писателя фильм из цикла «Острова».
9. Netflix снимет сериал по роману Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества», сообщает «Дождь». Съемки будут проходить на родине писателя — в Колумбии. Сын Маркеса Родриго рассказывает, что его отец много лет отказывался разрешить экранизировать свое главное произведение: его не устраивал ни неизбежно короткий хронометраж, ни желание режиссеров снимать кино на английском — но сейчас, «в золотой век сериалов, когда уровень сценарного и режиссерского таланта так высок», время наконец пришло. Тем временем на «Дискурсе» опубликован отзыв Александры Свиридовой на недавнюю документальную кинобиографию Маркеса — фильм Джастина Уэбстера «Габо»; среди тамошних открытий — такое: «[биограф Маркеса] Хуан Васкес неожиданно твердо говорит, что санкции Америки против Кубы, которые были отменены Обамой, инициированы на самом деле Габо в период его дружеского чаепития с Клинтоном».
10. В The New York Times — саркастическая статья о затяжном кризисе во Французской академии: уже несколько лет бессмертные [так называют членов академии], защищающие Францию от «убийственного снобизма англо-американского мира» не могут договориться, кто займет несколько вакантных кресел. Автор статьи Адам Носситер называет Академию «настолько элитарным клубом, что в него не попали большинство величайших писателей Франции» (например, Бальзак, Золя и Верлен, также нобелевские лауреаты Модиано и Леклезио, а еще — «один из самых проницательных европейских романистов» Уэльбек). Впрочем, некоторые академики, например уроженец Ливана Амин Маалуф, считают, что нынешнее положение институции адекватно отражает положение дел в самой Франции — страна находится на перепутье между «гордой и вечной Францией, которая стремится сохранить себя любой ценой, и Францией, которая с трудом приспосабливается к XXI веку, где правят бал глобализация, миграция и общественное недовольство, манифестированное в выступлениях „желтых жилетов”».
Другой академик, Дани Лаферьер, говорит: «Академия — старая дама, и она очень раздражительна». В состав этой «старой дамы» входит всего пять женщин, но на днях академики, чья прямая обязанность — кодификация французского языка, официально одобрили феминитивы: там, где у нас «авторка» и «профессорка», у французов будет «auteure» и «professeure». Как бы то ни было, говорит Лаферьер, академики сами озадачены тем, что никак не заполнят вакансии. «У нас были замечательные кандидаты, — говорит писательница Доминик Бона. — Я лично разочарована тем, с каким пренебрежением посмотрела на них Академия. Это что, какое-то особое французское недомогание?» Другие жалуются на «смерть буржуазии», которая влияет и на стиль работы (а заодно и застолий) Академии. В прошлом месяце, пишет Носситер, один новый член все-таки был торжественно принят в состав Академии: это «автор барочных фантазий», писатель и критик Le Figaro Патрик Гренвиль. Википедия позволяет скорректировать представления автора: новые академики появляются довольно-таки регулярно (скажем, в 2016-м академиком стал Андрей Макин — о небольшом скандале, который был с этим связан, мы писали здесь), но четыре кресла из сорока действительно уже пару лет пустуют.
11. Уильям Макеси, внук и распорядитель литературного наследия английской писательницы Маргарет Кеннеди, разбирая бабушкин архив, нашел книгу без обложки. Это оказалась «Книга литературных признаний» — печатная анкета, на которую с 1923 по 1927 год от руки отвечали английские литераторы. «Мы посмотрели на их имена — и у нас глаза на лоб полезли. Здесь были Роуз Маколей, Ребекка Уэст, Хилэр Беллок, Стелла Бенсон, Вирджиния Вулф и наша бабушка».
Анкета состоит из 39 вопросов, среди них — «Величайший гений, живший на земле», просьбы назвать лучших, худших, самых переоцененных прозаиков и поэтов и самых отвратительных литературных персонажей. Книгу, возможно, передавали из рук в руки; автором идеи, вероятно, была романистка Роуз Маколей, чья анкета в книге идет первой. Ответы есть предсказуемые: все признали величайшим гением Шекспира, кроме Беллока, который назвал Гомера, и Маколей, которая написала, что не знает ответа. Среди просто лучших писателей — Томас Харди (Вирджиния Вулф назвала его одновременно и лучшим, и худшим), биограф Сэмюэла Джонсона Джеймс Босуэлл, Макс Бирбом, Платон, Джейн Остин, Катулл, Сервантес, Достоевский, Мильтон и Бернард Шоу. Неплохой справочник литературных вкусов 1920-х — впрочем, пишет Макеси, ругань на литературной кухне еще интереснее: в графе «самые переоцененные» респонденты частенько называют друг друга, а кроме того, достается Киплингу, Элиоту и Джойсу.