«Какую книгу вы бы взяли с собой на необитаемый остров?» Несколько лет назад это было лишь праздным вопросом, не более чем поводом посостязаться в остроумии. Однако теперь, когда десятки тысяч жителей России по разным причинам покинули страну, мы можем получить на него убедительный ответ. «Горький» поговорил с нашими коллегами, выбравшими путь эмиграции, и узнал, какой литературе нашлось место в их чемоданах, рюкзаках и просто сумках.

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

Глеб Стукалин, антрополог, востоковед

Подготовка к отъезду была больше похожа на длящуюся художественную акцию под действием незнакомых доселе веществ. Огромная библиотека, собранная тремя поколениями, после переезда все еще хранилась в картонных коробках — и слава БГ, мы смогли быстро запихнуть ее в машину и отвезти туда, где она будет лежать еще несколько месяцев. Мы с моим другом, поэтом Дмитрием Григорьевым, и его коллегой прячем ящики с книгами на десятке языков мира в самой темной кладовке петербургской котельной — какая еще сцена могла стать более символичной? Только сдержитесь, умоляю, хватит шуток про белую эмиграцию.

С собой я взял лишь средства производства — ноутбук и альпинистское снаряжение, вместо книг со мной поехала электронка, поэтому мне и рассказать-то по теме особо нечего. Заглядываю в электронку, смотрю, что я закачал перед отъездом. Две книги Партхи Чаттерджи, одного из основоположников Subaltern Studies — это я решил углубить свои знания после обескураживающего прочтения книги «Провинциализируя Европу». «Social Life of Things» моднейшего Арджуна Аппадураи. Пока не дочитал, при этом половину статей читал раньше по отдельности, а сам Аппадураи скорее разочаровывает. Из фикшна — «Життя Марії» Сергея Жадана. Я пока читаю, но читать трудно. Мысли разбегаются, чаты в телеграме разрываются от информации. И Жадана мне больше нравится слушать.

Постепенно я оттаиваю и начинаю тосковать по тем книгам, которые мне бы сейчас очень пригодились. Разум не работает? Что ж, в одной из питерских котельных в коробке лежит самоучитель по составлению Сулеймановых таблиц, мусульманских талисманов от порчи и сглаза. Привез когда-то из книжной лавочки на суфийской могиле в Дели да все не мог найти время и проштудировать. Магия нам бы очень помогла сейчас.

Виталий Терлецкий, издательство «Терлецки Комикс»

Бумажные книги я брать не стал из-за нецелесообразности: книгу я прочту очень быстро и потом мне придется просто возить ее. Я взял с собой старую электронную книгу, которой не пользовался четыре года. Там весь Сорокин (смеется). В покетбуке еще удивительным образом обнаружил «Кошмары аиста Марабу» Ирвина Уэлша, но не смог читать из-за перевода.

Плюс я сразу закачал полтора десятка билингвальных книг, чтобы подтянуть литературный английский. Я немножко притормозил с ними, потому что у меня много работы, а еще надо проходить «Ведьмака» на харде, но успел прочитать «Женщин» Буковски с такими короткими предложениями и простыми словами, что перевод не нужен.

Всего у меня книг четыреста, но наиболее актуален для меня сейчас Сорокин — я до сих пор не читал «Ледяную трилогию», не дочитал «Пир» и «Тридцатую любовь Марины».

В Турции я был удивлен тем, как здесь развита комикс-индустрия. Первым делом купил в местном магазине цветного «Скотта Пилигрима» и первый том «Тетради смерти» — просто чтобы поставить их в комнате и чтобы мне стало не так грустно. У меня дома восемь стеллажей с комиксами (долгая пауза). А в России сейчас такая сочная манга выходит (пауза). Я так по ней тоскую (смеется).

Надя Романова, дизайнер

У меня нашлось место для детских книг: Роальд Даль, «Миф» и «Герои» Стивена Фрая, комиксы от «Пешком в историю» про античность. Себе взяла только учебник французского и редкую книжку по йоге, которую практикую.

Роальд Даль — любимый писатель моей дочери, это она набрала книг пять его. Больше всего ей нравятся моменты, где дети побеждают злобных или отвратительных взрослых. Античные комиксы взяла потому, что я пытаюсь углубить ее знания о Греции и Риме, но они не помогают, нечего и говорить о них. Стивен Фрай — потому что в его пересказе нет советской антиэротической цензуры, рассказывается все с огоньком, дочка хорошо запоминает, кто кого оскопил.

А йогическая книга — просто редкость, которую не купить и не найти в электронном виде, это практическое руководство. Учебник французского — просто потому, что учусь по нему сейчас.

Анастасия, переводчица

Вера Полозкова, «Осточерчение». Томик Полозковой с нереальным количеством закладок дала с собой «поносить» подруга. Она же меня брала с собой на концерты Веры и вообще познакомила с ее творчеством. До этого современную поэзию я как-то совсем не понимала. Закладки, разумеется, ее, и над каждым выделенным стихотворением я уже успела немножко поплакать. Подругу релоцируют в Сербию, мы не знаем, как часто сможем видеться теперь — если вообще сможем. Всем сердцем на это надеюсь.

Поппи Брайт, «Изысканный труп». Мало читаю книг на русском. Эту мне прислал очень дорогой мне человек, с которым я никогда в жизни не виделась вживую, потому что живет этот человек на Дальнем Востоке. Мы познакомились, когда работали над общим проектом по переводу фанфикшн-повести по мотивам работ Г. Ф. Лавкрафта и киновселенной «Марвел» года два назад, и с тех пор переписываемся каждый день. Любовь к творчеству американской сплэттерпанк-писательницы Поппи Брайт у нас оказалась тоже общей. Очень надеюсь, что мы когда-нибудь наконец встретимся в реальной жизни.

Terry Pratchett, «Interesting Times». Роман сэра Терри Пратчетта назван по мотивам древнего китайского проклятия: «Чтоб ты жил в эпоху перемен». Я смотрю на эту книжку и думаю, что, как и ее герой, мечтаю о том, чтобы жизнь когда-нибудь снова стала предсказуемой и немножко скучной — в хорошем смысле.

Neil Gaiman, «The Graveyard Book». А это просто сверхкомфортная для меня книга, лучшая, по моему мнению, работа Нила Геймана — я всем пытаюсь подсунуть ее почитать, в оригинале или в переводе, потому что она прекрасна, как рассвет (на кладбище).

Terry Pratchett, Stephen Baxter, «The Long Utopia». Эту книжку сэра Терри Пратчетта я купила уже после его смерти, в 2016 году, и с тех пор так и не прочитала. Просто не могу себя заставить — тогда это будет значить, что в мире больше не останется новых для меня книг любимого автора. Но оставить ее тоже не смогла.

Алеша Рогожин, философ-марксист

Уезжая из России, я взял по книжке стихов Георгия Иванова, Леонида Аронзона, Аркадия Драгомощенко и Осипа Мандельштама. Кроме того — четыре тома «Голосов из России» и два тома эстетических и литературно-критических сочинений Плеханова. Стихи эти я взял потому, что всегда возил их с собой. «Голоса из России» — из-за смешного названия. А без классиков марксизма я как собака без поводка — боюсь попасть под машину.

Нетрудно заметить, что половина списка — эмигрантская литература. Пока я собирался, то наивно думал, что эти книги станут мне какой-то инструкцией по выживанию, но, честно говоря, за прошедший месяц я их даже не открывал. Мне раньше не приходило в голову, что, уезжая, человек оказывается не в российском лимбе, а в другой стране, где книги и свои есть, а всю эту романтику следует отложить до лучших времен.

Еще я взял роман Адании Шибли «Незначительная деталь» и намеревался прочесть еще в дороге, чтобы поскорее понять происходящее, но и его пока не трогал.

Владимир Плотников, публицист

Первым делом я решил вывезти украинскую литературу, чтобы нормально выучить украинский. В основном это поэзия: Жадан, авангард 1920-х, а также украинское издание философа Поля Рикера. Но мне посоветовали этого не делать, ибо «будут досматривать». Так и произошло. Но не в Пулково, а в Беларуси. В Минске залезли в сумку, посмотрели, но без особого интереса.

С собой я взял литературу, которую считаю нужной для моей профессиональной деятельности и интеллектуального развития. Это семнадцатый том лакановских семинаров («Изнанка психоанализа») — текст Лакана, который я считаю ключевым в корпусе его работ, и легендарный двадцатый семинар. И пятый семинар, в котором Лакан вводит свои известные графические структуры, с помощью которых описывает позицию субъекта. Без пятого семинара в Лакане не разобраться.

И конечно, одиннадцатый семинар — «Четыре основные понятия психоанализа». Тоже фундаментальная книга, в которой он концентрируется на понятии реального и ирреального, отвергает обвинения в том, что он стоит на позиции философии языка, и так далее. Книга, полная поэтических определений вроде «Либидо — это ломтик, который ползет по подушке».

Можно было еще тома три взять, но это уже было бы тяжеловато.

Из важного взял еще «Социологию социального пространства» Пьера Бурдье — сборник его статей, где он якобы критикует марксизм, но, по-моему, понятием социального пространства он марксизм, наоборот, дополняет. Понятие социального пространства может быть хорошим подспорьем для размышлений о классовой борьбе и привилегиях. Если Лакан мне нужен для работы, то Бурдье — для всего на свете.

Еще я взял книгу Пола Престона «The Spanish Civil War: Reaction, Revolution and Revenge». Это самая подробная и содержательная из всех, что мне попадались по истории Гражданской войны в Испании. Такой аналог «Истории русской революции» Троцкого. Книжка, к сожалению, до сих пор не переведена на русский. В ней дается обширный комментарий к диктатуре Франко, по дням, часам, с отсылками к документам описывается становление фашизма. Мне кажется это очень актуальным, я бы хотел этот период истории глубоко изучить.

И еще книжка, которую я взял для души, — «Сильмариллион» Толкина в переводе Н. Эстель. Я не знаю, кто такая Н. Эстель, но перевод просто богический, получаю максимальное наслаждение. Лет в одиннадцать я заставил себя прочитать эту книжку, это было ужасно, я с таким страшным трудом читал только Гегеля. «Сильмариллион» — это общий знаменатель всех текстов Толкина, без него невозможно разобраться в Толкине. Для меня в этом издании ценно все: бумага, обложка, иллюстрации, надписи на эльфийском и, конечно, краткий словарь синдарина.

Софья Лопатина (имя изменено), исследовательница субкультур

Я взяла четыре номера фэнзина Аарона Кометбаса — это такие литературные повести о нативном панке. Почему-то меня всегда успокаивает чтение именно его, автора, которого даже в мире никто особо не знает. Помимо душевного сеттинга его тексты содержат терапевтический эффект: ты читаешь и кайфуешь от того, что есть такой автор и такие герои, которые тебя понимают. Сам Кометбас сравнивает себя с Фазилем Искандером.

Вторая бумажная книжка, которая у меня с собой, — книга Александра Герберта про русский панк «What about Tomorrow?». Она уже выходила в «Бомборе», но с большим количеством ошибок, и ее пришлось отозвать из продажи. Сейчас мы с коллегами на финальном этапе редактирования — чтобы книжка наконец вышла так, что за нее не будет стыдно.

Еще у меня с собой киндл. Я купила его во время пандемии и с тех пор не понимаю, как я жила без него. В нем у меня много англоязычной литературы, которую можно было купить (ха-ха!) до того, как все русские карты запретили. Это какое-то удивительное изобретение, о котором я раньше, до пандемии, не думала. Книжек я накачала с запасом: Стругацкие, много англоязычных книг про музыку из соулсика.

Начала читать книгу Эриха Кестнера «Фабиан. История одного моралиста», ее недавно экранизировали. Это роман про первые годы нацизма в Германии. Пока это читается как история того, как хипстер-повеса встречает фашизм. Я еще не дочитала, но уже видно, что в конце будет [что-то ужасное].

Влад Гагин, поэт

Вообще я не очень привязан к бумажным книгам: легко раздаю их или оставляю при переездах, а вспоминаю о потере, только если вдруг, например, не могу найти электронный вариант, подхожу к книжным полкам и понимаю, что книга куда-то ушла. Поэтому и выбор был практическим случайным.

Взял с собой три книжки. «Этику» Спинозы — потому что она попалась мне на глаза, и я подумал, что, возможно, если взять ее с собой, мне будет чем заняться в часы ожидания в аэропорту или на вокзале. Кроме того, спинозистская этика, к которой мы постоянно апеллировали в компании друзей, кажется, сейчас дала сбой. Я подумал, что интересно будет снова открыть Спинозу (а не его делезианские интерпретации) и критически посмотреть на это дело. Но «Этику» я пока так и не открывал.

Вторая книга — «Число неизречимого», сборник сочинений Николая Олейникова. На прощальной встрече с поэтом Петром Разумовым в ходе разговора стал вспоминать стихотворение Олейникова про таракана. В этот момент Петя достал книгу и подарил ее мне. Так что я прихватил ее с собой скорее в качестве материального свидетельства вечера.

Третья книга — «Постчеловек» Рози Брайдотти. Я ее взял почитать у подруги, но так и не успел отдать, потому что ей пришлось срочно эмигрировать по политическим причинам. Когда я брал эту книжку, я совсем не думал о сложном теоретическом контексте постгуманизма, о котором пишет Брайдотти. Просто в рамках моего актуализировавшегося магического мышления это означало, что вероятность нашей встречи с подругой таким образом увеличится. Впрочем, наверное, книга и об этом тоже.

Андрей, философ науки и преподаватель (имя изменено)

Я работаю в университете, занимаюсь философией науки и социальной теорией. Когда началось это безумие, мы с женой сразу уехали. Собирались быстро, я не взял с собой ни одной бумажной книги, но на компьютере у меня накопилась библиотека интеллектуальной всячины: от комиксов и романов Серебряного века до социологической классики и книг по критическому дизайну. Все это богатство увезли с собой в Армению.

Чтение — моя профессия, и после 24 февраля оказалось, что я читал не тех авторов и не понимаю, почему происходят репрессии и убийства. Я стал хвататься за очень разные книги. Еще в самолете открыл «Weak Strongman» Тимоти Фрая, потом скачал «Неудобное прошлое» Николая Эппле, сейчас нашел «XX век: проработка прошлого» Евгении Лёзиной. Эти тексты стали для меня защитой от государственной пропаганды.

Я долго работал над сюжетами, далекими от критической теории и активизма. И сейчас у меня практически нет словаря, нет политического воображения, чтобы противопоставить авторитаризму действенное политическое сопротивление. Но такой словарь есть в теории гендера и в деколониальных исследованиях, так что я осваиваю «Гендер и власть» Коннел Рейвин и работы Мадины Тлостановой. Друзья посоветовали «Beautiful Trouble» Эндрю Бойда и Дэйва Митчелла, чтобы бороться с выученной беспомощностью.

В хаосе последних дней читаю несистематически, выхватывая отдельные главы, но даже они помогают понять, где ты находишься и что происходит вокруг.

Игорь Лошиц, философ

В моем случае не было определенных соображений. Мы собирались очень быстро, и я не раздумывая взял две книги, которые лежали у кровати. Это «Улисс» Джойса (почитывал перед сном в последние месяцы) и «Психоаналитическая патопсихология» Бержере (собирался летом начать обучение на психоаналитика).

За два месяца ни разу их не открыл.

А, ну и киндл взял. На нем читаю «Cogitations» Уилфреда Рупрехта Биона и «Логические исследования» Гуссерля (участвую в ридинг-группах).