Константин Куприянов. Желание исчезнуть. М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2019
В 2018-м рукопись романа «Желание исчезнуть» принесла Константину Куприянову премию «Лицей» с финансовой составляющей 1 200 000 рублей (до вычета налогов). Прошел без малого год, и в свет вышел одноименный сборник, включающий, кроме заглавного романа, повесть «Новая реальность». Однако критика встретила его, мягко говоря, без восторга. Судьба этой книги — очередное свидетельство того, что писателю не стоит слишком уж всерьез воспринимать пожелания публики. Особенно если речь идет о начинающем писателе. Уже не первый год наши критики, если верить их публичным выступлениям, тоскуют по «актуальному роману», по прозе, посвященной важным событиям современности. Что ж, Константин Куприянов положил в основу своего романа тему не просто актуальную, а болезненно актуальную, добавив для терпкости капельку альтернативно-исторической фантастики. Гражданская война в Одесской области, боец, вернувшийся на родину с посттравматическим синдромом, тоска, бесприютность, робкие попытки снова влиться в течение мирной жизни — все расписано как по нотам. Однако пресса не спешит увенчать автора лаврами: коллизии кажутся большинству рецензентов тривиальными, герои — картонными, невинное словосочетание «тьма торжествовала» — неуместным, и никакое попадание с «текущей повесткой дня» этого не искупает.
Дарья Ефремова в статье «„Волка” проза кормит» (газета «Культура»), посвященной лауреатам премии «Лицей», кратко пересказывает фабулу романа, особое внимание уделяя поискам ключей к мирной реальности вернувшимся с войны героем:
«Довольно показателен роман Константина Куприянова „Желание исчезнуть”, получивший Гран-при. Его герой, „простой” поселковый парень, харизматичный полевой командир Кузьма, возвращается домой — вообще-то, неохотно. „Отвык, что надо делать что-то кроме приказанного, а тут опять самим собой управлять, самого себя кормить, одевать, развлекать”, — теряется в сомнениях он. „Дочь повидаешь”, — ободряет полковник Серов („наш полкан”). Кузьма вспоминает про Борьку, своего верного пса. И только эта мысль примиряет его с приказом о комиссовании. Дальнейшие события, на первый взгляд, будничны: весна, белесая испарина, переполненная жужжанием насекомых, родной покосившийся дом. Тесть, которого вся деревня называет дедом, овчарка, трескающая консервы прямо в спальне, печальная Полина лет четырнадцати или пятнадцати (Кузьма точно не помнит), не оправившаяся после смерти матери. Командир был уверен, что жену „убрали” враги, а оказывается, „сама померла” — во сне, от сердечного, что ли, приступа. Тут бы, по логике художественного факта, нашему герою запить. А как еще? Травма, „афганский синдром”, но боец не бросает оружия — ищет ключ к „зашифрованной” мирной действительности вдумчиво и планомерно. Старается. Пытается даже утешить дочь, чьи эмоции ему по большому счету непонятны. Кузьма видел много смертей на войне — привык. Знает, что надо идти дальше. Да и что такое смерть вообще, когда за его боевым товарищем Стрельцовым, приехавшим погостить, „таскается призраком” погибшая снайперша Марина».
Лидия Маслова в рецензии «Идет война гибридная: хипстеры в Заполярье и берсерк Кузьма» («Известия») говорит о банальности раскрытия темы — и в романе, и в предлагающейся к нему повести:
«Психологическое содержание этого романа, касающееся деформации личности на войне, сводится к стандартному набору паттернов, известных каждому, кто ознакомился с советской и иностранной военной литературой хотя бы в пределах школьного курса: чувство своей ненужности в мирной жизни, превосходство над теми, кто не воевал, смешанное с обидой на них, другое восприятие времени, обостренный инстинкт самосохранения и так далее. <...>
Немного досадно, что Константин Куприянов, приколовший на лацкан своей „Новой реальности” значок-афоризм из Оруэлла, и к „Желанию исчезнуть” не пришпилил какую-нибудь популярную цитату — да вот хоть из „Баллады Рэдингской тюрьмы” Оскара Уайльда: „Ведь каждый, кто на свете жил, любимых убивал”, — и тогда его банально-публицистический роман можно было бы хоть каким-то боком попытаться впихнуть в сложный и изысканный культурно-философский контекст.
Полина Бояркина в рецензии «Войны нет» («Прочтение») хвалит автора за размах и упрекает в отрыве от реальности — той самой, которую он берется живописать:
«В литературном сообществе в последнее время все чаще слышатся сетования на то, что писатели практически не обращаются к материалу современности. Что ж, Константину Куприянову этой претензии точно не предъявишь, его первая повесть отражает противостояние власти либеральной общественности, в романе же автор работает с проблемой российско-украинского конфликта. И нужно отметить, что Куприянову удается уловить какие-то важные — и знакомые современному русскому человеку — ощущения: страх, вызванный накалившейся общественной и политической обстановкой, понимание того, что за пределами освещения в СМИ мир и его проблемы как будто не существуют. <...>
И тем не менее, закрыв книгу, читатель остается, что называется, с незакрытым гештальтом. Ожидания обманываются в первую очередь потому, что писатель не проблематизирует выбранные темы. В итоге грозная попытка усмирить противостояние либералов правящему режиму путем прививки безразличия превращается в нудное повествование в духе „пошел туда, не знаю куда, сделал то, не знаю что” — и от безразличия страдает уже не только герой, но и читатель. А роман постепенно становится все больше похож на какой-то русский сериал-боевик, которые так любят у нас крутить по каналам вроде НТВ. <...>
Большое, как писал Есенин, видится на расстоянии — но у живущего в Америке Куприянова необходимая для точности взгляда дистанция, как кажется, уж чересчур велика. Творить с размахом ему удается пока лучше, чем работать с деталями (что есть вообще-то признак настоящего мастерства). Будь автор художником, а не писателем, он рисовал бы крупными мазками — шириной с малярную кисть. Но очевидно, что Куприянов не лишен того, что называется писательским дерзновением, и сам уж точно не страдает от безразличия — а это дает определенную надежду на светлое будущее».
Сергей Лебеденко в материале «Книги июня: чернокожие рабы и лунные целители» («Литературно») разделяет скепсис коллег по поводу заглавного романа — однако рекомендует обратить внимание на повесть Константина Куприянова «Новая реальность», включенную в тот же авторский сборник:
«К сожалению, внешняя актуальность романа обманчива. Роман о современности оказывается довольно схематичным боевиком, в котором развязку угадываешь еще до середины книги. У персонажей хромает мотивация, решения они принимают вопреки тому, что говорили парой страниц ранее, диалоги как будто сошли со страниц первого драфта сценария какого-нибудь „би-муви”... Не удалось и уйти от штампов: здесь есть и своя „дама в беде”, и обязательная романтическая линия, и герой с голосами в голове, возникающими почти без причины. Антураж неважен: подставь вместо Одессы и Черного моря войну на Марсе и Плато Сизифа — сюжет не изменится. И это обидно, потому что заметно: у автора был сильный замысел. <...>
А вот антиутопия „Новая реальность”, выпущенная с романом под одной обложкой, звучит куда актуальнее. Здесь все еще присутствуют обидные штампы, автор постоянно вмешивается в сюжет (чего стоят фразы типа „тьма торжествовала”), но в начале повести прекрасно передано смутное ощущение угрозы: когда по телевизору говорят о войне, хотя снаружи следов ее нет, и что-то медленно происходит, но герой не в силах что-либо изменить. Все еще чувствуется, что автор как будто не уверен, не хочет дать себе свободы и пускается по классическим рельсам антиутопии (вот тут нужна обязательно девушка, вот тут еще одна, вот тут сомневающийся партиец) — но заметно, что Куприянов понемногу нащупывает свой стиль и свои темы, так что за автором стоит следить — пусть и не начинать знакомство с „Желания исчезнуть”».
Наконец, Алексей А. Шепелёв в рецензии «Антиутопия и ад войны — внутри» («Частный корреспондент») вступается за роман и пророчит прозе Константина Куприянова большое будущее — не только на родине, но и на Западе, где с недавних пор живет автор:
«В отличие от нескольких писавших о книге критиков, мне больше понравился роман. Это вещь более зрелая, с более сложным и крепким сюжетом, в финальной части цепляющая прозрениями молодого писателя в природу человека. В начале романа, как и на первых страницах „Новой реальности”, события развиваются вполне ожидаемо. Домой, в Россию, возвращается с войны командир-герой Кузьма (Одесская военная кампания здесь альтернативная, во флешбэках описанная с яркими, страшными деталями, явно в духе новой военной прозы Прилепина — Бабченко), но оставить войну в прошлом, по-настоящему вернуться он не может. Этот штамп или канон Куприянов преодолевает, усложняя фабулу и постепенно раскрывая внутренний мир израненного войной ветерана. Если Городков в повести теряет в своей душе все человеческое, срастаясь с антиутопией „новой реальности”, то Кузьма тоже носит в себе внутренний ад, куда более инфернальный и деструктивный, — ад войны. И дело не в воспоминаниях о виденных и содеянных ужасах, и даже не в унижающей „новой реальности” войны информационной (замалчивании войны настоящей), а в молнией сверкнувшем откровении — осознании себя не мужем и отцом, не „просто человеком”, а смертоносным воином, которому теперь навсегда нужны враг и насилие. <...>
В нарастающем к финалу экшне в дело вступает приехавший из Москвы бывший снайпер Стрельцов, у него с командиром Кузьмой свои счеты. Он тоже недолго страдает „пацифизмом” в духе „Живи и помни”, и вот ему предоставляется возможность вновь почувствовать „сладкую, предубийственную истому”. Борьба Бога с дьяволом в сердцах этих двух солдат есть, но в смертельной схватке эроса и танатоса побеждает не любовь, а война. У Кузьмы — проснувшееся затаенное желание, чтобы все исчезли, даже родная дочь; у Стрельцова — странное желание исчезнуть, искупить свою вину, а если не получится — то хотя бы убить того, кто знает тайну его предательства... <...>
Книгу Константина Куприянова можно отнести к тому типу прозы, которую обозначают словом „профессиональная”, — вероятно, именно о ней и мечтают нынешние редакторы-издатели. Мне кажется, у него как писателя большое будущее, и не только на родине. Как известно, есть три кита перевода на Западе: простота стиля, дозированная критика российской действительности с уклоном в политику и — недавно об этом компоненте написал Андрей Рубанов — компактность. Будем надеяться, что новый прозаик, родившись, не захочет исчезнуть; будем ждать, что он напишет дальше».