Сегодня на полках книжных магазинов нетрудно заметить множество женских имен. В 2023 году совсем не очевидно, что женское писательство проделало огромный путь, шаг за шагом отвоевывая право на свободу выбора тем и метода, но это именно так. В современной русской литературе предостаточно талантливых авторок со своим узнаваемым стилем и специфическим кругом проблем, которые они исследуют. Можно ли выделить какую-то общую черту, которая их объединяет?
В первую очередь писательницы, чьи детство и юность пришлись на 1990-е, размышляют об этом времени и его последствиях для поколения, пытаясь ответить на вопросы о собственной идентичности: гендерной, сексуальной, религиозной. Из их поисков закономерно выводится новый тип, а точнее — множество типов героинь современной эпохи, вполне узнаваемых, но прежде не описанных в полной мере.
Одной из первых российских писательниц, обратившихся к специфическому опыту «детей 90-х», стала Вера Богданова. Центральные героини ее романа «Сезон отравленных плодов» — двоюродные сестры Женя и Даша, каждая из которых по-своему травмирована странным временем перемен.
Отношения в их семьях, в которых чувства умеют выражать лишь языком насилия, словесного и физического, заложили непрочный фундамент для будущего девочек. И вот Жене под тридцать, от былых мечтаний не осталось ничего. Есть только мучительная тяга к двоюродному брату и не менее мучительная — к алкоголю. А еще бесконечное чувство стыда. Даша, которая наблюдала неудачные романы матери, все время выбирает «не тех». В попытке защитить себя и сына она смертельно ранит разошедшегося мужа.
Женя и Даша — «отравленные плоды» своей эпохи, обычным фоном которой стали бесконечные сообщения о взрывах в метро и захватах заложников, звонки о «минировании» родной школы, уличный криминал и сомнительные достижения стихийного капитализма.
Насилие порождает насилие, а насилие семейное неизбежно смыкается с насилием государственным. Такова мысль, которую четко и хладнокровно проводит через весь текст Богданова. Описывая, как ужас становится нормой, она задается вопросом: «Счастье в той обстановке в принципе недостижимо. Как можно его обрести, когда ты все время в страхе?» Именно на него ищут ответ героини «Сезона отравленных плодов» — истории, увы, типичной для современной России, что лишь подтверждает документальное послесловие к роману.
Типичную историю с нетипичной, однако, героиней рассказывает и Оксана Васякина в романе «Степь», второй части трилогии, в которую также вошли книги «Рана» и «Роза».
«Степь» — образцовый автофикшн о взаимоотношениях отца и дочери, подробности которых раскрываются во время путешествия по глубинной России на отцовской фуре. Еще Чехов показал, что движение через степь — идеальная метафора жизненного пути. Степь однообразна и утомительна. Но тому, кто готов, она показывает всю свою хрупкую красоту, все свои невероятные цвета и запахи.
«Степь — это песок, прорезанный травами и маленькими белесыми цветами. Нельзя свернуть с бетонированной дороги, говорил отец, только двинешь вправо или влево — колеса завязнут, и тебе конец».
Через образ отца авторка размышляет о целом поколении, молодость которого пришлась на 1980–1990-е годы. Далеко не все из них сумели приспособиться к стремительным переменам. Но важнее то, что через артефакты описываемой эпохи отчетливо слышен голос авторки — молодой женщины, пытающейся разглядеть собственные, постоянно ускользающие черты в облике человека, который должен быть ей самым близким, но всегда остается бесконечно далеким.
Хотя на ум неизбежно приходит упомянутая выше «Степь» Чехова, «большая русская культура» Васякину интересует мало. Роман открывают три эпиграфа: из Алексея Парщикова, Веры Хлебниковой и Вальтера Беньямина. Они и указывают на эстетические ориентиры писательницы: проза Васякиной глубоко укоренена в мифопоэтике, в ней есть несколько этажей, и каждый читатель сам решает, на каком из них следует остановиться.
В смежной плоскости, но с совершенно иной стилистикой работает Евгения Некрасова в романе «Калечина-Малечина», заглавие которого позаимствовано у Алексея Ремизова. И позаимствовано неспроста. Перед нами ритмизированная проза, в которую вплетаются индивидуальная речь персонажей, прибаутки и детские стишки.
Школьница Катя, центральная героиня этого романа, живет с родителями, у нее длинные волосы, и, если их не расчесывать, обязательно сваляется колтун. У Кати не складываются отношения со сверстниками, да и со всем миром в принципе, потому что Катя — белая ворона.
Внезапно в Катину жизнь врывается самая настоящая кикимора: «Катя повернула голову и увидела прямо перед собой старушку с закруткой вместо носа. На мелкие голову и тельце были намотаны разноцветные тряпки. Под ними просматривалась иссиня-желтая кожица. Созданьице то ли улыбнулось, то ли оскалилось, и Катя подумала, что это не старуха, а ребенок — потому что так кровожадно-ласково улыбались только дошкольные невыросшие, не знающие еще классов». С этим существом, «не знающим классов», Катя сперва не ладит, но со временем то ли реальная, то ли воображаемая кикимора становится ее единственным другом.
«Калечина-Малечина» нарочито косноязычна и этим немного напоминает «Школу для дураков» Саши Соколова. Подобно тому, как Соколов в своем классическом романе затрагивает невидимые проблемы советского общества, так и Некрасова рассказывает об одиночестве маленького человека и нелюбви, которая его окружает.
Еще один примечательный «школьный» роман с женской оптикой — «Часть картины» Аси Володиной, который был написан раньше нашумевшего «Протагониста», но вышел позже него. Учительница Софья Львовна по прозвищу Юдифь — наполовину татарка, наполовину русская. Она живет в Москве и преподает словесность.
Софья рискнула пойти против системы, то есть против школы, в которой работает, а сфера образования — едва ли не самая закостеневшая. При этом Софья — человек рефлексирующий, лишенный напускного идеализма, но при этом осознающий ответственность за свое дело.
Володина работает с фактурой, которая ей хорошо известна: она преподавала эстонский язык в университете. «Часть картины» примечательна тем, что описывает современность, но при этом, в отличие от других актуальных опытов женского письма, органично встраивается в почтенную традицию, хорошо знакомую широкому читателю.
Тема «учитель и школа» особенно плотно разрабатывалась в советское время и в меньшей степени — в позднесоветское. Тут можно вспомнить и Веру Ивановну из «Чужих писем», и героиню Ирины Метлицкой в «Куколке», и «Дорогую Елену Сергеевну», и, конечно, «Доживем до понедельника». В этой традиции школа становится местом, где преподаваемые абстрактные истины проверяются на прочность, прежде всего — самим транслятором этих истин, то есть учителем. Нечто подобное происходит и в «Части картины», от злободневности которой пробегает холодок.
Роман интересен и по форме. Его каркас — разговор главной героини с неизвестным собеседником, собственно, этот диалог и отвечает за развитие сюжета. В него вплетаются драматургические вставки и тексты песен, вместе создающие выразительную полифонию.
К схожему эффекту стремится Сафия Фаттахова в своем дебюте «Отчуждение». Голоса разных женщин здесь скреплены через главную героиню — Лизу, добровольно принявшую ислам мать-одиночку, живущую в Турции и преподающую религиозные науки по зуму. Находясь в традиционно мусульманском государстве, Лиза постоянно пребывает в соответствующем контексте, о котором рассказывает своим ученицам.
Другая героиня книги, Насиба, живет в маленьком провинциальном городке в России — как водится, со своей спецификой. То самое отчуждение, вынесенное в заглавие, — чувство, с которым эти молодые женщины существуют постоянно:
«Все, что казалось ей прочным, тает, стонет, гнется. Все, кроме отчуждения».
«Отчуждение» — уникальный и заслуживающий пристального внимания текст хотя бы потому, что в нем мы слышим тех, кому крайне редко дают слово в русскоязычной литературе и вообще в публичном поле. И как выясняется, мусульманские женщины могут жить так же, как все остальные, сохраняя при этом свою идентичность.
Болезненным родственным отношениям в провинциальном быте также посвящен дебютный роман «Южный Ветер» журналистки Даши Благовой. Его действие разворачивается в давшем книге название вымышленном городе где-то на Кавказе. Его героиня Саша после смерти матери возвращается домой из Москвы и узнает, что с ее младшим братом Женей произошли серьезные ментальные изменения: он больше не способен самостоятельно заботиться о себе. Саша остается в городе. Преодолевая инертность среды, она пытается улучшить жизнь своего брата, но не всегда знает, как найти к нему подход.
«Южный Ветер» — это еще один взгляд на судьбу поколения 90-х, на этот раз — тех его представителей, что смогли вырваться из стоячих вод российской провинции, но вынуждены вернуться обратно. Саша любит и ненавидит родной город, который рассыпается «на камни, черепички, пыль, ржавые осколки», как и судьба отдельно взятой семьи:
«В Сашины уши бросилась южная, одинаково растягивающая все гласные, речь. Саша и Женя были здесь не одни, а втроем. Соседка, которая смятой копией прыгнула на Сашу из ее детства — тело-табуретка и рыжий набалдашник из волос, — стала пулеметить какие-то слова, злые слова, слова-возмущения, слова-обвинения. Вон кто нарисовался. На похороны даже не приехала. Бессовестная. Пришла делить наследство.
Саша не понимала, зачем здесь эта женщина».
В небольшой по объему повести упаковано несколько важных тем. Но главное, что этот текст заряжает читателя верой в возможность лучшего, даже если надежды (пока) не оправдались. Главная героиня могла бы повторить слова Макмерфи из романа Кена Кизи: «Я хотя бы попыталась, черт возьми».
Эти и многие другие книги можно почитать и послушать в «Строках» — книжном сервисе МТС.
Реклама. ПАО «МТС». Erid: 2Vtzqw25rhg