1. «Арзамас» запустил большой курс «История русской культуры» — там будет примерно все самое важное с 862-го по 1991-й, так что мы к этому проекту непременно будем возвращаться. Из того, что уже доступно на сайте, нас интересуют две лекции — «Что такое древнерусская литература» Дмитрия Добровольского и «Протопоп Аввакум: средневековое сознание и сознание Нового времени» Ольги Чумичёвой. В лекции Добровольского речь идет о душеполезности как принципе: «Такая целевая установка вовсе не исключала изящества слога. Напротив, божественные истины столь сложны и блистательны, что излагать их „простым” языком невозможно, и даже искусного писателя эта задача способна поставить в тупик»; здесь же приводятся примеры из Даниила Заточника и говорится о связи древнерусской книжности с византийской и греческой; разбираются «Слово о законе и благодати» митрополита Иллариона и «Слово о полку Игореве». Ольга Чумичёва называет Аввакума «фигурой почти невероятной»: «Это уникальный случай, когда в одной личности отразилась эпоха, разграничившая Россию средневековую, по преимуществу религиозную, — и новое светское государство с культурой и политической структурой иного типа»; анализ «Жития» переплетен здесь с пересказом биографии Аввакума и фактами о расколе.
2. «Дискурс» публикует новый выпуск рубрики «Непрозрачные смыслы», на этот раз ее герой — уральский андеграундный поэт Сандро Мокша (1952–1996). Руслан Комадей кратко описывает биографию поэта: «Стихи Мокши в воспоминаниях участников уральского андеграунда обычно фигурируют как дополнение к его образу городского сумасшедшего… Несмотря на это, у Мокши был круг единомышленников, так называемый клуб „Кульбит”, где собирались молодые люди, интересовавшиеся сюрреализмом и экспрессионизмом, дада и русским футуризмом, занимающиеся изобразительным искусством, слушающие фри-джаз и прогрессивный рок». Свои тексты Сандро Мокша записывал на свитках: «это форма, при которой читающему недоступно ни начало, ни конец, только тот участок, на котором фокусируется взгляд. Таким образом, свиток является эквивалентом бесконечно разворачивающегося пространства». Один из таких свитков и публикует «Дискурс».
Веселится весь народ!
Нынче в поле недород
В небе ж хнычет водород
Бомба-баба опалитта!
Я вбурю внапробны
пряник
прямо
в ярь
врубив Геро́
сродни огромной
страны брандспойт
сранц — пушку спой!
ямщумчик, трогай!
Ябло́ньски
в снег стеклом успев
владей им
венчан Чан-Кайши успех
3. «Год литературы» интервьюирует Евгения Горного — одного из создателей ресурса «Русская виртуальная библиотека», который наряду с ФЭБ предоставляет самые надежные в Рунете электронные тексты русской классики. Собственно, Горный объясняет, чем филологическая электронная библиотека отличается от обычной: «системность отбора; наличие комментариев, указателей и прочего научного аппарата; использование в качестве единицы издания, а не отдельного произведения; публикация, помимо основного текста, его вариантов и редакций; воспроизведение формальных особенностей произведения (например, система стиховых отступов); разметка номеров страниц, наличие библиографических описаний». Среди прочего речь заходит о принципах отбора — например, почему оцифрован именно Александр Грин? «Грин в некотором смысле народный писатель, как Есенин (которого мы открыли перед ним) — народный поэт. Выбор отчасти определялся фактором потенциальной популярности у читателей». Ну и еще: «Ни государственной, ни частной поддержки мы не получаем. Многие удивляются: РВБ де-факто выполняет функции национальной электронной библиотеки России и при этом никем не финансируется, как это может быть? А вот так! <…> В прошлом декабре мы запустили на «Планете» кампанию по народному сбору средств на новые издательские проекты с целью собрать миллион рублей. Прошло почти два месяца, мы не собрали и 10 процентов. Грустно, но психологически понятно. Галина Юзефович написала недавно в фейсбуке, что РВБ как воздух, в том смысле, что все им дышат, но никто не замечает».
4. В новом номере «Волги» — стихи Елены Сунцовой, Евгении Извариной, Владимира Ермолаева, Алексея Порвина, Дмитрия Гаричева: «страшно ждать заказа, но сдаётся / общий счётчик, женщина смеётся / как ещё до обнуленья лет, / но и в забытьи не признаётся: / просто лучшего у мира нет. / будь же ласков, сядь же вместе с ней: / здесь твоя положена расплата / слаще крови пролетариата, / обморока школьного честней». В прозаическом разделе, среди прочего, рассказы Владимира Аристова и боливийский дневник Григория Стариковского: «хозяйку дома зовут навидад, как в латиноамериканской песне, которую транслируют на рождество. в спальне, куда мы сложили рюкзаки и сумки с бутербродами, висел плакат: иисус обращается к овечке. овечка, кажется, тоже хочет что-то сказать. внучку старухи, девочку с отсохшей рукой, зовут луз, т. е. свет. наши девушки обнимали её по очереди. потом подарили оранжевую тишотку. спасибо-спасибо-спасибо, — проговаривала она единственное английское слово, которое знала».
5. На сайте «Радио Свобода» (СМИ признано в России иностранным агентом и нежелательной организацией) помещено открытое письмо Максима Кантора Андрею Бронникову — поэту и переводчику «Кантос» Эзры Паунда. Перевод, о котором Кантор отзывается очень комплиментарно, — повод поговорить о трудном балансе между отвратительной парадигмой консюмеризма и поп-культуры (эту парадигму Паунд называл Узурой) и соблазном сверхчеловеческого фашизма «как альтернативы мелочному ростовщичеству англосаксонской цивилизации» (перед каковым соблазном Паунд, увы, не устоял). Кантор предлагает параллели к пути и визионерству Паунда — в первую очередь Уильяма Блейка: «Да, кликушества у Блейка и Паунда действительно в избытке. И как не впасть в пророческое кликушество, когда противостоишь порочной цивилизации? <…> Блейк вообще идеальное воплощение британского фашизма, и Мосли, конечно же, чтил Блейка. Я упомяну еще одного англичанина-традиционалиста, а именно Честертона, ненавидевшего буржуазную цивилизацию, авангард и прогресс и неизбежно дрейфовавшего в сторону фашизма (его кузен, кстати, стал заместителем Мосли); Честертона от буквального партийного фашизма удержал его здоровый католицизм, хотя, конечно же, дань поклонения Муссолини и он отдал». Другая параллель — биография и эволюция философии Александра Зиновьева. Путь между Сциллой Узуры (в терминологии Кантора — «либерального разврата») и Харибдой фашизма — «это всякий раз индивидуальный выбор»; как его сделать, Кантор поэтому не уточняет.
6. Вновь заработавший «Открытый университет» представляет список книг о теории справедливости, составленный социологом Александром Филипповым. Начинается он с «Государства» Платона: «Чтение Платона очень утешительно: он доказывает, что, вопреки обычному мнению, справедливому человеку во всем хорошо: у него правильно, соразмерно устроена душа, он совершает правильные поступки, живет в справедливом государстве, получает воздаяние при жизни, а также и посмертно». За Платоном следуют Аристотель, Гоббс, Джон Роллз, Отфрид Хёффе и выдающийся экономист Амартия Сен.
7. На сайте Scoundrel Time двадцать два писателя фантазируют о том, как закончится эпоха Трампа. Мелоди Моэцци, например, представляет рассказ о том, как ее, мусульманку, депортируют и отправляют в концлагерь («Там будут все твои дружки террористы! Нет у вас больше никаких прав!»); Карен Бендер изображает марш тысяч женщин к Белому дому; все женщины одеты как мать Трампа, обзывают его идиотом и ничтожеством, требуют уйти в отставку и, ах, видят за окном Белого дома чью-то массивную фигуру; у Питера Трахтенберга жена Трампа отказывается подать президенту руку, и он фатально падает с лестницы, а жена Майка Пенса просто стреляет своему мужу в голову за то, что тот называл ее «мамочка». Любят американцы своего президента.
8. Американский писатель Ник Грин решил на протяжении нескольких дней копировать образ жизни классиков и рассказал на Vice, что у него получилось. Для начала — «к постановке проблемы»: писатели вечно твердят о своем ежедневном распорядке, к ним вечно пристают с вопросами об этом — значит, это важно и какой-никакой особенный распорядок дня писателю нужен; до сих пор самой близкой к Грину в этом отношении знаменитостью был (опять) Дональд Трамп, который, говорят, работает в Белом доме с 8 до 11 утра, а на самом деле в это время смотрит телевизор и пишет в твиттер.
Так вот, Грин решил изменить ситуацию и обратился к опыту равно литературных трудоголиков и рьяных прожигателей жизни. Первым опытом стало копирование Мураками: тот встает в четыре утра и дальше безостановочно пишет шесть часов подряд, потом бегает кросс и плавает в бассейне, читает, слушает музыку и ложится спать в 21:00. Грин долго описывает свои (и своей жены) отношения с будильниками на айфоне, а потом признается: «Когда я проснулся, светило солнце. Я не помнил, чтобы глушил будильник в четыре утра, но, вероятно, мое ночное „я” быстро разобралось с помехами. Было без десяти восемь, и я уже на четыре часа отставал от рабочего графика мистера Мураками». Итог эксперимента: написано 286 слов, просмотрено 8 видео с баскетболистами. Совиный образ жизни Кафки не улучшил положения: проснувшись в 11 утра, Грин понял, что день уже закончился, и больше 86 слов из себя не выжал. Майя Анджелу, чтобы создать иллюзию рабочего места, снимала в каждом городе, где жила, гостиничный номер и шла писать туда; Грину это было не по карману, и он нашел уединение в туалете, где наконец родил больше 1000 слов. И так далее; после попыток запоем пить кофе, как Бальзак, и заниматься пилатес-йогой, как Уильям Гибсон, Грин понял, что знаменитый распорядок дня Хантера Томпсона ему не по зубам (подъем, Chivas Regal, Dunhill, кокаин, Chivas Regal, Dunhill, кофе, Dunhill, кокаин, апельсиновый сок, Dunhill, кокаин, кокаин, кокаин) — и, отметив, что пилатес все-таки хорошая штука, решил жить, как ему нравится.
9. Не только российская киноиндустрия молит о протекционизме — единственном заслоне против засилья Голливуда. Тридцать британских издателей обратились к руководству Букеровской премии с просьбой убрать американцев из конкурса — чтобы избежать «гомогенного литературного будущего». Американцев до Букера допустили в 2014-м, а в 2016-м и 2017-м они его и выиграли (Пол Бейти и Джордж Сондерс соответственно) — издатели, чьи имена не разглашаются, недовольны; парадоксальным образом расширение премии, считают они, губят в ней разнообразие. Решение 2014 года «рискует превратить премию, которая некогда была великолепным способом вывести англоязычных писателей всего мира на крупнейший англоязычный рынок, в институцию, которая больше не будет служить на этом рынке читателям — как результат, ее начнут игнорировать, — пишут издатели. — <…> В глобализованном мире, где по-прежнему нет равных экономических возможностей, сейчас особенно важно слышать голоса тех, кто не находится в центре». Авторы письма берут в союзники американца, ссылаясь на статью критика The Washington Post Рона Чарльза «Дорогая Британия, забери свою Букеровскую премию обратно».