Алиса Селезнева как вызов сексизму отечественной фантастики — специально для «Горького» Мария Елиферова рассказывает об истории успеха придуманной Киром Булычевым героини.

Кир Булычев
Фото: ay.by

Заслуга Кира Булычева, он же Игорь Можейко, перед отечественной литературой настолько уникальна, что аналогов с ходу и не подобрать. Этот весьма плодовитый фантаст, в поздние годы нередко откровенно халтуривший (докатился даже до ремейка «Рабыни Изауры»), вряд ли может похвастаться гениальными футурологическими прозрениями. Не будет преувеличением сказать, что и оригинальные научно-фантастические идеи не были его коньком: кто с ходу сможет вспомнить у Булычева идею уровня Ильи Варшавского или Стругацких? Зато Булычеву удалось создать одну из самых запоминающихся героинь русской литературы второй половины XX столетия. За Алису Селезневу ему можно простить всё — даже полуэротические эксперименты 1990-х. Пожалуй, если вынуть из булычевского творчества Алису и представить на ее месте какого-нибудь пионера Васю, от феномена Булычева мало что останется — лишь «один из» множества отечественных авторов золотого века фантастики.

Речь идет именно о литературном успехе — хотя всеобщая влюбленность в Наташу Гусеву, сыгравшую роль Алисы в «Гостье из будущего» 1986 г., безусловно, упрочила популярность героини. Время разобраться в причинах этого успеха.

И здесь на сцену выходит такая все еще табуированная для обсуждения тема, как сексизм в научной фантастике, достаточно стойкий и по сей день. Если сейчас он чаще принимает «мягкие» формы гендерных стереотипов, то шесть-семь десятилетий назад едва ли не общим консенсусом было убеждение, что освоение космоса сугубо мужская сфера деятельности; по аналогии с мореплаванием, женщине отводилась роль невесты, ждущей «на берегу». В наши дни неловко читать такие пассажи, скажем, у Станислава Лема в «Фиаско»:

«Газета была того времени, когда на Земле шли жаркие баталии по поводу участия женщин в экспедиции. Сначала Гаррах прочитал отрывок, посвященный семейной жизни, которая должна занять законное место на борту корабля, а также обвинения, которыми осыпали SETI, захваченный мужской мафией, представительницы вечно угнетаемого женского пола, и это привело его в такое возмущение, что он готов был порвать газету. <...>Идиотизм, заключенный в требованиях такого равноправия, был слишком очевиден, чтобы уделять ему столько внимания. Женщины — значит, жены, матери, а следовательно, и дети, ясли, детский сад — в тот момент, когда они мчались с заряженными сидераторами в корабле, ничтожно малом, несмотря на его мощь, рядом с чужой цивилизацией, которая втянула их в свою сферомахию, выброшенную в Космос столетия назад, — это казалось абсурдом».

Обложки зарубежных изданий книг об Алисе Селезневой

Фото: fishki.net

Мысль, что у женщины могут быть какие-то иные интересы, помимо брачных и репродуктивных, вообще не допускается (как и существование контрацепции,  сказывается католическое воспитание?). Советская фантастика, не скатываясь к открытой мизогинии, все же испытывала настороженность по отношению к женским персонажам. Молодые братья Стругацкие пародировали сексистские стереотипы фантастики (как отечественной, так и зарубежной) в сцене «путешествия в описываемое будущее» из романа «Понедельник начинается в субботу», и в их мире Полдня явно есть женщины-космонавты (Майя Глумова), однако они же в более зрелом возрасте пишут злую карикатуру на феминизм второй волны в «Улитке на склоне» и эпатируют публику противопоставлением «женщин» и «людей» в неформальных высказываниях.

Впрочем, в «людены» (высшая раса, новая ступень развития человечества) берут представителей обоего пола. Гораздо чаще, если в советской фантастике появляется героиня, то это очередная реинкарнация Аэлиты — таинственная прекрасная инопланетянка, предмет романтических воздыханий космонавта с Земли. Кажется, возможностями задействовать героинь наравне с героями интересовался только Ефремов, но его люди будущего, независимо от пола, были напрочь лишены индивидуальности и обаяния — эта претензия постоянно звучит даже из уст его поклонников.

Катя Прижбиляк в роли Алисы
Фото: kino.mail.ru

Явление на этом фоне Алисы Селезневой, безусловно, сенсационно. Детский возраст героини позволяет обойти тему любви и брака, и самый строгий критик не упрекнет автора в нарушении чистоты жанра. Возраст же упраздняет и гендерную дискуссию: в мире Булычева космические полеты стали рутиной, если в космос летают восьмилетние дети, было бы странно делить их по половому признаку. Притом образ активной и независимой девочки идеально удовлетворяет запросы на футурологический проект: он ненавязчиво иллюстрирует принципы воспитания детей в будущем (девочек там не учат быть нежными принцессами: эпизод, где Алиса вынужденно играет роль принцессы в «Миллионе приключений», подчеркнуто комичен). В этом смысле, конечно, «Гостья из будущего», где на роль Алисы приглашена хрупкая томная Наташа Гусева, которая в первой серии носит алое платье, отражает неоконсервативный сдвиг 1980-х: оригинальная булычевская Алиса оказалась слишком современной. Еще более цензурирован образ Алисы оказался два года спустя в «Острове ржавого генерала», где ее играет кокетливая Катя Прижбиляк с русалочьими длинными волосами. В мультфильме «Тайна третьей планеты» (1981) образ еще близок авторскому описанию.

Вместе с тем Алиса именно девочка; стирания гендерных различий, которое прочили довоенные фантасты вроде Якова Окунева, в будущем не произошло. Кажется, одним из последних, кто использовал эту тему в отечественной фантастике, был Виталий Мелентьев (ныне забытая повесть с непредусмотренно скандальным в наши дни названием «Голубые люди розовой земли», 1966). У него использован забавный сюжетный поворот: в звездном экипаже, который читатель и главный герой до последнего момента считали by default сугубо мужским, обнаруживаются две девочки. Но там речь идет об инопланетянах. Алиса же чисто земная девочка (из «Заповедника сказок» мы узнаем, что у нее есть куклы). И хотя она постоянно раздражает взрослых своим авантюризмом, разница между нею и, скажем, Пашкой Гераскиным заметна невооруженным глазом: Алисе, в отличие от Пашки, присуща ответственность за других (хотелось написать «людей», но на самом деле и животных, и инопланетян), по общепринятому мнению психологов, черта скорее женская, чем мужская, хотя не ясно, насколько «врожденная».

Разумеется, у Алисы Селезневой есть литературная прабабушка — ее тезка из повести Льюиса Кэрролла. Устойчивая легенда гласит, что прототипом Алисы в повестях Булычева послужила его собственная дочь по имени Алиса, родившаяся в 1960 году. Однако писатель это отрицал, да и сама Алиса Лютомская, урождённая Можейко, не признает в себе ничего общего с героиней, кроме имени. Но «подозрительное» сходство между персонажами Булычева и Кэрролла — и там, и там самостоятельная девочка примерно лет десяти, по имени Алиса, переживающая приключения в фантастических мирах и взламывающая шаблоны литературы о девочках — вовсе не случайно. Прекрасно знавший английский язык Кир Булычев был поклонником Кэрролла с юности и даже пытался его переводить, но издателей проект не заинтересовал. И уж если его дочь говорит, что названа в честь кэрролловской героини, нет оснований ей не верить.

Алиса Селезнева. Иллюстрация Ильи Кувшинова

Фото: mielofon.ru

Конечно, если бы Алиса Селезнева была всего лишь сколком с героини Кэрролла, Булычев вряд ли мог рассчитывать на подобный успех. Кэрролл послужил лишь затравкой, запустил кристаллизацию образа. Персонаж получился совершенно самоценным. Насколько органично кэрролловская Алиса принадлежит миру XIX в., настолько булычевская — миру футуристической утопии второй половины XX в. Но в обоих случаях признаком успеха авторов стала читательская гендерная нейтральность: ни «Алиса» Кэрролла, ни цикл повестей Булычева, будучи книгами о девочках, не стали книгами «для» девочек. И Кэрролла, и Булычева ценят представители обоего пола.

Вместе с тем Алиса Селезнева актуализирует один архетип, который восходит к позднему Средневековью, но переживает всплеск популярности на рубеже XX–XXI вв. Этот архетип условно можно назвать «Дева-Христос» — дева, сходящая в ад ради спасения нации или всего человечества. Истоком образа послужила, разумеется, Жанна д’Арк, но именно современная культура дает серию ярких примеров: Лира Белаква в трилогии Филипа Пулмана, Лилу в фильме «Пятый элемент» (по совместительству Люк Бессон — режиссер фильма о Жанне д’Арк), переосмысленный образ Гермионы в «Гарри Поттере и методах рационального мышления» Элиезера Юдковского. Булычевская Алиса спасает миры неоднократно; адом, куда она должна сойти, часто оказывается прошлое человечества (тождество «прошлое = ад» для фантастики типично).

В 2009 году по одному из романов на этот сюжет — «День рождения Алисы» — был снят мультфильм, прошедший, к сожалению, незамеченным широкой публикой. Алиса отправляется в прошлое, чтобы предотвратить вымирание населения целой планеты, и застает там цивилизацию уровня СССР 1950-х гг. (в книге — нечто похожее на ГДР). Для гостьи из будущего быт этого мира представляется убогим, а люди неприятными, к тому же вместо благодарности за спасение они арестовывают Алису. Первая эмоциональная реакция: а стоит ли их спасать? Ответ Алисы: стоит. Потому что, как говорится, других предков у нас для вас нет. Не детский поступок, а взросление для персонажа детской литературы потенциально гибельно. Но машина времени отменяет инициацию, а литературная Дева-Христос может то, чего не смогла историческая Жанна д'Арк (с которой Алису сравнивают в 11-й главе) — воскреснуть и совершить второе пришествие на спасенную планету. И в книге, и в мультфильме пафос концовки смягчен иронией: в книге жители планеты не помнят своей спасительницы, в мультфильме Алиса обнаруживает, что стала персонажем фантастического романа. И этот постмодернистский финал — идеальный символ бессмертия булычевской героини.

Читайте также

Oxxxymiron в гостях у Пятигорского, а Алиса на приеме у врача
Лучшее в литературном интернете: 10 самых интересных ссылок недели
21 января
Контекст
«Березки» и писатели
Отрывок из книги «Магазины "Березка": парадоксы потребления в позднем СССР»
22 марта
Фрагменты
«Декарт был страшный живодер»
Оксана Тимофеева о философии растений, правах котов и Гегеле
4 ноября
Контекст