«На коне» (1961)
В первой крупной публикации Пьера Гийота его собственный стиль пока едва различим. Повесть «На коне» не содержит перверсивных сцен, если не считать нескольких эпизодов с достаточно легкой некрофилией и подростковым однополым сексом.
Нет здесь и характерного для зрелого Гийота хаоса — этот полифонический текст устроен достаточно сложно, но логично: лирическая повесть состоит из разрозненных и предельно утонченных монологов нескольких персонажей, которые без труда можно было бы выдать за сценарий фильма, скажем, Алена Рене.
Несмотря на относительную невинность этой книги о юношеской любви, 20-летний Гийота уже проявляет в ней отчетливое стремление быть равно беспощадным и к себе, и окружающим. Из-за автобиографического характера повести отец молодого писателя запретил ему позорить фамилию, и Пьеру пришлось на некоторое время взять псевдоним Дональбайн, позаимствованный из шекспировского «Макбета». Такова была тонкая издевка над волей отца, выставленного в повести «На коне» полнейшим идиотом.
Но уже в этой достаточно традиционной для французской литературы вещи Гийота нащупывает главную идею своих будущих больших произведений. Выражается она в последней фразе повести:
«Аурелиан, недавно вернувшийся из Греции, снова дома, вот он шагает под руку с Ниной, раб еще больше, чем прежде».
Тема рабства, угнетения одного человека другим, овеществления человека — такова красная линия текстов зрелого Гийота. В «На коне» метафора рабства еще служит лишь фоном для описания сложных романтических отношений. Совсем скоро Гийота буквализирует образ рабства, поселив своих персонажей на невольничьих рынках, пропитанных смрадом, брутальным сексом и гипертрофированным насилием. Но для этого ему сперва придется самому пережить экстремальный опыт угнетения, побывав в глубоком кошмаре алжирской войны.
«Могила для 500 000 солдат» (1967)
«Эта война позволила мне писать совершенно свободно, без оглядки на окружающих. Представьте себе, что вы сидите в траншее и через секунду вашему товарищу отрывает голову, которая катится на землю, и на нее тут же набрасываются крысы. Что вы после этого будете думать о человечестве?»
Так Пьер Гийота кратко описал свой военный опыт в интервью замечательной переводчице Маруси Климовой, познакомившей русскоязычного читателя со многими его знаковыми вещами.
В 1960 году юного Гийота призвали на фронт невероятно травматичной для французского общества войны. Война за независимость Алжира закончилась, как вам прекрасно известно, поражением Парижа и завершением деколонизации Магриба. Выжившая молодежь, возвращаясь на родину, под впечатлением от опыта кровавой и довольно-таки бессмысленной бойни резко радикализировалась в левом направлении.
Незадолго до майских событий 1968-го Гийота сближается с авторами сочувствовавшего маоистам альманаха Tel Quel — Роланом Бартом, Филиппом Соллерсом, Юлией Кристевой. И тогда же публикует свой первый по-настоящему самостоятельный роман — «Могила для 500 000 солдат».
Эта книга, как нам кажется, яркий пример нового искусства, содержание которого целиком зависит от контекста, в котором находится текст. Смыслом его наполняет уже одно только авторское посвящение: «Юберу, любимому брату моей покойной матушки, родившемуся в 1920 г. в Челадзи, Верхняя Силезия, и скончавшемуся в 1943 г. в лагере уничтожения Ораниенбург — Заксенхаузен».
Действие семи самостоятельных «песней», на которые разбита «Могила», разворачивается в вымышленной стране, находящейся в состоянии войны. По страницам этой книги непрерывно льются гротескные потоки крови, спермы, экскрементов и прочих человеческих выделений. Если изъять этот роман из контекста, в котором он создавался, то по гамбургскому счету мы получим пусть и изысканную, но всего лишь порнографию. Однако для современников первого издания «Могила», написанная ветераном Алжира, отсидевшем в подземной тюрьме за аморальное поведение, считывалась не иначе как антивоенный памфлет, решительный выстрел в голову тех, кто забросил несчастных юношей в мясорубку постколониального ада.
Демон аналогии искушает сравнить войну в Алжире с Чечней или Афганистаном. Но это будет совсем не верно — русские смогли коллективно сгладить травмы этих двух войн, а французские политтехнологи тогда еще не могли толком объяснить, зачем Франции отправлять своих сыновей в пески Магриба. Этот срез романа Гийота вряд ли будет до конца понятен в России.
Но почему же современному русскоязычному читателю может быть нужен этот роман? Потому что он, не будучи наполненным самостоятельным содержанием, позволяет вчитать в него любые актуальные смыслы. Сейчас его нетрудно представить, например, в дискуссиях о границах допустимого в искусстве.
«Анна, опрокинувшись на спину, стонет, изображая оргазм; Виннету, возбужденный ласками Алисы и стонами Анны, вынимает перепачканную морду из чаши, отбрасывает чашу, снова подбирает, опрокидывает ее на грудь Алисы, перекатывается на девушку, та, задыхаясь, расстегивает его ширинку и вынимает его встающий член:
— Взбей во мне свою сперму.
Он слизывает сливки с ее губ и щек, член солдата бьется о влагалище девушки. После совокупления в гостиной остается запах гнилого мяса. Анна напевает, Виннету встает с Алисы, ее щеки ввалились, ноздри просвечивают, она легонько отталкивает его дрожащими ладонями.
Виннету переваливается на Анну. В моменты забвения она начинает напевать, член Виннету встает над ее лобком, Анна замолкает, берет его член, ласкает его ладонями; почувствовав приближение спермы, она задыхается, царапает ногтями руки солдата, ее колени дрожат, слабеют, горло сжимает спазм, ее дыхание обволакивает лицо и горло Виннету».
И это самый безобидный отрывок, который мы смогли выбрать, чтобы хотя бы примерно познакомить вас с этим текстом.
«Эдем, Эдем, Эдем» (1970)
«Солдаты в касках, напрягая мышцы и широко расставляя ноги, топчут завернутых в пурпурные, фиолетовые шали младенцев...»
Так начинается самое радикальное высказывание Пьера Гийота, озаглавленное «Эдем, Эдем, Эдем». Роман стал логичным продолжением «Могилы для 500 000 тысяч солдат», доведя до крайности метод, разработанный в ней.
Текст «Эдема» состоит из одного предложения, растянутого на несколько сотен страниц. Предложения, в котором не происходит ровно ничего, кроме описания многочисленных девиантных опытов и сцен ультранасилия. Возможно, это самый трудночитаемый текст ХХ века — роман не дает читателю ни малейшей зацепки, объясняющей, почему он должен перевернуть следующую страницу. Этим он и прекрасен.
До Гийота никто настолько яростно не воплощал на бумаге бессмысленность бытия в разобщенном мире, где от всех подлинных человеческих чувств и эмоций остались лишь ненависть и экстремальные сексуальные практики в антураже тотального запустения.
Неудивительно, что этот роман вызвал праведный гнев властей. Несмотря на апологетику Ролана Барта, Мишеля Фуко и других властителей дум послемайской Франции, он долгое время был запрещен и лишь в 1981 году вновь появился на полках книжных магазинов. В наше время трудно представить, чтобы цензоры отважились внимательно изучить настолько инопланетный текст. И нам кажется, что тревогу надзорных органов вызвало не столько откровенное содержание шедевра Гийота, сколько его новаторская форма, подрывавшая основы многовековой французской литературы.
«Когда я закончил „Эдем”, то я лишился сна и чувствовал такой подъем, такую энергию, как будто парил высоко над землей. И все потому, что я внезапно вдруг почувствовал, что написал так, как во Франции (а возможно, и во всем мире) не писал еще никто», — совершенно справедливо полагал Гийота.
Апофеозом поставангардных исканий Гийота стала книга под названием «Книга» (1984). Она записана фонетическим письмом и совершенно не пригодна к чтению. Можно только снять шляпу перед все той же Марусей Климовой, которая героически перевела этот в хорошем смысле безумный текст на русский язык.
«Кома» (2006)
В начале 1980-х Гийота переживает острый душевный кризис. Находясь в глубочайшей депрессии, он полностью отказывается от пищи и живет на одном компралгиле — анальгетике, помогавшем ему справиться с постоянной болью и ожидаемо доведшем его до аптечной аддикции.
Только спустя четверть века он решает описать болезненный опыт. На выходе мы имеем книгу «Кома» — селф-фикшн, написанный неожиданно простым языком. Пожалуй, это самый искренний текст Гийота, документальная исповедальность которого изрядно разбавлена размышлениями о Боге, религии, смерти и других важных вещах.
«Все время, пока я был коммунистом, я ни на минуту не забывал о лагерях смерти, эти картины постоянно стояли у меня перед глазами; насилие в революции для меня неприемлемо, хотя сама по себе революция для меня — это новый человек, который чувствует по-новому, а, возможно, если дойти до логического конца, и вовсе ничего не чувствует, причем это исчезновение чувств начинается с инверсии чувств, с их разрушения; я в полной мере осознаю, что во мне это движение очень глубоко, хотя и доставляет мне боль, и, если попробовать хотя бы на мгновение углубиться в мое творчество, все становится понятно, и мы получаем вывернутый наизнанку мир. Вот почему я снова начал спать в своей дневной одежде. К моему желанию быть доступным для социума прибавляется страх умереть ночью и быть похороненным в ночной одежде».
Пьер Гийота умер в ночь на 7 февраля 2020 года.