«А вы могли бы?»

Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.

В 1913 году Маяковский написал маленькое (8 строк) стихотворение, название которого вынесено в заголовок предлагаемой вниманию читателя заметки:

Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы ноктюрн сыграть могли бы
На флейте водосточных труб?

Это один из самых ранних текстов поэта. В первом томе «Полного собрании сочинений» Маяковского оно напечатано шестым. И в этом начальном тексте уже проявились существенные мотивы и настроения, характерные для раннего (дореволюционного) творчества Маяковского.

Поэт-художник своей волей, краской своей палитры (стакана) перекрашивает, делает другим будни окружающего скучного, обыденного мира. И под рукой художника этот скучный мир становится радостным и ярким, необычным: показал на блюде студня косые скулы океана. Не очень аппетитное трактирное блюдо, приготовленное в данном случае из рыбы [1], теряет свою непритязательную сущность и превращается в могучий и суровый океан.

В следующей строке опять появляется рыба. По-видимому, это вывеска, возможно, того самого трактира, из которого вырвался бушующий океан предыдущей строки [2]. Рыба есть некоторый символ молчания. Недаром существует поговорка: нем как рыба. Однако в преображенном мире даже рыба издает зовы, громкие, очевидно, зовущие к новой жизни, новым свершениям — губы теперь тоже новые.

В последних строчках выясняется, что водосточные трубы, привычная деталь повседневной жизни города, могут превратиться в инструмент, несущий людям прекрасную музыку. «Вы не можете, — подразумевает поэт, преобразователь мира, — а я могу».

И из преображенного трактира поэт выходит на улицы города. В 1914-1915 гг. написана поэма «Облако в штанах», в которой автор, Тринадцатый апостол (доцензурное название «Облака в штанах»), придя в отвратительный пресный повседневный мир, заговорил языком улицы, которая «корчится безъязыкая». Он предсказал ей грядущую великолепную, с его апостольской точки зрения, метаморфозу:

В терновом венце революций
грядет шестнадцатый год.
А я у вас его предтеча …

Прошло почти двадцать лет. За эти годы свершился почти весь творческий путь Маяковского. Он честно и радостно прославлял революцию, случившуюся на год позже его предсказания, новую страну, которая теперь вместо России стала называться СССР, и новую власть, этой, будто бы новой, Россией управляющую. Вот всего два хрестоматийных примера (легко можно привести — десятки):

В рубаху чистую — влазь.
Влажу и думаю: «Очень правильная
Эта наша советская власть».

Рассказ литейщика Ивана Козырева о
Вселении в новую квартиру (1928) [3]

*

К любым чертям с матерями катись
Любая бумажка. Но эту…
Я достаю из широких штанин
Дубликатом бесценного груза.
Читайте, завидуйте — я гражданин
Советского Союза.

Стихи о советском паспорте (1929)

В то же время этот большого таланта поэт иногда натужно уговаривает себя в необходимости и правильности любых ограничений свободы творчества:

Я хочу, чтоб в конце работы завком [4]
Запирал мои губы замком.

Домой! (1925)

А в конце жизни, за три месяца до рокового выстрела, с жуткой трагической искренностью признается, что всю жизнь (выделение мое):

… себя смирял, становясь
На горло собственной песне.

Во весь голос (декабрь 1929 — январь 1930)

И буквально в то же время, в те же дни, когда создавались эти страшные строки, Маяковский пишет маленькую эпиграмму, перекликающуюся с одним из первых его стихотворений:

Подмяв моих комедий глыбы,
сидит Главрепертком Гандурин.
А вы ноктюрн сыграть могли бы
на этой треснувшей бандуре? [5]

[1930, 20 января]

По сравнению с ранними стихами настроение и идеи этой эпиграммы, написанной из-за сложностей с постановкой пьесы «Баня», как увидим, совсем другие.

В первых двух строчках два глагола: подмять (в форме деепричастия) и сидеть. Особенно выразителен первый. Подмять — означает, «комкая подпихивать» (Даль), очевидно — под тяжелый зад героя эпиграммы. На это указывает второй глагол — сидит. Это не глагол движения, его семантика в данном контексте достаточно выразительно указывает на мертвенную неподвижность сложившийся ситуации. В картине, нарисованной Маяковским, все застыло, никаких перемен ни в ближайшем, ни в отдаленном будущем не предвидится. И это в корне меняет смысл строк, с минимальными изменениями перенесенных из ранних стихов.

Там из флейты (метафора вытянутых водосточных труб) поэт мог извлечь ночную (ноктюрн) музыку большого города. Ею может восторженно заслушаться пока безъязыкая улица. Здесь вместо флейты появляется достаточно примитивный украинский народный инструмент — бандура, к тому же еще и сломанная (треснутая). И это тоже метафора — на этот раз объемистого, неподвижного, тяжелого чиновничьего зада. Тем более что в русском языке это слово имеет дополнительную, вполне соответствующую идее эпиграммы коннотацию: «В переносном смысле слово „бандура“ означает громоздкий и нескладный предмет» [6].

Там, в стихах 1913 года, Маяковский задавал риторический вопрос. Он с гордостью считал, что никто, кроме самого поэта, не может извлечь музыку из водосточных труб. Теперь вопрос звучит по-другому: ни вы, ни я (никто) не сможете извлечь никаких звуков, никакого нормального действия из неподвижной, громоздкой мясной туши, усевшейся на культуре.

Там было непрерывное движение, преображение мира, готовность и ожидание перемен. Мир эпиграммы застыл в мертвой неподвижности. Марш революции, тот «Левый марш», который написал Маяковский в 1918 году, остановился. Закономерным завершением такой остановки становится пуля, через три месяца остановившая жизнь самого поэта.

Последняя стадия полного омертвления громадной страны, называвшейся СССР, закончилась 5 марта 1953 года. Ее выразительно запечатлел другой замечательный художник: «Почти все в стране удалось закрепить навечно, все движения остановить, все потоки перепрудить, все двести миллионов знали свое место…» [7].

А за 25 лет до Солженицына [8] это сомнамбулическое состояние страны увидел, точнее почувствовал, «лучший, талантливейший поэт советской эпохи» [9] Владимир Владимирович Маяковский.

* * *

Примечания

[1] Студень (холодец) — блюдо из сгустившегося от охлаждения мясного или рыбного бульона с кусочками мяса или рыбы (Википедия).

[2] Следующее стихотворение называется «Вывески».

[3] Мы выправляем пресловутую «лесенку» Маяковского. С нашей точки зрения, она лишь затрудняет чтение его стихов. Разумеется, в научных изданиях следует сохранять авторское написание.

[4] Заводской комитет.

[5] При жизни напечатано не было. Впервые опубликовано Л. Ю. Брик в статье «Из воспоминаний о стихах Маяковского». Знамя, 1941, № 4.

[6] Википедия

[7] А. Солженицын. В круге первом. М.: Художественная литература, 1990. С. 113.

[8] Роман «В круге первом» начат был в 1955 году.

[9] Из резолюции И. В. Сталина на письме Л. Ю Брик: «Тов <арищ> Ежов, очень прошу вас обратить внимание на письмо Брик. Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям — преступление». См.: Б. Сарнов. Сталин и писатели. Кн. первая. М.: Эксмо, 2010. С. 1.

* Фото в начале материала: ГБУК г. Москвы «Государственный музей В. В. Маяковского»/«История России в фотографиях»