Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Традиция описания мытарств и приключений детей-сирот в русской литературе не так богата, как в зарубежной: к числу наиболее прославленных героев последней относятся, например, Оливер Твист, Гекльберри Финн и Пеппи Длинныйчулок. Принято считать, что у ее истоков стояла повесть анонимного автора XVI века «Жизнь Ласарильо с Тормеса: его невзгоды и злоключения», описывающая тяжелую жизнь испанского мальчика-сироты, и она же является по совместительству первым плутовским произведением в европейской литературе. Первым же русским беспризорно-плутовским произведением, на наш взгляд, можно назвать повесть Владимира Галактионовича Короленко «В дурном обществе», более известную в сокращенном варианте под названием «Дети подземелья» и опубликованную в 1886 году в детском журнале «Родник».
Однако в этом материале нас в первую очередь будет интересовать раннесоветская литература, посвященная жизни беспризорников. Чем она примечательна? В период с начала Первой мировой и до окончания Гражданской войны беспризорность и безнадзорность стали неотъемлемой частью общественной жизни, и это, увы, дало богатый материал для литераторов. Эпоха войн и революций породила самобытную детско-взрослую культуру тоски и трикстерства, культуру разврата и хулиганства, темного веселья и бесприютности. Малолетние беспризорники перенимали у взрослых зэков блатной язык, привычки и характерное поведение, создавали подобно взрослым криминальные организации. Дети, оставшиеся без родителей, зачастую отправлялись скитаться в поисках лучшей жизни, забираясь весьма далеко (см., например, шокирующую и широко известную книгу «Ташкент — город хлебный»). В этой подборке я хочу коротко остановиться на некоторых значимых произведениях, посвященных беспризорникам и бродягам 1920-х и 1930-х годов.
Рут Эпперсон Кеннел. Товарищ Костыль: сибирские хроники юного Дэвида Пламмера (1932)
Книга с любопытной судьбой: написанная в 1920-е годы американкой-интернационалисткой Рут Эпперсон Кеннел, которая отправилась с мужем в Сибирь на строительство Автономной индустриальной колонии Кузбасс, она была издана в 1932 году в США. В СССР ее так и не выпустили, поскольку проект АИК Кузбасс провалился, колония перестала существовать, а «результаты ее деятельности трактовались весьма неоднозначно». Впервые на русском она вышла только в 2008-м благодаря усилиям кемеровских краеведов.
Сюжет книги незатейлив: американский подросток Дэвид Пламмер в 1922 году направляется вместе с родителями в Сибирь, чтобы поучаствовать в строительстве нового рудника, а по дороге к ним присоединяется беспризорник по прозвищу Костыль, который затем станет лучшим другом и подельником Дэвида в его приключениях. Повествование начинается с надежд американских романтиков-колонистов на светлое, вот-вот-уже-наступающее будущее, где будет коммунизм и рай без войн и насилия, однако русская действительность сразу обескураживает колонистов: на протяжении всей книги они сталкиваются с неповоротливостью советской бюрократической машины, мошенничеством и нищетой. Впрочем, объясняется все это происками «вредителей», которых Дэвиду и Костылю в конце концов удастся поймать и подвести под суд.
«— Папа, а что это за мальчик вон там, в вагоне? — едва отдышавшись, спросил он у отца. — По-моему, я его и раньше видел. — Думаю, видел! Этот тот самый беспризорник, который хочет работать в колонии. Он подсел к нам где-то на Урале. Охрана несколько раз снимала его с поезда, но он каким-то чудом догонял нас уже на следующей станции. Парень он неглупый, но еще тот жук! Говорят, что бродяжничать он начал давно, а ему всего-то лет 12-13…»
Вячеслав Шишков. Странники (1930)
Беспощадная повесть Вячеслава Шишкова, автора «Угрюм-реки» и «Ватаги», первая часть которой (самая жесткая из трех) впервые была опубликована в журнале «Красная новь» в 1930 году. Ее герои-беспризорники создают коммуну анархического толка под заброшенной баржей и совершенно по-детски мечтают о теплых краях, что, правда, не мешает им по-взрослому напиваться, нюхать «марафет» и учиться воровству:
«Филька стоял столбом и ничего не понимал. Потом догадался, что это своеобразные курсы воровства. Какой-то незнакомый Фильке шкет сдавал экзамен на карманника. Его звали: Костя Шарик; он был толстенький, лет тринадцати, подросток, с красивой, круглой, быстроглазой мордочкой и пухлыми губами; одет он в матросскую рубашку и черные, в заплатах, брюки-клеш. Босой. Он ловко вырезывал у товарищей карманы, проворно передавал краденое соседу, а тот — другому беспризорнику. Костю Шарика схватывали „мильтоны“, но улик не было, и он выходил из воды сух, как гусь. Подошедший к Фильке Степка Стукни-в-лоб давал ему, как спец, исчерпывающие объяснения.
— Гляди, гляди, крутится. Это он в трамвае карманы режет. Видишь, барыню обчистил? Видишь, часы у гражданина снял?.. Гляди, гляди, перетырку делает. Видишь, двое с задней площадки винта дают?»
Во второй и третьей частях герои встают на путь исправления, кто-то оказывается в детской колонии, а кто-то в детском доме, где им втолковывают правила благоразумной жизни на советской земле, и в итоге стиль повествования довольно резко меняется: вместо сурового реализма начинается реализм социалистический.
Николай Картавый. Беспризорник Кешка и его друзья (1958)
Повесть Николая Павловича Картавого (1910—1981) в советское время была довольно популярной: согласно данным владивостокского отделения «Книга-почтой», по популярности она одно время была на втором месте после «Трех мушкетеров». Книга автобиографична: Картавый родился в бедной многодетной семье и был вынужден самостоятельно добывать себе пропитание. Вместе с друзьями он просил подаяние, воровал и питался отбросами. Действие происходит в Уссурийске в годы Гражданской войны. Оставшийся без родителей и вынужденный жить на улице Кешка знакомится с беспризорниками Корешком и Вороном, позднее к ним присоединяется Кешкин друг Ленька. Вчетвером мальчишкам легче выживать в городе, где, помимо местных властей и колчаковцев, хватает проблем с интервентами — американцами и японцами.
«Корешок не помнил ни отца, ни матери, ни своего настоящего имени и фамилии. В город Никольск-Уссурийск он попал случайно, направляясь в сказочную Полтаву, где, по утверждению Нюрки-Черный Зуб, „галушки сами в рот валятся“».
Виктор Авдеев. Ленька Охнарь (1957)
Виктор Авдеев, как и предыдущий автор, перенес на страницы своих произведений собственный опыт. Осиротев, он был направлен в интернат, откуда вскоре сбежал и до шестнадцати лет путешествовал по стране, пока организация Украинского Красного Креста не обнаружила его в детприемнике и не отправила учиться в семилетку.
В повестях, составивших эту книгу, описываются жизнь и скитания мальчишки Леньки Осокина, сбежавшего от своей суровой тетки. Очень подробно показана его уличная жизнь — с воровством, путешествиями на поездах и т. д. Герой книги, так же как в «Странниках» Шишкова, после долгой беспризорной одиссеи попадает в трудовую колонию, где проходит «перековку» под новые исторические обстоятельства.
«Силы оставили Леньку, он опустился на порожек, весь ослаб, размяк, сидел как пришибленный. Плечи его тряслись, сердце надрывалось, глаза, казалось, треснули, вытекали ручьями по щекам, и он уже перестал вытирать слезы: не было сил поднять руки. Не полушалок он жалел, а себя — одинокого, никому не нужного, бездомного, как подзаборный щенок. Не к кому ему пойти со своим горем, нет на свете родной души, которая приголубила бы его в эту тяжелую минуту. Все только орут, толкают, гонят, угрожают, отнимают последнее, готовы прибить, швырнуть под колеса поезда. А за что? Кому он помешал? Чем кого обидел?»
Дойвбер Левин. Десять вагонов (1931)
Писатели Борис Михайлович Ледин и Михаил Иванович Хлопушин — они же друзья-обэриуты Левин и Хармс — в поисках укрытия от дождя внезапно оказываются в еврейском детском доме, знакомятся с его обитателями и решают поделиться их историями. Книга построена как цикл рассказов детей-сирот о Гражданской войне, погромах, бродяжничестве и жизни в детдоме. Любопытно, что во втором ее издании (1933) соавторство Хармса-Хлопушина уже не указывалось: Левин к тому времени успел отколоться от обэриутской компании.
«— В первые годы туго было, — сказал Еремей Борисович. — Губоно помогало, чем могло. Но ведь годы какие были: на востоке — фронт, на юге — фронт, на севере — англичане, на западе — поляки, внутри — разруха, холод, голод, тиф. Назначили в дом заведующего, коммуниста, а он добровольцем пошел на фронт, попался в плен, и его расстреляли. Трудное было время. Котлеты из картофельной шелухи на рыбьем жиру — лучшая еда. А холод! Не топили совсем. В классах замерзали чернила. На потолках в спальнях — снег. Спасали нас пожары. Всем домом ходили на пожар греться, а если подвезет — стащить обгорелое бревно. Бревно распилят, расколют — и в плиту. Жаркая плита, горячий кофе, теплая кухня. Благодать».
Виктор Савин (Горный). Шаромыжники (1925); Беспризорный круг (1926); Петяш (1926)
У Виктора Савина было несколько творческих периодов, и первый из них пришелся на 1920-е годы, на то время, когда он учился в Московском литературно-художественном институте имени Брюсова. Сам писатель не имел беспризорного опыта, однако в начале творческого пути выбрал именно эту тему. Цикл его рассказов и повестей, написанных под псевдонимом Виктор Горный, посвящен все той же «перековке», но если героями «Шаромыжников» и «Беспризорного круга» стали сироты Гражданской войны, то в «Петяше» мы видим уже меняющуюся постреволюционную действительность со всеми ее характерными особенностями, с новым бытом и новой трудовой этикой. Стоит отметить отдельно коллажные иллюстрации Густава Клуциса к книге «Петяш» как замечательный образец советского авангардного искусства.
«Приехали на станцию и вытряхнулись из телеги на платформу, — чужие всем, безденежные. Осень началась, — грязь, слякоть. Эшелоны с солдатами, в разные стороны бегали. Сторожа, кондуктора — суетились с красными фонариками. Освещали згу, тряпки, шинели. В воздухе пахло чем-то, не понимал я тогда, чем пахло, и только теперь понял, что пахло революцией. Мать измоталась, заболела чахоткой. А мы с Мухтаркой куски собирали. Плохо тогда давали. Иной раз дадут подзатыльника, так домов десять без оглядки пробежишь».
Иван Микитенко. Уркаганы (1928)
Относительно добрая и безобидная поначалу повесть Ивана Микитенко рассказывает о жизни детского приюта, куда попадает Алеша, мальчик с творческими наклонностями, лишившийся родителей. Ближе к середине книги сюжет закручивается довольно лихо: поножовщина, безбилетные железнодорожные путешествия, неопознанный труп беспризорника, раздавленного поездом. Однако конец у повести все же счастливый, чего не скажешь о ее авторе, который покончил с собой в 1937 году, будучи объявленным врагом народа.
«Но в этот миг Матрос схватил его за грудки и, замахнувшись, ударил ножом. Пуговка ахнул, схватился руками за живот и повалился на пол. Из-под сорочки у него выпала пачка папирос „Яблочко“. Кто-то закричал не своим голосом:
— А-а-а-а-а-й! Убил…
Поднялся невообразимый шум. Ребята бросились к заведующему. Кто-то пытался помочь Пуговке.
— Не трогай, — остановили того. — Пускай выходит грязная кровь».
Лидия Сейфуллина. Правонарушители (1922)
В 1920 году неподалеку от озера Тургояк (Челябинская область) при участии Лидии Сейфуллиной была организована детская трудовая колония. Проработала она там недолго, в конце 1921-го писательница перебралась в Новосибирск и принялась писать для только что основанного журнала «Сибирские огни». Однако недолгого пребывания в колонии вполне хватило, чтобы сочинить «Правонарушителей» — один из первых каноничных советских рассказов о беспризорниках, почти сразу включенный в школьную программу.
«Дети в колонии всякие были. И от родителей бедных взятые. С копей. И сироты из детских домов. И правонарушители, как Гришка. Только хилых и больных Мартынов не брал…
…Ходу здоровым! Вор, мошенник — давайте. Коли тело здоровое, выправится.
Не все выправлялись. Где-то прочно внутри заседала гниль».