1. Несмотря на то, что из фильма может сложиться впечатление, будто Соколов не поддерживает никакой связи с Россией, на самом деле он после перестройки приезжал в страну, как минимум, дважды — в 1989 году (причем в Москве и подмосковном поселке Планерная Соколов прожил целый год) и в 1996 (прилетел на один день на присуждение Пушкинской премии). Кроме того, в 2007 году полгода писатель провел в Крыму, в Коктебеле («Коктебель нравится мне неизмеримо больше Москвы. Я её никогда не любил, хотя это мой родной город. Но мало ли что есть у человека родного?»).
2. Саша Соколов — аэрофоб. Вероятно, и этим фактом объясняется то, что в фильме он отправляется в Оттаву поездом.
«Ирина Врубель-Голубкина: Ты готов к смерти?
Саша Соколов: Более или менее. Хотя предпочитаю не летать. Взорваться — это подарок, раз и все. Но самолет нередко сразу не взрывается, а долго падает с большой высоты. Негуманно выходит».
3. Из фильма мы узнаем, что русский писатель много лет в Вермонте работал лыжным инструктором — это преподносится как кардинальная смена им образа жизни. На самом деле, интерес к экзотическим, не-писательским профессиям всегда был свойственен Соколову. В число испробованных им занятий входят: прозектор в морге Боткинской больницы в 1961 году, вскоре после окончания школы («Есть над чем подумать, придя в восемь часов утра в резекционную, участвуя в расчленении тела. Видеть каждый день ушедших людей, их останки… Это не может не навести на философские мысли. После школы — сразу туда, в смерть»); егерь в Безбородовском охотничьем хозяйстве Калининской области («Как всякий журналист, который хочет писать русскую прозу, я стремился к свободному времени. Вся проблема — время: во что его вложишь, то и получишь. Хорошо — ночной сторож, хорошо — истопник. Это обычные пути пишущей русской интеллигенции»; именно этот опыт лег в основу «Между собакой и волком»); истопником в Тушине; в Вене по личной протекции Бруно Крайского, федерального канцлера Австрийской республики, стал лесорубом венского леса (в интервью Феликсу Медведеву Соколов рассказывал: «Крайский спросил меня: „Я слышал, вы пишете что-то? Но вы же понимаете, что Австрия — небольшая литературная держава. На переводы от ваших книг вам не прожить. И надо что-то делать. Чем вы намерены заниматься?” Крайский говорил на хорошем английском языке. Немецкого я не знал. Я ответил, что работал на Волге егерем, жил в лесу, и мог бы заняться тем же делом. Ты знаешь, какую работу нашел мне Бруно Крайский, — лесорубом в Венском лесу, в том самом, где «сказки Венского леса». Я валил старые деревья, чистил просеку. Тяжелая работа, едва хватало времени на то, чтобы писать письма»).
4. Кроме того, в юности, с 1967 по 1971 год, Саша Соколов несколько лет проработал журналистом в провинциальных СМИ. Из изданий, с которыми сотрудничал будущий писатель, — «Колхозная правда», выходившая в деревне Морки, в ста километрах от Йошкар-Олы («Я считал, что работа журналиста подведет меня быстрее к настоящей прозе. А поскольку свободнее можно писать не в центральной газете, а в периферийной, я перешел на заочное отделение и уехал в Марийскую республику. Работал я в районной газете, в селе, в ста километрах от Йошкар-Олы. Мне было 22 года. Мое появление там — «человека из столицы» — было несколько ошарашивающим. В результате — меня не правили, и я мог писать все, что хотел, мог себе позволить даже экспериментировать. Писал, в основном, очерки о людях: брал фамилию, имя и отчество человека, а всю его жизнь — выдумывал. Это были, в сущности, рассказы, а герой мог быть егерем, лесником, трактирщиком, кем угодно. Это были рассказы-очерки, написанные ритмической прозой: если хотите, близкие к стилю Андрея Белого, хотя тогда я не читал ничего ни о нем, ни его самого. Впервые я прочитал Белого здесь, за границей, и удивился: похоже»), «Студенческий меридиан» в Красноярском крае, «Новороссийский рабочий» и «Литературная Россия» — отдел национальных литератур. В последнем издании репутация, по рассказам Соколова, у него была следующей: «Саше политических текстов не надо поручать, он и слов-то таких не знает… Я там был самым молодым сотрудником. С улицы пришел, и был принят почему-то. Направление газеты было националистическое, да, — но без махровости».
5. Подписываться «Саша» вместо «Александр» Соколов также начал в свой журналистский период. В интервью Феликсу Медведеву в 1989 году он рассказывал: «Когда я начал печататься в „Литературной России”, членами Союза писателей СССР уже состояло шестнадцать Соколовых, из них несколько Александров Соколовых. Один из них, уже пожилой человек, — может быть, он здравствует и сейчас, — нашел мой телефон и, регулярно звоня, стал требовать, чтобы я сменил имя или нашел себе какой-то псевдоним. „Но почему я должен искать себе псевдоним? — говорил я ему в трубку. — Ищите сами”. — „Да,— парировал мой оппонент, — но я уже известный писатель, у меня много книг, а вы только начинаете, и вам ничего не стоит обзавестись новой фамилией”. Тогда я посоветовался с редактором газеты Константином Поздняевым, и он отрезал: „Даже не думай, пусть он сам меняет фамилию. У тебя хорошие и имя, и фамилия”. Мой преследователь продолжал приходить в редакцию, скандалил, стучал ногами, требовал... Такая вот история. А на Западе я решился на Сашу еще и потому, что чувствовал как бы традицию от, допустим, Саши Черного. Да и проще как-то оно звучит... Саша Соколов. Правда, я знаю, что Саша Черный впоследствии жалел, что оставил себе такое имя. Когда он был уже пожилым, мальчишки кричали ему вдогонку: „Саша идет”. В Америке нет этих церемоний с именами-отчествами. Вот я приехал сюда <в Москву — прим. ред.>, и мне как-то странно слышать, когда мои сверстники называют друг друга по имени-отчеству и меня величают Александром Всеволодовичем. Я совершенно от этого отвык, и такое обращение для меня звучит как средневековье».
6. Первой литературной наградой стала премия в 100 рублей за «лучший рассказ о слепых» — это была повесть «Старый штурман», напечатанная журналом «Наша жизнь». «И вот этот журнал я увидел в киоске, смотрю, а там объявляется конкурс на лучший рассказ. Я послал рассказ о слепом капитане дальнего плавания, который беседует со своей кошкой, сидя на пенсии в маленьком приморском городке. Он рассказывает ей о своих путешествиях по миру. И вдруг напечатали и дали большую премию. Меня это очень обрадовало».
7. Помимо жены Марлин, представленной в фильме, и супруги Ханны, австрийской подданной, в фильме упомянутой, Саша Соколов в юности был женат еще один раз — на Таисии Суворовой («Это была Тая Суворова. Коллега. Мы вместе учились на факультете журналистики, исключительно талантливая, с потрясающим чувством языка. В 90-е издавала два гламурных журнала: „Он” и „Она”. Сейчас работает в Калифорнии»). Когда Соколов работал егерем, к нему «приезжала из Москвы моя первая жена Тая, какое-то время жила вместе со мной. До ближайшей деревни от нас было пять километров. Моя дочь, по сути, тоже родилась там. В тот день Тая приехала из Москвы. Перед этим ее заверили, что до родов еще четыре недели. А ночью начались схватки... Меня это застало врасплох чудовищно. Было четыре часа утра. Я повез ее в больницу на моторной лодке. Меня сопровождал еще один человек на хорошей лодке на тот случай, если мотор моей вдруг откажет. Все обошлось, дочь благополучно родилась, так что я там еще и стал отцом. Это место для меня оказалось магнетическим, моей малой родиной: там и роман написал, и ребенок родился. С ним для меня связан тот классический образ России, о котором я всегда вспоминал, живя в Америке».
8. В 1979 году Соколов выступил в неожиданной для себя роли — редактора книги Лимонова. Редактировать пришлось сборник «Русское», который вышел в «Ардисе» в том же году.
9. «Самыми важными минутами в жизни» в интервью Феликсу Медведеву 1989 года Саша Соколов неожиданно называет встречу с Борхесом. «Это была для меня, пожалуй, самая интересная встреча, хотя я и не рискнул подойти познакомиться,— это был Хорхе Борхес, это было грандиозно, что он приехал, это было, пожалуй, самое интересное, что я видел в культурной жизни Америки. Когда в огромной, многотысячной аудитории одного из ведущих американских университетов появился Борхес, а его, слепого человека, ввели под руки, все встали и зааплодировали. Да, да, при всей теперешней непредрасположенности к литературе нашлись три с половиной тысячи человек, которые, стоя в течение десяти минут, аплодировали писателю. Для меня это были, наверное, самые важные в жизни минуты».
10. По словам самого писателя, он создал еще один роман, существовавший в единственном рукописном экземпляре и сгоревший при пожаре в Греции летом 1989 года, — как раз когда Соколов с женой проводили время в Москве.