Иван Бунин «Окаянные дни», 1919
В Москве 17-го года и в Одессе 18-го Иван Бунин кажется себе последним свидетелем мирной, нормальной жизни. Именно поэтому он чувствует необходимым записывать все увиденное и пережитое, хронику мира, распадающегося на части. Отрывочный текст, похожий на разрозненные дневниковые записи, стал одним из первых свидетельств банальности зла: как убийство, жестокость, безумие сделались нормой, как все ненавидят и пытаются уничтожить друг друга, не останавливаясь и перед тем, чтобы спалить не только немцев, красноармейцев и евреев, но и всю планету вместе с ними. Армейский психолог Дэйв Гроссман, написавший одну из самых влиятельных сегодня книг о психологии войны «Об убийстве» и утверждающий, что убийство противно человеческой природе, и именно потому на полях Первой и Второй мировых войн многие ружья так никогда и не выстрелили, вряд ли читал Бунина — но именно «Окаянные дни» лучше всего демонстрируют, что случается со страной, в которой убивать больше не страшно.
Цитата: «Дочь Пальчикова (спокойная, миловидная) спрашивала меня:
— Правда, говорят, барин, к нам сорок тысяч пленных австрийцев везут?
— Сорок не сорок, а правда, везут.
— И кормить их будем?
— А как же не кормить? Что ж с ними делать?
Подумала.
— Что? Да порезать да покласть…»
Роберт Грейвз «Со всем этим покончено», 1929
Трудно найти антивоенный текст, оказавший такое же влияние на свою эпоху, как автобиография Роберта Грейвза, рассказывающая о его военных днях во Франции, — Вирджиния Вулф, например, ссылалась на роман как на абсолютное доказательство аморальности войны. Грейвз в подробностях описывает наступления, битвы, грохот танков, газовые атаки, повседневность смертей, отсутствие должной военной подготовки и нелепый армейский быт. Здесь описание очереди перед боем во французский бордель соседствует с картиной, как целый отряд, поднявшись на бой по свистку офицера, оказывается скошен пулеметной очередью. Грейвза у нас никогда не переводили (одна глава вышла в переводе Елены Ивановой в журнале «Иностранная литература»), но менее важным чтением он от этого не становится: как был чуть ли не главным бестселлером в Англии 1930-х, так и сегодня завораживает бескомпромиссностью взгляда.
Цитата: «Решив дать противнику шанс, он выстрелил из ракетницы и пустил пулеметную очередь поверх голов. Высокий офицер, побежавший к нам с поднятыми руками, был удивлен, когда понял, что мы не немцы. Он стал уверять, что является офицером батальона частных школ нашей же бригады. Когда его спросили, какого черта он здесь делает, он объяснил, что командует группой разведки. Тогда Моуди велел ему привести еще нескольких солдат, чтобы убедиться, что он не врет. Группа состояла из пятидесяти человек, бесцельно бродивших с винтовками на плечах между окопами, без малейшего представления о том, где они находятся и какие данные им надо собрать» (перевод Елены Ивановой, «Иностранная литература», №8, 2014).
Вера Бриттен «Заветы юности», 1933
Одно из главных свидетельств Первой мировой войны — неоднократно экранизированная и переиздававшаяся книга Веры Бриттен; первая часть ее мемуара длиною в жизнь, охватившего две мировые войны и передышку между ними, у нас удивительным образом выходила только в журнальном переводе («Иностранная литература», №8, 2014). В 1914 году Бриттен собиралась отправиться в Оксфорд, где уже учились ее старший брат, друзья и жених Роланд. Все они погибнут, а сама Бриттен вместо Оксфорда поедет сестрой милосердия в тыл, не желая бездействовать, когда умирают люди. Несмотря на то, что здесь нет ни одной военной сцены, что «свидетельство» Бриттен — в первую очередь список похоронок, ей и не потребовалось разворачивать батальное полотно, чтобы запечатлеть катастрофу Первой мировой. К тому же она не просто засвидетельствовала потери, но и перепридумывала роль женщин на войне, причем довольно активно: ратовала за то, чтобы вместо благодарности за «героизм» у медсестер была равная достойная оплата, выходные дни и право на развлечения.
Цитата: «Какую бы часть своей взрослой жизни я ни рассматривала — беспокойные довоенные месяцы дома, наивную жизнь студентки колледжа, постоянное соседство с ужасами и смертью в качестве медсестры Добровольческого медицинского подразделения, беспроглядную мглу страхов, тревог и мук в провинциальном городке, в университете, Лондоне, на Средиземноморье, во Франции, — я понимала только одно: „бороться, опять бороться, и заканчивается это ничем”» (перевод на русский Антона Ильинского).
Рэймонд Ганттер «Положи меня на траву», 1949
Военный дневник американского пехотинца Реймонда Ганттера — одно из немногих свидетельств, написанных сразу же после окончания Второй мировой, но ценность его не только в этом. Ганттер был довольно-таки странной фигурой на этих полях (а он успел повоевать в Бельгии, Германии и Чехословакии) — джаз-пианист, редактор радиостанции, образованный, начитанный и во всех смыслах ни к какой войне не годный, он тем не менее оказывается в полку даже не офицером, а рядовым. Тот факт, что он к этому моменту был старше большинства своего армейского начальства, повлиял на то, что к армии он так и не смог проникнуться должным для солдата пиететом, — одной из главных тем Ганттера становится офицерская глупость. Не испытывая никакого священного трепета, Ганттер описывает войну как предприятие сколь абсурдное, столь и преступное. Тут есть и дико смешные сцены вроде колонн, марширующих с натянутыми на ружья (от дождя) презервативами, и честные рассказы о разоренных немецких деревнях, но главное здесь — редкое чувство разговора о войне с умным человеком. Этот внезапный умник и на войне находит время поизучать диалекты («Армия это настоящая сокровищница для всякого ученого лингвиста или поэта, который ищет какую-нибудь редкую и аутентичную идиому») или посомневаться в искренности немецкого раскаяния («теперь, когда они расправились со своими „кассандрами”, проведя чистку интеллектуалов, либералов и диссидентов, у них раскрылись глаза на очевидное, и сейчас они прозревают все сильнее»).
Цитата: «Теперь они будут судить его, если бы существовала справедливость, его должны были бы судить не офицеры перед лицом офицеров, а простые псинки перед лицом других рядовых псов, таких же, как он сам, перед теми, кто знает, что такое агония бессонных ночей, изматывающая тяжесть дня, холод и слякоть и грязь, длинные марши, боль в спине от тяжкого груза (поклажу рядовых никто не возит в джипах), перед людьми, которые живут в постоянном страхе неизведанного, когда выгода от всего этого не очевидна, а все на свете против тебя» (перевод Бориса Степанова для альманаха «Искусство войны»).
Тим О’Брайен «Если я умру на поле боя», 1973
За двадцать лет до того, как выйдет его самая известная антивоенная книга «Что они несли с собой», американского писателя Тима О’Брайена уже называли лучшим автором о Вьетнаме — поводом стала автобиографическая книга «Если я умру на поле боя». Сегодня это одна из самых переиздающихся книг о вьетнамской войне. Недаром О’Брайен начинает воспоминания с детства и юности, особо подчеркивая и свои антивоенные убеждения, и попытку бегства в Канаду по получении повестки. Его автобиография — свидетельство не только бессмысленности войны и военных преступлений, но и сильнейшего инстинкта выживания, из-за которого герой проводит каждую битву, зарывшись от артиллерийского обстрела поглубже в грязь, пытаясь убежать от войны даже в самом ее сердце. Протест не на уличных демонстрациях, а в болотах грязи среди военных действий — неудивительно, что книга О’Брайена благодаря своей честности и сегодня производит сильное впечатление. На русский она, конечно, не переводилась, но найти ее по-английски совсем нетрудно.
Цитата: «Я бы и хотел, чтобы эта книга стала мольбой о вечном мире, мольбой от того, кто знает… Было бы неплохо также подтвердить это странное представление о войне, что она хоть и ужасна, но становится плавильным котлом людей и событий, и в конце концов, выковывает из тебя мужчину…
Но и то, и другое на самом деле не совсем верно. Людей убивают, мертвецов тяжело и неприятно нести, все во Вьетнаме пахнет иначе, солдаты боятся, но часто и храбры, сержанты стройподготовки — хамы, некоторые думают, что война справедлива и верна, другие так не считают, а большинству все равно. Разве все это сгодится на урок морали, да даже на сюжет для книги?
Какие уроки мы можем извлечь из снов? Есть ли темы у кошмаров? Просыпаемся ли мы, чтобы проанализировать их и на этом продолжать жить и советовать другим? Может ли обычный пехотинец научить нас чему-то важному о войне, просто потому, что он там был? Не думаю. Но он может рассказать о ней истории».
Майкл Герр «Репортажи», 1977
Книга Майкла Герра, корреспондента журнала Esquire во Вьетнаме в 1967-69 годах, в Америке вышла в 1977-м. Она писалась восемь лет, шесть из которых ушло на борьбу с посттравматическим синдромом, от которого автор так и не оправился: после выхода «Репортажей» он переехал в Англию, чтобы, как сам говорил, «спрятаться от войны». Хантер Томпсон назвал «Репортажи» книгой, объясняющей о вьетнамской войне все, — это один из лучших образцов «нового журнализма», позволяющего автору вписать себя в историю и одновременно отстраниться от происходящего настолько, чтобы увидеть разом и комизм, и жуть во всей цельности картинки. Антивоенный пафос Герра продолжился в его работах в кино: он автор сценария к «Цельнометаллической оболочке» и закадрового монолога в «Апокалипсисе сегодня». Впрочем, главное в его книге как раз отсутствие всякого пафоса. Наблюдения за войной оказываются настолько увлекательными, что читателю не сразу удается почувствовать реальность смерти: этот путь он проходит вместе с автором, для которого на первых страницах повествование все еще увлекательная игра. По-русски «Репортажи» издавались только раз, в советском сборнике антивоенной прозы «Раны сознания», но в сети их можно найти в современном переводе.
Цитата: «Однажды он порадовал меня поразительным рассказом — таким же ярким и конкретным, как все другие рассказы о войне, но суть его я понял только год спустя:
— Патруль вышел в горы. Вернулся один человек. А рассказать ничего не успел — умер.
Я ждал продолжения, но его рассказ этого не требовал. Когда я спросил, что же там произошло, он посмотрел на меня с какой-то жалостью, словно говоря: „И стоило на тебя время тратить, если ты такой тупой?”» (перевод Александра Филиппенко).
Джо Сакко «Горажде — безопасная зона», 2000
Самая известная, она же единственная (пока) переведенная на русский книга Джо Сакко, — это, конечно, «Палестина», графический репортаж 1996 года о поездке в Израиль и об арабо-израильском конфликте. Это, конечно, непростое чтение: рассказы об убитых детях, тюрьмах, сожженых деревьях и деревнях, прерванных жизнях. Но и оно меркнет в сравнении с книгой «Горажде — безопасная зона», книгой 2000-го года, основанной на поездке в Боснию в 94–95-х годах и настолько близкой к рассказу очевидцев о геноциде, насколько это вообще возможно. Если в «Палестине» Сакко нашел способ рассказать об индивидуальных травмах на общем страдающем теле народа, то «Горажде — безопасная зона» — это рассказ о массовых убийствах, резне, взрывах, общих могилах; это образы сотен и сотен людей, исчезающих с лица земли в пределах одного комиксового стрипа. Русский перевод графического романа сейчас готовится в издательстве «Бумкнига».
Цитата: «Я не мечтаю ни о чем. Мне не нужны красивый дом или красивая мебель. В конце концов, все это наверняка будет разрушено».
Эммануэль Гибер, Дидье Лефевр «Фотограф», 2007
В 1986 году фотограф Дидье Лефевр отправился вместе с миссией «Врачей без границ» в охваченный войной Афганистан, чтобы помочь жителям дальних его районов, — под бомбежками, следуя за проводником, наблюдая за жизнью полуразрушенных войной деревень. Только несколько из этих фотографий были опубликованы в 1980-х, и лишь двадцать лет спустя художник и писатель Эммануэль Гибер записал рассказ своего друга Лефевра о том, как проходила миссия, а также «обрамил» фотографии комиксами и иллюстрациями. Как и сам формат, выбранный для повествования, «Фотограф» — это фиксация повседневного в странном, почти никогда не страшная, и все же даже на самых легкомысленных своих страницах не отпускающая от внутреннего напряжения, крайне личная книга, фиксирующая перемены в человеке, попадающем на войну даже против своей воли и без желания браться за оружие. На русском графический роман вышел три года назад в издательстве «Бумкнига».
Декстер Филкинс «Вечная война», 2008
(Dexter Filkins «The Forever War»)
Книга репортажей военного корреспондента «The New Yorker» Декстера Филкинса из Афганистана и Ирака c 1998 по 2006 годы. Один из самых примечательных сборников репортажей нашего времени, и годы здесь имеют значение: в перерывах между наблюдениями за пытками в тюрьмах, публичными казнями Талибана, женщинами, продающими детей, чтобы купить еду, он оказывается в Нью-Йорке 11 сентября 2001, чтобы вместе с полицией разгребать обломки башен-близнецов и вместе с ними примеряет кашемировые пальто, укрываясь от ночного холода в одном из манхэттенских магазинов. Он не участник, но, следуя заветам новой журналистики, всегда внимательнейший наблюдатель, готовый даже в самой безумной и страшной ситуации подметить нелепое и смешное. Именно это, впрочем, и делает его великим гуманистом — огромная сила сочувствия и печали, в которой никто не становится просто террористом и головорезом, все в одной передряге, и всех жалко.
Цитата: «В один из этих дней, ко мне подошел крошечный мальчишка-чистильщик обуви. Он улыбался, чиркая пальчиком по своему горлу.
«Мать больше нет, — сказал он, палец поперек горла. — Отец кончился».
Его звали Насир, и он, не переставая улыбаться, повторил эту фразу по-немецки и по-французски. «Mutter ist nicht mehr. Vater ist fertig». Он снова провел пальцем по горлу. Ракеты, говорит он. Racketen. Его бледные зеленые глаза обрамляли черные круги. Он не просил денег, он просто хотел почистить мне ботинки. А затем ушел, таща за собой по пыльной дороге свой крошечный деревянный короб».
Аркадий Бабченко «Война», 2015
Антивоенная проза Аркадия Бабченко довольно сильно выделяется на общем фоне — даже не яростным антивоенным пафосом автора, но тем, что сам он при этом солдат, прошедший две чеченские, и «Война», составленная из моментальных полароидных снимков увиденного и пережитого, изо всех сил сопротивляется изначально присущей любой военной прозе попытке хоть как-то оправдать и героизировать если не себя, то других. Солдат у Бабченко — это восемнадцатилетний мальчишка, плачущий в окопах «дяденька не убивай». Предельная, разоблачительная дегероизация в книге Бабченко делает его продолжателем лучшей антивоенной прозы прошлого века — от Нормана Мейлера до Майкла Герра, в которых дегуманизация человека на войне, потеря человеческого облика (неслучайно во всех этих книгах так долго, с такими неприятными подробностями описываются трупы) становится главной катастрофой.
Цитата: «Людей убивают среди ярких красок, среди зелени деревьев, под ясным синим небом. А вокруг буйствует жизнь. Птицы заливаются, трава пестрит цветами. Мертвые люди лежат на траве, и они совсем нестрашные».