Меню

5 книг о том, насколько мы — это наш мозг и что нам все-таки с ним делать?

5 книг о том, насколько мы — это наш мозг и что нам все-таки с ним делать?

Тематика этой подборки книг крутится вокруг проблематики мозга в широком смысле этого слова и в разных контекстах. Сейчас общее место гуманитарных и естественных наук в том, что нейробиология и нейрофизиологическое объяснение человеческой деятельности считаются доминирующими над психологическими, социальными, культурными и политическими объяснениями. В связи с этим, конечно, даже со стороны гуманитарных наук формируется определенный критический запрос по отношению к тому, как вообще обращаться, что делать с этим нейрофизиологическим знанием. Понятно, что ответ может быть разным — от восторженного принятия до агрессивной критики и низвержения всех результатов, которые получает наука о мозге.

Я решил предложить пять книг с очень разной оптикой, которая скорее не удовлетворяется методами и подходами, которые нам предлагает когнитивная наука как мейнстрим и некое уже устоявшееся направление исследований.

Базовое положение вещей в когнитивной нейронауке состоит в том, что все объяснения, чего бы они ни касались (например, микрокогнитивных процессов — таких как восприятие, память, внимание, принятие решений, и вплоть до сложных — социальное познание, действие и формирование сложных социокультурных институтов), предполагают сведение их к работе простых нейрофизиологических механизмов. В этом смысле для гуманитария, философа и теоретика культуры, понятно, подобные объяснения кажутся ограниченными и редукционистскими. В этом смысле я, как исследователь, отношусь к нейроповороту, который отмечают многие теоретики, скорее скептически. С одной стороны, он предоставляет много полезных процедур и полезных принципов. Но, с другой стороны, понятно, что в нем отброшена значительная часть того, что является ценным с точки зрения философии и культуры.

Принцип подборки такой: я начну с более восторженных апроприаций нейронаучного дискурса, а дальше буду наращивать скептический потенциал, параллельно усиливая потенциалы критический, политический и культурологический.

Книга одного из ведущих представителей так называемой нейрофилософии, то есть такой философии, которая в своих объяснениях, рефлексивных процедурах ориентируется на эмпирическое знание, которое нам дают науки о мозге. В этом смысле классические философские вопросы — свобода воли, мораль, познание, когнитивные процессы, отношение к другим, сновидения и бодрствование — проверяются данными, которые нам предоставляет нейронаука.

Метцингер — персонаж достаточно эксцентричный. Эта книга представляет собой популярное изложение его более систематической философской работы «Быть никем», где он развивает свою гипотезу Я-модели. Для него то, что мы привыкли считать в нашей культуре душой, сознанием и индивидуальностью, является виртуальной моделью, которую мозг производит для того, чтобы ориентироваться в среде. Просто говоря, это бортовой компьютер, проецирующий некие виртуальные модели реальности, при помощи которых он может ориентироваться в физическом мире. В этом смысле Метцингер интересен тем, что он считает, что у нас нет доступа к реальности как таковой, а есть только модели, которые продуцирует мозг. И эти модели работают так, чтобы мы никогда даже не задумывались о том, что это всего лишь модели, которые отображают очень приблизительный образ реальности, которая сама по себе остается всегда наглухо замкнутой для нашего познавательного доступа.

Конечно, книга не ограничивается только этим тезисом. Метцингер предлагает много интересных разворотов в сторону проблематики морали, эстетики, много говорит о философской психонавтике, то есть про практики осознанных сновидений, медитаций. Он рассматривает все эти практики, которые возникли в разных культурах и имеют разную степень влияния, становясь более модными в последние десятилетия, как перепрограммирование физиологического компьютера, который нам подарила природа. И в этом смысле он очень большой сторонник всевозможных способов переосмысления границ собственного сознания, перепрограммирования и разработки новых когнитивных структур, потому что для него сознание — это программное обеспечение на биологическом компьютере. Идея о том, что у нас есть только модели, за пределами которых нет ничего, особо привлекательна, потому что Метцингер очень аккуратно трактует нейрофизиологические факты, сводит большое количество эмпирических наблюдений, при этом синтезирует своеобразную картину мира.

Книга французского исследователя Жан-Пьера Дюпюи о происхождении когнитивной науки. Итак, Метцингер утверждает, что мозг — это некое вычислительное устройство, биологический компьютер, в котором есть определенное программное обеспечение, интерфейс, с которым можно производить различные технологические манипуляции. Многие когнитивные психологи принимают данную метафору некритически, никак ее не переосмысляя. Дюпюи, будучи человеком широкого исследовательского профиля, решил посмотреть на вопрос исторически — откуда вообще появилась эта идея?

Интересность книги состоит в том, что автор сводит историю нейробиологии к кибернетике — таком отчасти технократическом направлении междисциплинарных исследований, которое возникло в 1940-е. Это направление предложило интегративную картину мира, в которой для любой системы находилось нетелеологическое описание. Дюпюи, анализируя различные концептуализации и проблематизации представителей кибернетики, и институциональные взаимосвязи между кибернетиками и нейрофизиологами, которые стали объяснять когнитивные механизмы через метафоры кибернетики, приходит к выводу: когнитивная наука — дочь кибернетики.

Эти родственные отношения и по сей день сохраняются, потому что, в сущности, автоматизация производства, искусственный интеллект, автоматизация принятия решений — это все продолжение энтузиазма, которым жил в 1940–1950-е стан американских кибернетиков. Они пытались объяснить при помощи понятий «система обратной связи», «управление», «организация» самые разнообразные феномены, вплоть до социальных, экономических процессов. По сей день эти тенденции наблюдаются в экономической кибернетике, медицинской кибернетике и так далее.

Собственно, Дюпюи пытается показать именно эту генетическую связь между кибернетикой и когнитивистикой, которая сама по себе не является идеологически нейтральной. Сам исследователь при этом не делает особого акцента на политизированности метафоры мозга как некой вычислительной системы.

Следующие две книги, которые я рекомендую, пытаются осмыслить социально-политические аспекты кибернетики и когнитивистики.

Первая — это сборник под редакцией нейрофизиолога Супарны Чаутхари и философа Яна Слаби; это первое высказывание группы исследователей, идентифицирующих себя как критических нейроученых.

В чем суть их программы? Эти авторы, многие из которых являются нейрофизиологами и когнитивными психологами, осознали внутреннюю ограниченность нейронаучного знания. Это связано с тем, что нейронаучные исследования, которые работают с понятиями «нейропластичности» или «обучения», часто применяются для идеологического обоснования усиления контроля и эксплуатации людей на их рабочих местах. Благодаря подобным исследованиям стало уместным говорить о том, что можно быть «более эффективным», потому что наш мозг физиологически настроен на то, чтобы постоянно переключаться. Дескать, именно поэтому я должен много и усердно работать, чтобы моя жизнь стала лучше. Эта группа авторов поняла, что уравнивание пластичности и эффективности — и нейронаучное знание в этом смысле — не является идеологически нейтральным, ведь оно часто используется скорее в ущерб людям, чем помогает им.

В этом смысле книга картирует поле критического взгляда на дискурс нейронауки, показывая, как можно осмыслять ее не как некий набор готовых фактов, инструментов, перед которыми можно только замолкать, восторгаясь тем, насколько круто наука объясняет работу мозга. Вместо этого авторы пытаются посмотреть на это как на некое идеологическое образование, которое очень сильно завязано на использовании технологий, туго связано с институциональными аспектами организации научной среды, ее политическим ангажементом и так далее.

Представители этой группы еще хороши тем, что пытаются реабилитировать классическую левую теорию, а именно новых левых 1960-х. Они без тени иронии цитируют Маркузе, Фромма, говоря о человеческом достоинстве, которому нет места в физиологических объяснениях. Сборник важен именно потому, что авторы пытаются вернуть в центр нейронауки (где царят исследование МРТ и использование препаратов) человека, т. е. существо социальное, экономическое, политическое, деятельное. Существо, которое нельзя свести к набору формальных параметров и интерпретировать как эпифеномен мозга.

Следующая книга продолжает тенденцию. Это тоже сборник, под редакцией медиа-философа и исследователя ИИ Маттео Пасквинелли. Группа авторов, в число которых входят психоаналитики, историки техники, историки науки, философы, критические теоретики пытаются посмотреть на спектр тем, сопряженных с когнитивной наукой, но не затрагивающих ее непосредственно. Касаясь вопросов ИИ, совершенствования интеллекта с помощью технологических устройств, понимания человека как системы и абстракции внутри системы большего масштаба, авторы прослеживают, как в этой проблематике просматривается след некой травмы в широком смысле — культурной, исторической, политической, и так далее. Иными словами, авторы на стыке разных дискурсивных практик пытаются собрать некий иной критический дискурс о нейронауке и сопряженных с ней мозга и компьютера.

Надо сказать, что интерес гуманитарных исследователей к идеям кибернетики, теории хаоса, — это большой тренд последних десятилетий, ведь эти концепты трансдисциплинарны и активно применяются в самых разных исследовательских полях. В нейронауке они тоже приобретают интересное освещение. Однако проблема состоит в том, что при использовании этих метафор в ИИ, машинном обучении, моделировании когнитивных процессов упускается их идеологическая подоплека.

Авторы сборника пытаются посмотреть на некритичность этого использования с другой точки зрения — с позиций политической эмансипации, с вопроса перехода в гипотетическое постчеловеческое состояние. В каком смысле нейронаука очерчивает границы человека? Остается ли вообще что-то значимое от человека для философии и теории культуры после когнитивной науки? Этот сборник представляет попытки ответа на этот вопрос.

Книга прицельно исследует дискурс о мозге. Иными словами, Малабу рассуждает не столько о нейронауке и мозге как объекте, сколько о дискурсивной формации вокруг мозга. Она пишет о том, как ученые, наука, и мы, люди, общество, понимаем «весь этот» нейроповорот, какие политические вызовы ставит перед нами переинтерпретация человека как некоего придатка к нейрофизиологическому субстрату.

Собственно, в книге она фокусируется на очень пафосной и политически ангажированной риторике, анализируя концепты, отсылающие ко взаимосвязи между нейронаукой и неолиберализмом. Эта взаимосвязь выражается в том, что креативный потенциал субъекта кладется на конвейер неолиберального самовоспроизводства: ты должен работать много и быть более эффективным, и поэтому должен постоянно перестраиваться.

Малабу анализирует концепт нейропластичности, который раскрывает способность мозга перестраиваться, с тем, чтобы показать, что рецепция дискурса нейропластичности в экономике, менеджменте, идеологии упускает из виду, что нейропластичность раскрывает аспект человеческой свободы. Поскольку мозг пластичен и может перестраиваться под различными воздействиями, я могу быть кем угодно, и мне не обязательно жертвовать эту возможность быть кем-то другим на службу капиталу.

В этом смысле философ пытается построить иной дискурс, в котором мозг — это система, которая может разорвать всякую форму, перестраивать и осмыслять себя в новом контексте. Здесь очевидна сильная политическая подоплека, и поэтому Малабу называет свою программу «нейробиологическим альтерглобализмом».

Отправьте сообщение об ошибке, мы исправим

Отправить
Подпишитесь на рассылку «Пятничный Горький»
Мы будем присылать подборку лучших материалов за неделю