5 книг о том, как в западной культуре воспринимается война

«Илиада» — древнейший письменный памятник о войне, в котором представлен взгляд на войну, характерный и по сей день. Главное, что фиксирует Гомер, — это противоречивость. С одной стороны, войну проклинают, она смертоносна, несет жертвы и разрушения. С другой стороны — человечество очаровано войной и не может от нее отказаться. И Гомер постоянно показывает: война ужасна, но существуют обстоятельства, которые вынуждают ее вести, порой она необходима, оправданна и даже в моральном смысле высока.

Примечательно, что Гомер и греки выделяли правильные и неправильные формы войны даже на уровне языка. Когда критикуется ее «злосчастная» и «многослезная» сущность, Гомер использует слово «polemos» (πόλεμος). Когда же он пишет, что война дает человеку возможность проявить свою доблесть, используется слово «mache» (μάχη). В классическую греческую эпоху словоупотребление несколько поменялось, но лингвистическая оппозиция, отражающая двоякий характер явления, сохранилась.

У нас в русском языкового ресурса для такого противопоставления нет. Однако нам вполне понятна сцена из «Цельнометаллической оболочки», где полковник спрашивает у рядового-шутника, почему у него на каске написано Born to Kill, а на бронежилете красуется пацифик. Тот отвечает: «Неизбежный дуализм свойственен человеку». Мы — наследники гомеровской мысли в той мере, в которой разделяем это двойственное отношение к войне.

Это произведение во многом похоже на «Илиаду» — оно столь же известное, столь же объемное и столь же нечасто читаемое сегодня. Еще современники стали критиковать Клаузевица за то, что его наблюдения устарели, однако его влияние носит всеобъемлющий характер: именно Клаузевиц сформулировал понимание войны как межгосударственного конфликта, которое мы и сегодня разделяем.

Это представление возникло в раннем Новом времени, когда после средневековой раздробленности и феодализма главным субъектом политики стало государство. Именно государство приватизировало право на вооруженное насилие, право вести войну и заключать мир. Собственно, знаменитый тезис Клаузевица «война — это продолжение политики другими средствами» как раз и утверждает, что вооруженное насилие связывается с государственной политикой.

У Клаузевица есть еще целый ряд очень точных наблюдений о том, что такое война, когда в ней участвуют именно государства. Он определяет ее как средство, которое позволяет с помощью насилия заставить одно государство выполнить волю другого. Поэтому война диалектична, пишет Клаузевиц, ведь тот, кто начинает войну и ведет ее, на самом деле хочет мира, т. е. хочет заставить противника подчиниться. Нападающий не ведет войну ради войны как таковой — кто же хочет просто так убивать своих людей и тратить деньги на военных? Напротив, именно тот, кто обороняется, как раз хочет войны: при помощи насилия он хочет избавиться от навязываемой ему воли. Для нас это определение содержательно и полезно для понимания происходящего.

Также Клаузевиц указывает, что противоборствующие стороны всегда устремляются в крайности: используют все ресурсы, напрягают все силы, чтобы победить, — но это им не всегда удается. Здесь появляется понятие «туман войны» (известный термин, который мало кто связывает с Клаузевицем). У нас есть план войны, есть представление о своих силах, но мы никогда не в силах предсказать все возможные обстоятельства, в которых эта война ведется; они скрыты туманом войны. В результате неучтенные, даже мельчайшие обстоятельства способны приводить к катастрофическим поражениям.

В своей не до конца сформулированной теории — Клаузевиц умер, не дописав трактат, этот классик регулярной войны смог замечательным образом учесть и психологию. Сформулированные им законы моральных сил, которые активизируются во время войны, его попытки сравнить войну с экономической деятельностью — все это очень полезный ресурс для понимания современных войн.

Мэри Калдор — один из критиков Клаузевица, которая считает трактат прусского генерала предметом сугубо исторического интереса. Однако, на мой взгляд, она последовательно развивает тезис Клаузевица о том, что война полностью зависит от политики, а точнее — от того состояния политики, который мы имеем в данный момент.

Главное изменение в политической реальности, связанное с войной, произошло во второй половине XX века и обусловлено появлением оружия массового уничтожения, в том числе ядерного. Это привело к тому, что государства все менее охотно участвуют в войне открыто, хотя еще полтора века назад считалось, что великая держава едва ли не обязана ей заниматься. После Второй мировой войны великая держава стремится имитировать абсолютную приверженность миру и всячески дистанцироваться от войны, уклоняясь от прямых столкновений с политическими конкурентами. Соответственно, в актуальном состоянии политики и межгосударственных отношений начинает доминировать новый тип войн — асимметричные, или иррегулярные войны.

Мы знаем множество примеров подобных конфликтов: Вьетнамская война, война в Афганистане, Чеченская война и сегодняшний конфликт на Украине и в Сирии. Эти войны, как правило, начинаются как локальные конфликты и перерастают в нечто более масштабное, вовлекая в столкновение великие военные державы. Калдор пишет, в том числе, исходя из личного опыта: она сама принимала участие в полевых исследованиях — в частности, в ходе конфликта в Боснии.

Основной ее вывод заключается в том, что, с одной стороны, современная война локальна, с другой стороны, она неизбежно становится глобальным конфликтом. Опять же, Украина и Сирия это очень хорошо показывают: невозможен мало-мальски значимый внутренний конфликт, который не привлечет внимание внешних игроков. Речь необязательно идет о соседних государствах — они могут быть расположены в тысячах километров от театра военных действий. Это уже совсем не та война, о которой писал Клаузевиц, — у Калдор другие образы. Здесь практически не бывает столкновения огромных фронтов. Вместо них преобладают локальные удары, рейды.

Все чаще современная война ведется, как пишет Калдор, хищническими способами. Участников может не волновать решение политических задач — у них может не быть нужных ресурсов, да и подобных амбиций. Но они могут быть напрямую заинтересованы в том, чтобы жить за счет войны, грабя местное население и торгуя гуманитарной помощью. Во времена «старой доброй» межгосударственной войны регулярные армии сталкивались с армиями и нападение на гражданских противоречило обычаю войны. В ходе новой войны нападать на население становится «нормальным». Традиционные способы ограничения военной жестокости, которые закреплены декларациями и законодательством международного права, конечно же, не составляют предмет заботы террористических групп и повстанческих армий.

Таким образом, современная война, с одной стороны, конечно, связана с политикой, а с другой — все более явно проступает ее связь с экономикой, с возможностью решать личные и социальные проблемы за счет вооруженного насилия. Калдор предлагает бороться с этим «космополитически», усиливая глобальный полицейский присмотр за очагами насилия.

Американский военный эксперт Питер Уоррен Сингер изучает, как и Калдор, что происходит с войной на рубеже XX-XXI веков, что такое современная война, какой она может быть в будущем. У него много удачных книг, но стоит обратить особое внимание на последнюю работу. В названии — игра слов: с одной стороны, речь о лайке в социальных сетях, с другой — это «как-бы-война» и опять же гомеровская любовь к войне, этому постыдному удовольствию. Книга Сингера о том, какие ресурсы предоставляют войне цифровые технологии, и о том, как война проникает в социальные медиа и социальные сети.

По сути, Сингер пишет о том, что ваш любимый телефон может быть средством ведения войны или как минимум средством соучастия в ней. При помощи социальных сетей и гаджетов мы все становимся участниками глобального цифрового Колизея. Мы можем в прямом эфире смотреть атаки террористов и атаки на террористов, можем вступать друг с другом в бесконечные баталии, у которых могут быть вполне реальные жертвы. Именно так случилось в ходе войны в Сирии, когда иракский спецназ предложил подписчикам своего Инстраграма принять решение, что делать с захваченными боевиками ИГИЛ — казнить или оставить им жизнь. Этот пример хорош тем, что мы не знаем, действительно ли это был иракский спецназ, были ли у них пленные боевики, но в чем сомневаться не приходится — так это в самой возможности включиться в современную войну буквально кому угодно.

Казалось бы, современные войны далеки от нас и локальны, и на полях сражений уже не сталкиваются многомиллионные регулярные армии. Однако многомиллионные армии пользователей социальных сетей в этих конфликтах напрямую участвуют — о чем Клаузевиц и помыслить не мог. С одной стороны, масштаб войны сжимается, с другой стороны, возможности гражданского человека соприкоснуться с войной колоссальным образом растут.

Чтобы завершить обзор оптимистически, я предлагаю обратиться к небольшому сочинению, которое в конце жизни написал Иммануил Кант. По своей структуре оно имитирует мирный договор того времени. Там есть даже тайные главы — все как положено.

Иногда этот текст воспринимают как свидетельство потери Кантом должной степени критичности. Однако, на мой взгляд, это не так. В этом тексте Кант ставит утопическую, но очень высокую цель поиска условий обретения мирного состояния, постоянно повторяя, что альтернатива мирному договору — это «кладбище человечества».

Конечно, текст нельзя воспринимать буквально — как инструкцию к действию. Но некоторые предложения Канта из этого текста уже стали реальностью. Например, философ указывает, что республики (современным языком — демократии) менее склонны начинать и вести войны. Каждый гражданин республики понимает, что его могут призвать на военную службу, чувствует ответственность за принятие решения о войне и необходимость тщательно обдумывать свои суждения по этому поводу. Кант пишет также о том, что избавлению от войны служит создание конфедерации свободных республик — это мы видим на примере таких организаций, как Европейский союз, в котором мирно сотрудничают, казалось бы, вечные и естественные враги, Франция и Германия.

Кант неустанно подчеркивает, что пацифизм — не маргинальная позиция, а единственно честная установка по отношению к войне, установка в отношениях человека к человеку в принципе. Основная задача современных обществ как раз состоит в том, чтобы не реагировать на вызовы и опасности реактивно, начиная действовать в тот момент, когда нет иных решений, помимо насильственных. Следует искать и создавать условия, в которых необходимость применения военных средств будет нулевой. Понятно, что человечество развивается медленнее, чем хотелось бы Канту и хочется нам, но держать в уме эту установку необходимо.