5 книг о том, как устроена лингвистика
«Человек рождается в язык», — сказал философ и был, конечно, прав. Большинство из нас не особо думает, когда говорит: по крайней мере — о том, как он говорит, в отличие от того, о чем и что именно он говорит. Рыбы рождаются в воду и точно не рефлексируют по поводу той среды, в которой, если повезет, они проживут свою жизнь до ненасильственного конца. Язык для нас — это такая же естественная среда обитания, как для рыбы вода: чего о ней особо думать, а уж тем более любить.
Большой толковый словарь сух и краток: «ЛИНГВИСТИКА, -и; ж. [от лат. lingua — язык] Наука о языке; языкознание. <Лингвистический, -ая, -ое. Л-ие исследования. Л. Анализ». Вот уж точно — после таких строк ни малейшего любовного движения в сердце не почуешь.
И все-таки иногда мы чувствуем, что имеем дело с какой-то сложной и непонятной, а возможно, и удивительной штукой. Чаще всего эти вспышки осознания приходят еще в дошкольном возрасте, когда узнаешь, что есть неприличные слова и говорить их нельзя. Потом — в школьном: «А зачем англичанам этот дурацкий артикль „the“? Мы же без него живем не тужим». Эти вспышки у всех свои и случаются в свое время: «Зачем арабам 100 синонимов слова „верблюд“»? «А как так вышло, что в немецком девочка, „Мädchen“, среднего рода? И зачем венграм 16 падежей, а англичанам 12 времен?»
За этим удивлением может проступить подозрение, что язык — это очки, через которые мы смотрим на мир. И эти очки что-то показывают, что-то затемняют и, в любом случае, отличаются от очень похожих очков даже бывшего братского народа. В такую минуту, надеемся, у вас окажется под рукой наш список, который поможет разобраться в том, как устроена наука о языке, лингвистика, и даже ее полюбить.
Книга Гастона Доррена — это необременительная прогулка по языковому разнообразию Европы. Строгие ученые, может быть, придерутся к тому, как автор собирает вишенки с тортов и, кажется, даже не подозревает о том, что такое систематическое изложение. Но главная задача книги — предложить читателю полюбить языки.
И это задание она блестяще выполняет. Для каждого языка автор выбирает какую-нибудь особенность (интересная история, яркий человек, стоявший у истоков литературного языка, и так далее) и рассказывает об этой особенности тоном заинтересованного любителя, который всякий раз немножко удивляется: «Надо же, в каких-то языках бывают падежи? Надо же, они еще и пишут не латиницей?». А в конце разговора про каждый язык автор радует читателя словами, которые были из этого языка заимствованы в английский, и просто какими-нибудь занятными словами этого языка:
Финский экспортировал в английский только одно слово, но какое удачное – sauna!
Giratutona — буквально переводится как шеевёрт: человек, который всегда держит нос по ветру. В 2004 г. специальное жюри признало giratutona самым красивым романшским словом.
Эта книга могла бы служить университетским учебником для 1-го курса, но она так увлекательно написана, что стесняешься давать ее студентам: ведь серьезная наука якобы должна быть немного непонятной.
Автор рассказывает, как изменяются языки, что такое родство языков и насколько по-разному может быть устроена грамматика. Плунгян — известный специалист в области грамматической семантики. То есть он изучает, как смыслы выражаются в грамматике языков мира. Неудивительно, что особенно подробно в книге описана именно эта область.
Например, про глагольное время автор сообщает, что язык не обязан различать прошедшее, настоящее и будущее. Может быть только прошедшее и непрошедшее (так устроены японский и финский), а может быть, наоборот, гораздо больше времен: отдельные времена для событий, произошедших только что, несколько дней назад, около месяца назад и очень давно (так устроены некоторые языки банту в Африке).
До разговора о языках Европы, как у Доррена, Плунгян тоже доберется, но это произойдет в самой последней главе книге, и после всего прочитанного читатель поймет, что языков в лучше всего знакомой ему части света и правда «ничтожно мало по сравнению с остальными континентами».
Эта книга посвящена теме, о которой в приличном лингвистическом обществе раньше было говорить не принято. Широко известно, что в 1866 году в статуте только что основанного Парижского лингвистического общества вторым же пунктом было сказано, что работы о происхождении языка (равно как и об изобретении универсального мирового языка) не принимаются к рассмотрению — и это не случайно, поскольку долгое время эта тема была поводом для самых буйных фантазий, выходящих далеко за пределы науки. Но в последние годы вопрос о происхождении языка вернулся в научное русло — в частности, благодаря тому, что лингвистика стала активно взаимодействовать с другими науками: с физиологией, генетикой, археологией и так далее.
Светлана Бурлак открывает свою книгу главой, в которой обсуждает, что такое вообще человеческий язык — ведь для того, чтобы говорить о происхождении языка, стоит понять, что же, собственно, произошло. «С моей точки зрения, ключевым моментом возникновения языка является превращение коммуникативной системы в достраиваемую: именно с этого момента количество знаков становится потенциально бесконечным и позволяет коммуникативной системе обзавестись всеми теми характеристиками, которые и составляют уникальность человеческого языка», — говорит Бурлак. Здесь особенно показательны слова «с моей точки зрения»: автор не подает свое мнение как догму. Так построена вся книга, в которой Бурлак обстоятельно и беспристрастно излагает современные теории происхождения языка. Правда, из этого следует, что когда вы закроете эту книгу, то не будете знать единственно верный ответ на вопрос, откуда взялся язык, но это и к лучшему.
Стивен Пинкер — один из самых известных современных американских публичных интеллектуалов. В последние годы он стал все больше писать про достижения гуманизма и прелести прогресса, но книга «Язык как инстинкт», принесшая ему популярность, появилась еще в 1994 году, когда он не выходил так далеко за пределы лингвистики. В этой книге он показывает, что язык — это не школьные правила и запреты, а сложная система, к изучению которой у человека есть врожденная способность (именно из этого исходит так называемая генеративная грамматика, основоположником которой является Ноам Хомский). От того, как вообще человек способен усвоить язык, автор переходит к анализу синтаксических структур и показывает, что предложения устроены иерархическим образом — из частей, которые, в свою очередь, состоят из более простых частей, и так далее (например, как на этой картинке, где нарисована схема предложения The happy boy eats ice-cream, «Счастливый мальчик ест мороженое»).
Может показаться странным, что у Пинкера все начинается с синтаксиса, ведь мы привыкли к тому, что учебники языкознания идут по возрастающей: от более мелких единиц (звуков) к более крупным (к словам) и только затем к предложениям. Однако это объясняется тем, что в фокусе внимания генеративной грамматики находятся именно предложения: синтаксис — наиболее интересная для Хомского и его последователей область, поскольку то, как мы можем с использованием ограниченного набора синтаксических структур и правил строить бесконечное множество предложений, и есть главная характеристика человеческого языка.
В конце концов автор добирается и до вопроса о происхождении языка, а еще одну очень полемическую главу посвящает прескриптивистам. Это те, кто концентрируется на том, чтобы выбрать один вариант из нескольких существующих (например, звони́т, а не зво́нит), и пытаются заставить всех говорить именно так, вместо того чтобы задумываться о том, как же на самом деле устроен язык.
Мы совершенно не удивляемся тому, что Яндекс находит нужные документы по нашему запросу, Google Translate умеет переводить с сотни языков, а голосовые помощники разговаривают с нами так, что их почти не отличить от живых людей. Но за этими достижениями стоит кропотливая работа компьютерных лингвистов, которой они занимаются более полувека. Читатель этой книги, может быть, немного разочаруется, когда поймет, сколько мелких технических трудностей нужно преодолеть, чтобы у компьютера все получилось: например, уже из первой главы становится понятно, что даже для того, чтобы просто выделить в тексте части речи, нужен сложный математический аппарат, который все равно не дает стопроцентного качества.
Книга делится на две части — «Компоненты» и «Направления». В первой из них рассказывается про технические основы компьютерной лингвистики, а во второй — про решение конкретных задач: что нужно для того, чтобы создать систему машинного перевода, извлечь информацию из текста или разработать чат-бота. Это показывает, что компьютерная лингвистика во многом фокусируется на отдельных небольших проблемах: мы не учим компьютер понимать и использовать язык в целом, а учим делать что-то очень конкретное, выбирая те детали, из которых можно построить механизм для решения той или иной задачи.
Впрочем, по мере развития нейронных сетей и т. п. ситуация меняется: мы движемся к тому, чтобы машина все-таки овладела языком по-настоящему (в поисках подробностей можно погуглить слова BERT или ELMo и почитать статьи вроде вот этой). Поскольку развитие происходит стремительно, неудивительно, что в книге, которая вышла четыре года назад, многие новые идеи не отражены. Это не отменяет того, что это хорошее введение в компьютерную лингвистику.