5 книг о том, как разобраться в культуре и интеллектуальной истории Казахстана
Российские и зарубежные исследования Центральной Азии имеют разные корни, а потому и концентрируются на разных исследовательских вопросах и методах. Если схематично намечать ключевые линии развития, то российская традиция уходит корнями в этнографию, филологию и археологию — триединство гуманитарных отраслей, связанных с эволюционизмом и дискуссиями о прогрессе. Иностранные школы в большинстве случаев сложились в связи с исследованиями политики и истории Советского Союза или истории и культуры исламского мира. Обе линии ведут к экзотизации локальных сообществ; если частный случай входит в конфликт с абсолютизированными представлениями, исследователи говорят об «отхождении от нормы».
Однако сейчас центрально-азиатские исследования переживают смену парадигмы. Молодые исследователи, выходцы из региона, критикуют предшественников за недостаточный интерес к местным жителям и методы познания, которые генетически связаны с «грехами» ориентализма и советологии. Диалог исследовательских сообществ становится все более насыщенным, а число публикаций растет.
Казахстан — один из драйверов этих процессов. Рефлексия исторической судьбы концентрируется на ключевых темах: «строительство нации» (nation building), локальная идентичность и иерархии — знания, сообществ, прав. Распространяются исследования Казахстана в контексте имперской истории, которые, в частности, фокусируются на всей сложности реализации имперской политики на местах. Важную роль играет экологическая история, связанная с травмой Семипалатинского полигона, трагедией Аральского моря и фактором космодрома Байконур. Однако, как уже указывалось выше, во всей этой конструкции исчезает «человек». Вернее, то, как идеи распространяются среди людей, меняясь в процессе передачи и усвоения. Не менее важны конкретные вопросы об условиях жизни, законах и институтах, коммуникационных сетях и методах мобилизации.
Моя подборка, безусловно, не может претендовать на полноту охвата всех областей истории и культуры Казахстана, однако помогает отчасти восполнить то самое «исчезновение». В нее вошли работы по интеллектуальной истории, где анализируются подходы казахских интеллектуалов к собственному сообществу, а также книги о трудном рождении «экспертного знания» о казахах в различные исторические периоды.
Книга, получившая премию «Лучшая монография» редакции журнала Ab Imperio, показывает, как сложно сообществу экспертов «из центра» выстроить повествование о «жителях периферии». В середине XIX века перед специалистами Российской империи встала задача кодифицировать право многочисленных групп казахов. Эти эксперты отталкивались от представления о разделении «аутентичного» кочевого права (адат) и «универсальной» религиозной правовой мысли (шариат). Они полагали, что их задача заключается в создании единого свода адата, который мог бы уменьшить влияние религиозного права и способствовать интеграции казахов в правовое поле Российской империи. Однако, чем усерднее они пытались четко разграничить эти сущности, тем труднее становилась задача.
Оказалось, что трудность заключается не только в самом представлении о праве как о единообразной и распространенной среди всех групп казахов системе, но и в реакции местного населения на попытку кодификации. Местные элиты не воспринимали само противопоставление правовых систем, столь очевидное для экспертов. Так в степи сложился целый гибридный комплекс правовых норм, который очень по-разному использовался во взаимодействиях с представителями империи («Горький» публиковал рецензию на эту книгу. — Прим. ред.).
Монография посвящена казахским посредникам во взаимодействиях между имперской администрацией и местным населением. Империя, пытаясь понять, кто такие казахи и каков их образ жизни, обращалась за помощью к местным элитам. Элиты же, в свою очередь, стали формулировать образы будущего казахского сообщества в составе Российской империи.
Рассматривая примеры военного востоковеда, казахского хана Чокана Валиханова, педагога и общественного деятеля Ибрая Алтынсарина, а также поведение различных акторов с имперской стороны, автор доказывает, что локальная мысль не всегда была опосредованной передачей имперского нарратива или антиколониальной риторикой, а могла быть оригинальным взглядом на положение сообщества в имперских структурах. Однако ответственные администраторы не смогли воспользоваться возможностями для диалога, а усиление переселенческой политики привело к разрушению взаимопонимания.
Диана Кудайбергенова — социологиня, профессорка Кембриджа, которая давно и плодотворно занимается исследованиями национализма. Ее перу принадлежат две уже изданные монографии (вторая книга посвящена концептуализации власти и идентичности на постсоветском пространстве). К изданию готовятся еще две книги, описывающие сообщества активистов и деятелей искусства в регионе.
Эта монография о казахской советской литературе. Многие поколения казахстанских писателей выстраивали и перестраивали канон национальной литературы, пытаясь обосновать суть казахской идентичности, образ идеального кочевника, разъясняя значение историко-культурного наследия и выстраивая генеалогические цепочки. Безусловно, они вынуждены были действовать в условиях цензуры, борьбы за власть элитарных групп, изменяющейся повестки дня. Читательский спрос на знание своего прошлого порождал рост литературного производства, бывшего флагманом культурной модернизации республики. Книга начинается с представителей группы «Алаш», интеллектуалов 1910–1920-х, следующих за поколением, описанным в монографии Кэмпбелла, и охватывает период вплоть до становления суверенного Казахстана.
Безусловно, это далеко не единственная публикация о казахской литературе. За последние годы достаточно вспомнить работы Наоми Каффи и Юлии Михайловны Козицкой (надеемся, что скоро увидим и ее монографию о казахской литературе 1930-х).
Монография, награжденная премией имени Александра Яковлевича Новаковского (Alexander Nove Prize, 2018) Британской ассоциации славянских и восточно-европейских исследований (BASEES), посвящена истории понятия «кочевник». Определение этому понятию с различных точек зрения (политической, экономической и социальной) попыталась дать советская власть — вслед за имперскими экспертами, о которых пишут Сартори и Шаблея.
Мы вновь сталкиваемся с противоречивыми решениями экспертов, выдвигающих свое видение казахского общества и методов работы с ним. В некоторых случаях эти эксперты шли навстречу запросам местному населения, содействуя развитию кочевого хозяйства. Однако усиление идей «модернизации» привели к тому, что более прагматичный подход первых лет советской власти сменился жесткой риторикой, направленной на перевод казахов к оседлости и поиск «более прогрессивной» модели развития.
О последствиях этих перемен рассказывают издания об Ашаршылыке, голоде 1930-х. На перевод книги профессорки Сары Кэмерон «Голодная степь: Голод, насилие и создание Советского Казахстана» (2020), недавно изданной «Новым литературным обозрением» «Горький» публиковал рецензию).
Литература — далеко не единственный способ рефлексии в художественном поле, к которому прибегают казахские интеллектуалы, пытаясь понять, что исторически представляло собой кочевое сообщество, как оно развивалось, какие сложные исторические пути оно прошло и что его ждет в будущем. Эта монография рассматривает историю местного кинематографа.
Книга концентрируется не только на государственном нарративе, но пытается охватить рассуждения многочисленных групп интеллектуалов, дискутирующих о верованиях, социальной структуре, социально-экономических противоречиях, образах прошлого, и реакцию публики на эти рассуждения. Автор освещает широкий исторический период — от первых документальных картин основанного в 1928 году «Востоккино» до деятельности Шакена Айманова, до работ Ермека Турсунова, Акана Сатаева, Сергея Дворцевого и других современных режиссеров.