5 книг о том, как разобраться в средневековой истории Великого княжества Литовского
Историю Великого княжества Литовского принято отсчитывать от первой половины XIII века, когда из среды князей с их дружинами выделился один правитель, «хоробрая литва» перешла от набегов на земли соседей к их подчинению («Литва из болота на свет не выникываху», — с ностальгией писал в 1238 г. автор произведения, за которым в науке закрепилось название «Слово о погибели Русской земли»), а вскоре — впрочем, ненадолго — заняла место в семье европейских королевств. С тех пор это государство пережило период стремительной территориальной экспансии, католического крещения и династической унии с Польшей, войн с Московским государством, подтолкнувших Литву к заключению уже реальной унии с той же Польшей в 1569 г., религиозных конфликтов и трансформаций, постепенного упадка, чтобы исчезнуть с политической карты Европы в самом конце XVIII столетия, в эпоху разделов Речи Посполитой.
Одна из самых ярких особенностей Великого княжества Литовского — это его многообразие. Оно проявляется и во множественности традиций его изучения. Если в XIX веке первенство в изучении истории Великого княжества Литовского принадлежало польским и российским ученым, то в начале XX столетия их потеснили украинские, а чуть позже — литовские (программная статья Адолфаса Шапоки 1932 г. даже называлась: «Найдем литовцев в литовской истории»). Трагически сложилась судьба белорусской исторической науки: в то самое время, когда блестящая плеяда литовских историков обучалась в европейских университетах и создавала прекрасные труды во временной столице Каунасе, поколение их белорусских современников именуется «расстрелянной историографией», а развитие исторической науки пресекалось на корню — последствия этого дают о себе знать по сей день. И даже выдающийся польский историк Хенрик Ловмяньский, до войны работавший в Вильно, а в 1945 г. перебравшийся в Познань и основавший там школу изучения Великого княжества Литовского, с сожалением говорил своим ученикам, что вынужден был бросить темы своих довоенных занятий (зато к этим «неудобным» темам смог обратиться советский историк, верный сын партии и правительства Владимир Терентьевич Пашуто).
Падение железного занавеса и распространение современных технических средств, безусловно, сыграли положительную роль в изучении истории Великого княжества Литовского. Но XX век стал временем не только политических, социальных и культурных катаклизмов и невиданного технического прогресса, но и переоценки ценностей. В результате в наши дни ученых Польши, Украины и Белоруссии гораздо больше занимает раннемодерный период (причем украинским историкам интереснее история казачества и шляхты, а также Червонной Руси — украинских земель Польского королевства); литовцы, напротив, по традиции более ориентированы на изучение своего прошлого до XVI века, а вот в российской науке, по удачному выражению А. И. Филюшкина, Великое княжество Литовское оказалось на положении бомжа. И хотя на смену яростным спорам о том, «чье» все-таки Великое княжество Литовское, приходят удачные попытки профессиональных историков координировать усилия, — все-таки по-прежнему применимо известное высказывание о том, что судьбы европейской медиевистики сложились бы иначе, если бы немецкие и французские ученые читали друг друга.
Сложность, однако, заключается не только в том, что изучение истории Великого княжества Литовского во многом живет традициями славного прошлого и замкнуто в себе. Непросто обстоят дела и с источниками. До конца XIV века Литва была языческой страной, и письменные документы создавались главным образом в сфере контактов с ее соседями, причем силами самих этих соседей (поэтому договоры с Тевтонским орденом написаны на немецком и латыни, а с польским королем Казимиром Великим — на древнерусском, принятом в его канцелярии для интеграции галицко-волынской Руси). При этом иногда непросто определить, какой документ — подлинный, а какой является фальсификатом. С конца XIV века, напротив, массив источников резко увеличивается, и историкам (включая археографов — издателей исторических источников) бывает трудно совладать с их огромным массивом. Хороший пример — изучение бурных событий после смерти великого князя литовского Витовта (1392–1430): за десять лет страна пережила конфликт со вчерашней союзницей Польшей, свержение одного великого князя, войну за престол, окончившуюся для него неудачей, и убийство другого великого князя, не говоря уже об участии соседей. К этой тематике обращались историки и России, и Польши, и Литвы, и Украины, и Белоруссии, но оперировали они в основном опубликованными источниками, которые составляют не такую большую долю от сохранившихся (подробнее об этом можно почитать в моей книге «Наследники Витовта»). Сейчас публикация источников по истории Восточной Европы переживает своеобразный бум, и хочется надеяться, что начатые инициативы увенчаются успехом.
Выбранные мною пять книг по истории Великого княжества Литовского несут на себе «родимое пятно» моих научных интересов — это период до 1569 г., с особым вниманием к истории знати, литовской Руси и международных отношений.
Классический труд русского историка Матвея Кузьмича Любавского (1860–1936), написанный незадолго до революции, не утратил своего значения по сей день. Автор был одним из крупнейших российских дореволюционных историков, в 1911–1917 гг. был ректором Московского университета. Российская литуанистика тогда была очень сильной, главным образом благодаря изучению Литовской метрики — важной части государственного архива Великого княжества Литовского, которая в конце XVIII в., с разделами Речи Посполитой, была вывезена в Россию (она по сей день хранится в Москве, а ее материалы издают главным образом литовские ученые). Литовская метрика лучше всего освещает период начиная с правления Казимира Ягеллона (1440–1492).
Любавский основательно изучил Метрику, работая над книгами «Областное деление и местное управление Литовско-Русского государства» (1892) и «Литовско-русский сейм» (1900). Благодаря этому в своем обобщающем курсе он смог показать не только «традиционную» политическую историю («кто куда пошел и в какие годы княжил»), но и историю политических и социальных институтов, особенно с середины XV в. Сильнее устарели главы о ранней истории Литвы. О современных представлениях ученых на эту тему можно узнать из книг, о которых пойдет речь ниже, из работ Хенрика Ловмяньского или Эдвардаса Гудавичюса (1929–2020) «История Литвы с древнейших времен до 1569 года» (Т. 1. М., 2005). И, конечно, уже никто из серьезных ученых в наши дни не назовет Великое княжество Литовское «Литовско-Русским государством» — названием, которое мы не встретим в источниках, но которое утвердилось в российской науке после восстаний 1830–1831 и 1863–1864 гг., когда российскому обществу и властям потребовалось доказать самим себе и всем окружающим, что «Северо-Западный край» — это такая же Россия.
Книга британского историка Стивена К. Роуэлла, в наши дни живущего и работающего в Литве, посвящена становлению Литовского государства в первые десятилетия правления династии Гедиминовичей. Она удачно вписалась в интеллектуальный контекст начала 90-х годов.
Советская послевоенная идеология и политика требовали вписать историю одного из самых крупных и необычных государств Восточной Европы в прокрустово ложе схем возникновения государства по марксистско-ленинским лекалам и «борьбы народов против германских агрессоров за свою свободу и независимость» — но вот огромная часть Руси под властью иноязычных и иноверных правителей в эти схемы не очень вписывалась. Расставание с этим схематизмом, воплощенным в книге В. Т. Пашуто «Образование Литовского государства» (1959), в труде С. Роуэлла символически маркируется посвящением памяти жертв вильнюсских событий 13 января 1991 г. С некоторыми идеями можно спорить — в особенности это касается экспансии Литвы на Русь, — однако это нисколько не умаляет значения книги: она заняла достойное место в историографии благодаря сбалансированному изложению и опоре на широчайший круг источников. Часть этих источников, в том числе знаменитые послания великого князя литовского Гедимина (1316–1341), С. Роуэлл опубликовал в образцовом издании в 2003 г.
Труд Роуэлла выдержал несколько переизданий и переведен на литовский, белорусский и польский. Хочется надеяться, что когда-нибудь он будет издан и на русском.
В России определенный всплеск интереса к Великому княжеству Литовскому наблюдался в эпоху перемен, в конце 1980-х — начале 1990-х гг. Лучшее, что было тогда написано об этом государстве, — это книга Михаила Марковича Крома «Меж Русью и Литвой».
В центре внимания автора — эпоха московско-литовских войн конца XV — начала XVI в., но не военные действия и даже не дипломатия, а социальная история московско-литовского пограничья. Автор не идет за извечными стереотипами российской историографии, унаследованными от московской дипломатии и идеологии, о гонениях на православных в Великом княжестве Литовском, которые будто бы и привели их под высокую руку московских правителей, а задается предметными вопросами: каково было положение разных регионов, групп и слоев населения Великого княжества Литовского, как складывались их взаимоотношения с государственным центром и как это сказалось на динамике успехов и неудач московской и литовской стороны?
Книга живет своей жизнью: она выдержала уже три издания и порождает полемику — можно отметить отклики Виктора Николаевича Темушева (1975–2010) или Алексея Николаевича Лобина, которые открывают новые грани дискуссии.
Долгое время ранняя история Литвы воспринималась как история ее князей: они-де вершили «большую политику», опираясь на верных слуг, которых сами же и возвышали и создавали новые социальные слои, словно всевластные демиурги, а впоследствии даровали боярству привилегии, поступившись собственной властью. Литовский историк Римвидас Петраускас показал, что это не так: к концу XIV века в Литве уже существовала достаточно сильная знать — сильная не столько владениями, сколько влиянием, и с этой знатью князья литовские вынуждены были считаться — вольно (как Витовт, раздавая боярам землю за службу, или Ягеллоны, даровавшие им привилегии) или невольно (как Свидригайло, пришедший к власти при поддерже на знать, а спустя менее чем два года свергнутый ею же, или Сигизмунд Кейстутович, убитый в собственном замке в Троках). Когда государственные институты только-только зарождались, великим князьям литовским для утверждения своей власти не оставалось ничего другого, как находить общий язык с влиятельной знатью.
Автор в полной мере использовал возможности новой эпохи, привнеся в традиции литуанистических исследований наработки немецкой медиевистики XX века и источники из множества архивов, ранее во многом недоступных историкам Восточной Европы. Это позволило расширить тот канон, который десятилетиями господствовал в литуанистике. Исследование очень предметно — в конце книги имеется просопография литовской знати. Она и стала прочным основанием для пересмотра роли знати в основной части книги. Содержание труда значительно шире его названия — и он тоже заслуживает перевода на русский язык.
Великое княжество Литовское нередко представляют то своеобразным заповедником, где древнерусские традиции дожили чуть ли не до Нового времени («мы старины не рухаем, а новин не уводим», как заявлял король польский и великий князь литовский Сигизмунд Старый в начале XVI в.), то полигоном различных «влияний», приходивших из латинской Европы (Тевтонского ордена, Польши и т. д.). Лучше уяснить сочетание архаики и новаций, «исконного» и «заимствованного» поможет книга белорусского историка Александра Ивановича Груши, первое издание которой вышло в Минске в 2015-м под названием «Документальная письменность Великого Княжества Литовского (конец XIV — первая треть XVI в.)».
В центре внимания автора, прекрасного знатока дипломатики и палеографии (специальных исторических дисциплин, занимающихся историей документа и письма) средневековой Руси, — феномен правового документа, главным образом древнерусского/старобелорусского, в Великом княжестве Литовском. Его становление автор связывает с процессом секуляризации, когда взаимное доверие, основанное на непосредственном участии высших сил — будь то языческие боги или триединый Бог христиан, — в отношениях между людьми постепенно уступало место письменной фиксации правовых отношений. Здесь снова возникает тема Литвы XIV века — языческой страны, чьи правители вовсе не горели желанием любой ценой позаимствовать обычаи своих новых подданных, будь то русь или поляки.
Меньше внимания уделено латинской деловой письменности, но достаточно сравнить древнерусские грамоты, коротенькие кириллические «листки» эпохи Витовта и документы с развернутым, порой претенциозным формуляром из Литовской метрики (которые во многом и сформировали знакомый публике образ Великого княжества Литовского), чтобы понять, какой путь прошли отношения между людьми — от устного слова до привычного нам документа.