5 книг о том, как научиться ценить советский модернизм
Архитектура, которую мы сегодня именуем советским модернизмом, не имела собственного названия в советский период. Были интересные варианты — так, например, пятый корпус Санкт-Петербургского государственного электротехнического университета «ЛЭТИ» сами архитекторы называли «эмоциональным функционализмом». Термин «функционализм» в тот момент был уже устоявшимся в контексте мировой функционалистской архитектуры, которая продолжала существовать непрерывно с 20–30 годов ХХ века. Но в России примерно до 2006–2008 годов никому, кроме профильных специалистов и историков архитектуры, не приходило в голову формулировать название, потому что никто в принципе не задумывался над тем, что эта архитектура — явление, которое представляет интерес. Всем долгое время было не до того: в начале девяностых архитекторы получили возможность творить, освободившись от централизованных механизмов строительства, и в результате в разных городах и весях возникло много разного постмодернизма. С легкой руки Григория Ревзина в Москве это стало называться «лужковским стилем» — забавно и характерно, что этот стиль получил какое-никакое название раньше, чем советская архитектура предшествующего периода. Но в середине нулевых к ней наконец возник интерес, а термин стал общеизвестен уже после выхода книги Фредерика Шобена, о которой мы еще будем говорить. То есть с названием архитектурного стиля мы более-менее определились, а вот четкого определения самого стиля, по сути, нет до сих пор. Все сводится преимущественно к хронологии — мы понимаем, что речь идет о зданиях, созданных в период с 1955-го по 1991 год (разумеется, о тех, что не относились к изводам сталинского неоклассицизма). Как бы то ни было, советский модернизм является последним направлением, в котором советская архитектура была оригинальна и шла в ногу со временем — тот же постмодернизм в Россию пришел уже в середине девяностых, с двадцатилетним опозданием. Сегодня некоторые объекты совмода постепенно признаются архитектурными памятниками — мы увидим это, если откроем списки памятников архитектуры регионального значения. С этим относительно неплохо обстоит ситуация и в Москве — правда, здесь нельзя не вспомнить и печальные примеры, в первую очередь сгоревшую в 2015 году библиотеку ИНИОН РАН. Впрочем, именно этот случай при всей его драматичности послужил причиной серьезного всплеска интереса к советскому модернизму, который не ослабевает и сейчас.
Появление книги Фредерика Шобена «СССР» во многом случайно. Ее автор — не архитектор и не историк архитектуры, он журналист и фотограф. Шобен готовился к интервью с Эдуардом Шеварнадзе и косвенно в рамках этой подготовки познакомился с грузинской архитектурой ХХ века. Такая архитектура показалась ему бесконечно оригинальной, и в ходе своих дальнейших поездок по странам СНГ он обращал на нее все больше и больше внимания. Тут важно заметить, что самые диковинные и странные объекты советского модернизма появлялись как раз вдалеке от столицы СССР — поскольку там было меньше нормативного гнета. И чтобы увидеть их, нужно было ехать в Ташкент или в Алма-Ату, где их количество зашкаливает. И Шобен сделал важнейшую вещь — он высветил красоту этой архитектуры для нас самих. Ведь советский модернизм — это архитектура достаточно рафинированная, требующая насмотренности. А Шобен не просто сфокусировал на ней взгляд, но и подал ее с нужного ракурса, который учитывал контекст мировой архитектуры. Ведь у нас, в отличие от, скажем, стран Европы, не было промежуточного этапа, который мог бы «подготовить» нас к совмоду — того этапа, который в сороковые прошли западные страны, в которых происходило освоение и усложнение языка модернистской архитектуры. Скажем, брутализм там появился в качестве реакции на претензии к авангарду, которые заключались в том, что авангардная архитектура не была приспособлена для восприятия человеческим глазом. И брутализм старался вернуть поверхность как некую самодостаточную характеристику: усложнялись материалы, бетону придавалась характеристика натурального камня и так далее. А мы в СССР получили эту архитектуру сразу, без подготовки и теоретического осмысления. Шобен вернул ей общемировой контекст. И как раз в этом главное достоинство книги: она настаивает на том, что объекты советского модернизма могут и должны рассматриваться в глобальном контексте, что эти объекты не просто имеют собственный голос, но и могут сказать миру нечто новое.
Разговор об автобусных остановках будет понятнее, если начать его с разговора о привычных нам хрущевках. Суть в том, что хрущевки никогда не существовали «сами по себе». Программа массового жилья постулировала не создание какой-то выдающейся архитектуры отдельных зданий, ее целью было создание новой модернистской среды. Например, сталинский классицизм не создавал качественно новую среду, а хрущевка идет с ней как бы «в комплекте». Если мы посмотрим на многие микрорайоны советской массовой застройки, мы увидим не просто дома — мы увидим ансамбли, которые формировались гармонично, с учетом специфики местности и рельефа, с учетом всех тех функций, которые такая среда должна была выполнять. И в этом отношении не было ничего незначительного: любая малая архитектурная форма служила общей цели, она маркировала модернистскую среду. Вернемся к остановкам — многие из них (во всяком случае, в первой части альбома Кристофера Хервига «Советские автобусные остановки» — в 2017 году вышла еще и вторая) сфотографированы автором в Средней Азии. А что такое Средняя Азия? В основном это пустыри в степи, которые связаны дорогами, но сами дороги в качестве определенной среды никак не маркированы. А это важно, ведь модернистская среда — это не только двор и внутреннее убранство дома, шкаф, тостер или телевизор, это то, что постоянно напоминает вам, что вы живете в новом современном мире, это гармоничная цельная система. Остановки — продолжение этого разговора, манифестация среды даже в безлюдных степях. Создавая их, архитекторы могли проявить себя, ведь для начальников архитектурных мастерских остановки не были предметом тотального контроля, и поэтому их архитектура могла быть яркой. Не все старшие товарищи хотели этим заниматься, а вот для многих молодых людей это был способ выразить себя индивидуально. И в этом смысле альбом, который собирает их вместе, в первую очередь превращается в галерею индивидуальных архитектурных высказываний. Имена авторов часто неизвестны, а многие из тех, что известны, вряд ли отложатся у нас в памяти, но созданное ими мы будем помнить и лучше понимать.
В разговоре о советском модернизме всегда сохраняется некое пространство анонимности: многие проекты создавались «коллективами авторов», и выделить лидеров зачастую кажется трудной задачей. Но для тех, кто занимается этой темой профессионально, Леонид Павлов является одной из бесспорных значительнейших фигур. Павлов — ученик Александра Веснина и Ивана Леонидова, крупнейших конструктивистов. При этом он начинал как неоклассик, но в шестидесятые вернулся к модернистским поискам. Среди его проектов — Центральный экономико-математический институт на Нахимовском проспекте в Москве, из-за горельефа «Лента Мебиуса» прозванный «Домом с ухом» — это прекрасный, очень чистый модернистский объем с большим стилобатом и стеклянной поверхностью, чем-то сходный с небоскребом Сигрэм-билдинг на Парк-авеню. Это очень сложная пластика, уравновешивание ряда объемов и так далее. Плюс у него есть гениальный по ощущению пространства Музей Ленина в Горках — шедевральное архитектурное произведение. Он участвовал в проектировании Добрынинской, Нагатинской и Серпуховской станций метро — это тоже важные объекты советской архитектуры. Важность написанной о нем книги — в том, что мы редко смотрим на этот архитектурный период в контексте биографии одного автора. Но все-таки архитектуру делают люди. И Леонид Павлов — один из самых важных людей в контексте советского модернизма. Причем это не просто творческая биография — книга включает проекты, эскизы и чертежи, а их в принципе довольно редко удается собрать в нужном объеме.
Книга Феликса Новикова — это попытка архитектора советского модернизма взглянуть на то, чем он занимается. Книга дает понимание того, как говорили о совмоде непосредственно в его эпоху. Новиков — ученик Леонида Павлова. Вместе с Игорем Покровским он создал Дворец пионеров в Москве на Ленинских горах. Это один из памятников советского модернизма — невозможно на картинках или фото передать такое многообразие поверхностей и разных объемов, вплетенных в один. Кроме того, Новиков — автор многих проектов в Зеленограде, который строился как аналог Кремниевой долины: если что-то и можно назвать заповедником совмода, то это Зеленоград. Новиков обладал важным качеством — он был риторически убедителен, а это необходимо архитектору: если ты не умеешь убеждать заказчика (будь это частное лицо или государство), то тебе в этой профессии делать нечего. И Новиков сделал многое для того, чтобы заострить внимание на советском модернизме. У него было очень конкретное видение архитектурных принципов и этики. В этом смысле интересно, что он первый архитектор в постсоветской истории, который снял свое имя с проекта — речь о штаб-квартире «Лукойла», которая изначально строилась как здание Минэлектронпрома СССР, но «Лукойл» сильно исказил его под себя. Собственно, его книга — тоже про определенную этику, которую ему хотелось пояснить и передать через описание своего творческого пути. Он рассуждает о том, что такое архитектура, и раскрывает ее через несколько аспектов советского модернизма, каждый из которых справедлив и для архитектуры вообще. Это понятные вещи: архитектурный облик диктуют функции, диктует среда, диктуют технические аспекты и аспекты материала. Новиков пишет эту книгу, чтобы люди продолжали помнить и применять определенные непреложные истины, которые он изящно излагает в назидательном тоне и которые с началом девяностых мы непонятно как умудрились утратить. Интересно, что книга была перевыпущена в 2017 году, но издание 1984 года мне кажется более любопытным — в нем нет дополнительных текстов наших современников, оно полностью появилось внутри существовавшей системы.
Я учился у Николая Сергеевича Малинина — одного из авторов этой книги, — и именно он был одним из людей, прививших мне любовь к архитектуре. Малинин — историк и архитектурный критик, один из самых значимых и красиво пишущих на эту тему людей, который тоже приложил немало усилий для того, чтобы советский модернизм занял свое место в нашей истории и культуре. Анна Броновицкая — один из самых авторитетных экспертов в России, имя Юрия Пальмина и вовсе ассоциируется с архитектурной фотографией как таковой. Эта книга не претендует на всеохватность, но стремится дать представление о различных видах советской архитектуры Москвы. Она написана как путеводитель, это не строгое академическое издание, оно предназначено для широкого круга читателей, которым нужно показать все архитектурное многообразие. В некотором смысле книга построена как пособие по прогулкам по районам Москвы. Но кроме того, этот труд призван показать всю архитектурную «внутрянку» — чертежи, эскизы, историю проектов. Системность повествования существует в рамках индивидуального взгляда авторов, но он при этом весьма и весьма объективен. Тем более что схожим образом мы знаем и историю конструктивизма — по рассказам одного человека, Селима Хан-Магомедова, который самостоятельно выстроил всю иерархию русских конструктивистов, и в этом нет ровным счетом ничего страшного.