5 книг о том, как изучать историю сквозь призму человека
Антропологический поворот, случившийся, как принято считать, в гуманитарных и социальных науках в начале XX века, сильно повлиял на методологию исторических исследований. После Второй мировой историки стали обращать все больше внимания на частную жизнь «простых» людей. Постепенная смена фокуса по-разному проходила в разных странах и разных исторических школах, и в результате сложилось отдельное междисциплинарное направление, получившее название «историческая антропология».
Историческая антропология довольно раздроблена, и при желании в ней можно вычленить множество ответвлений: историю ментальностей, микроисторию, историю повседневности, новую культурную историю и так далее. Нет у нее и единого теоретического и методологического источника: исторические антропологи черпали вдохновение сразу во многих областях знания — от социологии и этнографии до географии и экономики. Именно поэтому выбрать пять (и только пять) книг, которые можно было бы назвать фундаментом исторической антропологиии, — задача если не заведомо невыполнимая, то по меньшей мере предполагает очень разные решения.
Выбирая книги для материала, я решила остановиться на работах авторов, которые, во-первых, уже переведены на русский или на нем написаны и которые, во-вторых, можно было бы назвать знаковыми именно для российского читателя. Местами выбор может показаться неожиданным, но это рифмуется с одной из важных особенностей исторической антропологии: останавливать взгляд историка на вещах неочевидных и давать им возможность говорить за себя.
Что такое историческая антропология как дисциплина? Какая методология используется историками, работающими в этом направлении? Каков его предмет? Ответы (именно во множественном числе) на все эти вопросы можно найти в небольшом, но достаточно емком учебном пособии профессора Европейского университета в Санкт-Петербурге Михаила Крома. Как и все учебники издательства ЕУ, эта книга дает обширный и четко структурированный список литературы по теме. Для русскоязычного читателя это пособие можно назвать, наверное, главным систематизирующим описанием широкого исследовательского поля исторической антропологии. Идеально подойдет для тех, кто хочет познакомиться с этой областью, но не знает, с чего начать.
Равнозначной альтернативой книге можно назвать видеокурс «Историческая антропология» того же автора, основанный на многолетнем опыте чтения лекций по теме. Отмечу сбалансированную подачу материала; тестовые задания помогают закрепить услышанное, а разнообразие лекциям придают отрывки из разбираемых трудов.
Если говорить о классике исторической антропологии, для меня на первом месте стоит история одной маленькой французской деревни, где произошел примечательный случай борьбы с катарской ересью, подробно задокументированный инквизитором Жаком Фурнье. Работа Эммануэля Ле Руа Ладюри, основанная на записях проведенных Фурнье допросов местных жителей, в свое время (монография вышла в 1975 году) не только стала сенсацией среди профессиональных историков, но и завоевала признание у широкой аудитории. Перед читателями раскрылся мир необразованного французского крестьянина Средних веков, и он оказался не менее занимательным, насыщенным чувствами и пикантными событиями, чем остросюжетные исторические романы. Подробнее о том, чем прославились крестьяне из Монтайю, можно почитать здесь .
Следующие две книги написаны ничуть не меньшими классиками исторической антропологии, чем Ле Руа Ладюри, однако не относятся к самым очевидным их произведениям. Я решила рассказать именно об этих изданиях потому, что в них поднимаются крайне актуальные для современного российского читателя темы.
«Поэзия и полиция» профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона во многом является продолжением нашумевшей и хрестоматийной работы «Великое кошачье побоище», переизданной НЛО в 2021 году. Собственно, один из очерков в «Побоище» и посвящен сложным социальным отношениям и символическим значениям, которые сложились вокруг работы цензоров во Франции XVIII столетия.
В «Поэзии и полиции» проблематика художественного текста как политического высказывания и политического медиа, формирующего «общественное мнение», раскрывается во всей полноте, обретая практически детективный характер. Распутывая пути распространения крамольных стихов против французского двора, Дарнтон реконструирует историко-культурный контекст эпохи. Он показывает, как социальные сети (networks), у которых нет единого центра, могут служить голосом, а то и кулаком улиц Парижа и закоулков Версаля.
Говорить об исторической антропологии, не упоминая классика микроистории Карло Гинзбурга, было бы грешно; выбрать для этого списка его известнейшую работу «Сыр и черви» — слишком ожидаемо (тем не менее очень советую ее тем, кто никогда не представлял себе вселенную в виде сыра, а ангелов — в виде червей). Поэтому следующей книгой в моем списке стала несколько нетипичная на фоне других трудов по исторической антропологии Гинзбурга монография «Судья и историк».
Нетипична она в первую очередь потому, что автор выбирает для своего исследования не Средневековье и не XVIII век — он обращается к совсем недавнему прошлому, становясь детективом, адвокатом и судьей в знаменитом процессе по делу Адриано Софри, экс-лидера итальянской леворадикальной организации «Непрерывная борьба», осужденного в 1988 году по обвинению в подстрекательстве к убийству полицейского.
Работа Гинзбурга заставляет задуматься о роли историка в осмыслении и этической оценке исторического процесса, об элементе ответственности в исторической рефлексии и о том, какую общественную роль могут играть гуманитарные науки в цифровую эпоху («Горький» публиковал развернутую рецензию на эту книгу. — Прим. ред.).
Как я уже упоминала, представители исторической антропологии заставляют говорить архивные документы, которые хранят голоса «простых» людей. Этот трюк проделывают не только зарубежные исследователи Средневековья, но и отечественные ученые, занимающиеся историей XX века и потому работающие в гораздо более сложных, как мне представляется, условиях.
Примером такой работы может стать монография Сергея Владимировича Журавлева, посвященная будням иностранцев, которые трудились на московском Электрозаводе накануне Великой Отечественной. Детали быта и эмоции, механизмы социальной адаптации и социального отчуждения, истории промышленного шпионажа и репрессий — все складывается в мозаичную картину большого исторического перелома, который творят «обычные» люди.
По настроению книга очень напоминает один из моих любимых фильмов «Милый Ханс, дорогой Петр»: внутреннее чувство эпохи как будто транслируется читателю через те самые линзы особой чистоты, на производстве заняты немцы в киновселенной Александра Миндадзе.