5 книг о том, как дети участвуют в политике

В основе книги лежат результаты большого этнографического исследования движения работающих детей в Перу, которое существует с середины 1970-х по сегодняшний день. В нем участвуют как дети, так и взрослые помощники, которые вместе борются за признание и уважение определенных видов детского труда и, что важно, эксплицитно позиционируют свое движение как политическое. Тафт в течение года наблюдала за деятельностью одной из ячеек движения в столице Перу, брала интервью, изучала материалы и публикации движения, а затем несколько лет регулярно приезжала в страну, чтобы участвовать в деятельности организации.

В книге автор анализирует, с одной стороны, теорию и педагогику движения, с другой стороны — его практику. Прежде всего ее интересует, как движение ставит под вопрос современные представления о детстве, воспитывая у детей политическую агентность. Что именно участники ставят под вопрос? Во-первых, представление о том, что дети и взрослые — различные существа; во-вторых, представление о том, что детство — естественная категория; в-третьих, представление о том, что дети пассивно воспринимают точку зрения взрослых; в-четвертых, представление о том, что дети должны быть исключены из труда и политики; в-пятых, представление о том, что всякая власть взрослых над детьми неизбежна и необходима.

Я не случайно сказала, что движение «воспитывает» политическую агентность. В его основе лежит определенная педагогическая концепция, направленная на развитие политической субъектности в детях. Тафт фокусируется на том, как движение выстраивает сложные межпоколенческие отношения, которые позволяют уйти от порочной оппозиции между, с одной стороны, убеждением, что детьми в политике всегда руководят взрослые, и, с другой стороны, убеждением, что дети обладают собственной, совершенно независимой политической субъектностью. Исследовательница показывает, насколько важную роль могут играть взрослые в движении, где у руля находятся дети.

Хотя Тафт очевидно симпатизирует тому, что изучает, она критически анализирует проблемы, с которыми движение сталкивается. Так, например, оказывается, что традиционные возрастные иерархии время от времени воспроизводятся: часто взрослые занимают более активную позицию, чем дети, а дети часто воспринимают взрослых как экспертов.

Книга будет интересна исследователям детства, политики, но я бы особенно рекомендовала ее тем, кто занимается педагогикой и работой с детьми, даже если такая работа никак не связана с политикой.

Обычно исследователи, говорит Дайан Роджерс, изучают политическое участие молодежи, но редко обращают внимание на участие в общественных движениях детей. Если дети и привлекают внимание этих исследователей, то обычно в качестве политических репрезентаций, символов, за которые движения борются.

Роджерс действует иначе: она собирает множество case studies — собственные и других исследователей, — анализирует и выделяет несколько «идеальных типов» такого участия. Согласно полученной классификации, дети, во-первых, могут выступать в качестве «стратегических участников» в движениях. Это происходит тогда, когда взрослые намеренно привлекают детей к участию, потому что знают, что это может привлечь внимание к повестке движения, вызвать симпатию. Во-вторых, дети могут быть «участниками по умолчанию». Так происходит, когда взрослые активисты просто берут детей на акции, собрания и т. д. Последствия могут быть разными: дети могут интегрироваться в процесс, а могут не понимать, что происходит. И наконец, дети могут быть «активными участниками», то есть самостоятельно принимать решение об участии — как в случае с движением работающих детей в Перу, Роджерс как раз приводит этот пример. Повторюсь, это идеальные типы, и на практике они могут смешиваться.

Книга историка и политического теоретика Холли Бревер посвящена тому, как к XVI–XVIII веках в Англии и ее американских колониях менялись понятие «согласие» (concent) и представление о возможности детей «давать осознанное согласие» (to concent), и тому, как эти изменения связаны с трансформацией типа политической власти и политической легитимности.

Идея заключается в том, что в XVI веке политическая власть и авторитет были основаны на статусе, данном от рождения, и в этом смысле дети мало чем отличались от взрослых, потому что взрослые в каком-то смысле были как дети: они должны подчиняться тем, кто находится выше по иерархии. В XVII-XVIII веках происходят попытки легитимизировать политическую власть и авторитет через понятие concent: в рамках этой концепции политическая власть легитимна потому, что люди добровольно с ней согласились. Но, указывает Бревер, есть люди, которые не способны дать осознанное согласие — например, женщины, черные или дети. Дети принципиально отличаются от взрослых тем, что не способны полноценно управлять своим разумом. Получается, что, благодаря революционным реформам, статус, полученный при рождении, уже перестал играть большую роль в политических системах, зато огромное значение приобрел возраст. Но как провести эту границу? — таким вопросом задавались реформаторы.

Как пишет Бревер, дебаты о детях и детстве занимают центральное место в политических дискуссиях законодателей и теоретиков XVII-XVIII веков. Автор изучает как эти дебаты, так и практики участия детей в самых разных общественных сферах. Она работает с разными архивными материалами, текстами политических теоретиков и теоретиков права. Например, Бревер рассказывает, как дети свидетельствовали в суде и признавались виновными, а потом перестали, как несовершеннолетние могли заседать в парламенте, а потом потеряли это право. Или как дети имели право вступить в брак, а потом общество стало защищать их от ранних союзов.

Книгу стоит прочесть хотя бы ради множества самых невероятных свидетельств из прошлого, а также потому, что она простым языком показывает сложность феноменов, которые сегодня кажутся здравым смыслом. Например, принято считать, что патриархальная идеология — это власть старших над младшими. Но если мы посмотрим на англо-американское общество XVI-XVII веков, то увидим, что его патриархальная система как раз давала власть детям, если они наделены высоким статусом от рождения, а к исключению всех детей, вне зависимости от статуса, привела прогрессивная демократическая идеология.

В отличие от других книг в моей подборке, эта книга не только о детях. Она о том, как формировался хорошо знакомый нам тип политической легитимности, на котором до сих пор основаны западные политические системы. В его центре лежит вера в способность взрослых индивидов делать рациональный политический выбор. И, как пишет сама Бревер, если мы хотим создать новую теорию равенства, необходимо обращать внимание на неравных, т. е. детей, на их политическую агентность.

Книга историка Лизы Киршенбаум посвящена тому, как молодое советское государство пыталось революционизировать даже не школьников, а дошкольников. Она показывает, что для нового советского государства дети являлись ключевой группой: теми, кто будет строить социализм и коммунизм, и главным революционным символом. Ведь революция в представляла собой победу нового над старым, и дети олицетворяли это новое.

Киршенбаум интересуют педагогические концепции и практики воспитания — в том числе политического. Автор сопоставляет три периода раннесоветской истории: Гражданскую войну, НЭП и Первую пятилетку. Из книги мы можем узнать, например, почему детские сады были самыми прогрессивными образовательными институтами в дореволюционной России, как и почему большевики пытались освободить дошкольников от гнета взрослых, как именно педагоги политизировали дошкольников и почему свободное воспитание в какой-то момент разочаровало советских педагогов.

Коллективная монография отчасти продолжает тему, поднятую предыдущей книгой. Сборник посвящен образовательным проектам в социалистических государствах — СССР, Венгрии, Югославии, а также Швеции и ФРГ. Авторов интересуют утопические инициативы, которые переосмысляют традиционные представления о детстве и детскую агентность, в том числе политическую. Исходная точка рассуждений заключается в том, что в 1950–1960-е в социалистических обществах происходит «приватизация утопии», в результате чего государство перестает восприниматься как абсолютный монополист на производство будущего. Отдельные коллективы начинают практиковать свои собственные утопические проекты — и прежде всего это становится возможно внутри образовательной системы.

В этом большом сборнике я хочу выделить три главы, прямо связанные с проблематикой детской самоорганизации и политического участия. Глава Дарьи Димке посвящена коммунарскому движению, неформальным внешкольным пионерским отрядам. Коммунары стремились реализовать на практике советскую коммунистическую утопию. Димке показывает, как вовлеченность в подобные отряды вынуждало детей в дальнейшем вступать в конфликты с большим миром взрослых за пределами движения — с учителями, родителями и так далее. Глава Дмитрия Козлова рассказывает о том, как в послевоенное время в советском обществе формировались подпольные политические группы школьников. Их участники требовали (иногда всерьез, иногда в полуигровой форме) от сталинского государства возврата к ленинским принципам. Часто деятельность подобных групп располагалась на границе между игрой и политикой, то есть школьники воспроизводили политический язык, который они усвоили в школе, создавая секретные коммунистические кружки, делая листовки и т. п. Государство считало такие объединения опасными и арестовывало их лидеров. Глава Евгения Казакова посвящена политическим протестам школьников в ФРГ в конце 1960-х — тому, как аполитичные институты школьного самоуправления начинали политизироваться и вовлекали учеников в демонстрации, митинги и так далее. Мы привыкли ассоциировать этот период в Европе с революционным студенчеством, однако подростки и школьники тоже играли в протестах важную роль. Более того, как показывает Казаков, часто школьники оказывались радикальнее студентов.