Меню

5 книг о том, что такое полевая наука

5 книг о том, что такое полевая наука

Если разбудить обычного человека и спросить, что ему представляется при словах «полевая наука», он скажет примерно следующее: «это наука о полях, где растет... виноград... и его собирают» — проверено опытным путем. Нельзя сказать, что человек будет так уж далек от истины; в любом случае усвоение социальными и гуманитарными науками комплексного понятия «поля», а также эпистемологические последствия этого усвоения еще ждут своего пытливого исследователя.

Мы с коллегами понимаем под «полевой наукой» антитезу науки лабораторной, т. е. комплекс эпистемологических моделей, практик наблюдения, теоретических и эмпирических комплексов знания, которые имеют холистский характер. Говоря более приземленно, полевая наука — это то, как познается мир вдали от письменных столов и вышек 5G, там, где возможности экспериментально-аналитических подходов ограничены. В рамках проекта «Полевые исследования: наука за пределами лабораторий и библиотек и ее современные трансформации» сотрудники Института и Лаборатории исследований культуры изучают устройство полевой науки, отправляясь для этого в экспедиции по заповедникам и национальным паркам, на биологические станции и археологические раскопки.

В небольшой статье о «полевой работе» fieldwork авторы энциклопедии социальной и культурной антропологии издательства Routledge (2010) фокусируют внимание читателя на классической этнографической работе, на основе которой антропологи — начиная с Марселя Мосса и Бронислава Малиновского — строили свои обобщения о власти, природе дарообмена и других важнейших материях.

В своей подборке я отчасти следую т. н. четырех-полевому подходу (four-field approach), который предполагает, что «большую» антропологию образуют археология, биологическая/физическая антропология, культурная антропология и лингвистическая антропология. На мой взгляд, эти книги вызваны к жизни желанием если не создать учебники для полевых исследователей, то по меньшей мере стремлением донести сам «вкус науки», рассказав, что же в этих самых полях удалось найти и объяснить, как можно вести поиски. Книги, которые я выбрал, англоязычные: это не означает, что в России полевая наука отсутствует — разумеется, это не так, но вот ее внятных описаний пока катастрофически не хватает.

Хотя в России ежегодно проходят десятки археологических экспедиций, по-прежнему не существует внятного этнографического описания того, как они проходят, кто в них отправляется и с какой целью. По собственному опыту двукратного участия в Артезианской археологической экспедиции замечу: человеку со стороны довольно сложно объяснить, зачем молодые люди месяцами живут в палатках, встают в 5 утра и до обеда добровольно занимаются археологией («роются в земле», как бы сказали местные жители). Это сложно объяснить даже самому себе, когда жара зашкаливает за 40 градусов, а впереди еще несколько квадратных метров, которые следует очистить щеткой вручную, чтобы сделать фотоснимок стратиграфии.

Питер Дрюетт (1947—2013) начал увлекаться археологией в 13 лет и к пятидесятилетию подготовил добротный учебник полевой археологии, опираясь на опыт работы в Карибском бассейне, Великобритании и Китае. Читая эту книгу, понимаешь, что полевая археология везде одинакова: чтобы обучиться ее методам, нужно пройти через пот, мозоли, тепловые удары (при нарушении техники безопасности) и (иногда) слезы. Никакой онлайн-курс эту школу не заменит — в первую очередь, по букету психофизиологических переживаний.

Впрочем, прогресс неумолим: хотя раскопки — это самый разрушительный и самый информативный метод археологического исследования, все шире начинают использоваться трехмерные сканеры, позволяющие без шума и пыли изучить культурный слой. Эта технология пользуется особым успехом в странах, которые могут себе позволить внушительные расходы на изучение истории. Поэтому если вы мечтали почувствовать себя Шлиманом, стоит поспешить: скоро групповые археологические экспедиции могут смениться выездами для 2-3 человек со сканерами.

Сборник, в который вошли работы 13 исследователей растений и животных в их естественной среде обитания, предлагает поразмыслить о том, как различные способы вести полевые заметки, помогают в дальнейшей концептуализации полученного материала.

В предисловии знаменитый биолог Эдвард О. Уилсон описывает мотивации современных натуралистов в самом романтическом ключе: они «...готовы каждое утро просыпаться в поле, где, как они знают, есть шанс крупного открытия». Но Уилсон действительно знает, о чем говорит: в 1955 году он стал первым исследователем, добравшись до высокогорных лесов Папуа-Новой Гвинеи, где взялся за описание муравьев, — этот опыт лег в основу разработанной им междисциплинарной области социобиологии. Для биологов Земля по-прежнему остается малоизученной планетой, где не так-то сложно испытать экстаз первооткрывателя, — и эта книга в этом убеждает.

В 2019 году мы с коллегами в формате антропологической блиц-экспедиции посетили три биологические станции на Белом море — «Мыс Картеш» Зоологического института РАН, Учебно-научную станцию «Беломорская» и ББС МГУ (истории последней посвящена замечательная книга «Страна ББС» Екатерины Каликинской). За непродолжительное время мы стали свидетелями того, как работает полевая наука: студенты под руководством опытных коллег погружались с аквалангом для поиска образцов или, скажем, вели наблюдения за прирастанием береговой линии, которая меняется в этих местах довольно стремительно — буквально на протяжении жизни (!) одного исследователя.

Если когда-нибудь будет написана общая работа о российских биостанциях, то она непременно будет наследовать (пускай отчасти) описанию, которое предложил Раф де Бонт. Отдельные исследования, посвященные ББС МГУ
(«Страна ББС» Е. Каликинской), биостанциям русского севера («Морские биологические станции на Русском Севере (1881–1938)» С. Фокина, А. Смирнова, Ю. Лайус), уже существуют.

Полевые биостанции начали возникать в 1870-х — сначала в Европе, затем по всему миру. «Выход на природу» имел важные последствия для академической науки; так, например, в Германии молодые исследователи стремились в поле, чтобы преодолеть ограничения, которые налагал на академическую мобильность «профессорский олигархат». Лабораторная наука, созданная на биологических станциях к 1920-м, во многом определила дальнейший образ жизни ученых. Появилось разделение на лабораторный «дом», где есть оборудование для экспериментов, и научное отходничество «в поле».

Помимо прочего, де Бонт делится любопытными наблюдениями о том, какое влияние оказывали биологические станции на прилегающие территории, как сотрудники принимали участие в жизни местных сообществ и наоборот. Интересен пример Музея естественной истории в Брюсселе, который в начале XX века учредил целый кластер биостанций для поиска материалов для изучения и экспозиции, став своеобразным «разведывательным музеем».

Историк науки Роберт Колер исследует фронтир между полем и лабораторией на примере работы североамериканских биологов в 1890–1950 годах. Особое внимание исследователь уделяет лабораторной культуре. Между «территориями», как показывает Колер, идет интенсивный «обмен»: он описывает многочисленные проекты, направленные на то, чтобы перенести поле в лабораторию и наоборот. Участники «обмена» переживают трансформации: так, автор прослеживает, какие научные стратегии для себя выбирают полевые биологи, столкнувшись с амплификацией лабораторных практик.

Некоторые из (возможно, слишком смелых) наблюдений Колера не могут не греть сердце любого полевого исследователя. Например, он замечает, что лабораторная наука однородна и понятна, в ней «нет места изменчивости и неожиданным явлениям природы». Что ж, зато в поле им места хватает с избытком.

Cборник о полевых исследователях для полевых исследователей — попытка автоэтнографии и созерцания собственного пупа (navel gazing), без которого невозможно понять, в каких отношениях состоят лично для вас «поле» и «дом».

Разбирая устройство современной антропологии, редакторка Веред Эмит обнаруживает в ней «эпистемологическую тавтологию»: весьма демократическая на первый взгляд дисциплина конструирует себя через пространственную и социальную инкапсуляцию. Свой тезис Эмит иллюстрирует следующим наблюдением: в далекий золотой век вес исследователя определялся возможностью провести в поле годы на деньги академии или спонсоров. Именно тогда сложилась «иерархия чистоты полевой работы», когда «настоящим полем» признавалась лишь долгосрочная поездка в далекие экзотические страны. На момент подготовки сборника к изданию (на рубеже тысячелетий) опыт длительного погружения в экзотический контекст по-прежнему имел важное значение для получения должности в университетах Великобритании и США.

Сборник не сводится лишь к (само)критике. Одна из центральных идей проста и в чем-то жизнеутверждающа: поле там, где находится исследователь, и не важно, обзванивает ли он своих информантов по зуму, или ведет дневник самоизоляции во время пандемии, или вовсе пытается принять йогическую позу павлина, чтобы войти в сообщество любителей здорового образа жизни.

Отправьте сообщение об ошибке, мы исправим

Отправить
Подпишитесь на рассылку «Пятничный Горький»
Мы будем присылать подборку лучших материалов за неделю