С избыточной роскоши римских патрициев начиналось падение Рима, с разнузданной жадности Ватикана — Реформация. Христианство, обладавшее в этом отношении очевидным нравственным косоглазием, одновременно предполагавшим бедность пасомых и богатство пасущих, серьезно пострадало. Гуманизм только, казалось, воспел свободу в образе гиперболизированных демократических пиров для всех (Рабле), как кальвинизм приравнял 48 пирожков, съеденных тремя кожевниками, к «распутству». Однако именно кальвинизм «изобрел» сегодняшний мир, когда вывел новую формулу добродетели: достоинство человека перед Богом измеряется его усилиями стать настолько богатым, насколько это для него возможно. Это положение, как считается, открыло двери капитализму, а оттуда недалеко было и до общества сверхпотребления, в котором мы живем сейчас. В настоящий момент человечество поставлено в крайне неловкое морально-нравственное положение — между лишениями и излишествами. Бедность — благо или грех? Сверхбогатство — зло или благословление? Если раньше все понимали, как надо бороться с бедностью, то теперь никто не понимает, как бороться с богатством. И надо ли?
Прием
Гротеск и гипербола. Мысль написать роман про великанов пришла к Рабле после выхода народной книги «Великие и неоценимые хроники о великом и огромном великане Гаргантюа», которой, как пишет Рабле, «в два месяца было продано столько, сколько не купят Библий за девять лет». Народная книга была создана, так сказать, своими и для своих, то есть для самых нищих и самых простых, — тех, для кого никогда не писали высоколобые ученые мужи. Подобная демократизация жанра привела Рабле в восторг. Он не был первооткрывателем приема, но размах Рабле оказался таков, что все прежние попытки теперь кажутся детским лепетом. Когда Пантагрюэль накрывает языком свою армию от дождя, по этому языку пробегает заблудившийся автор и прячется в глотке у собственного героя. Он обнаруживает там богатые деревни и процветающие города и проводит счастливейшие полгода, «взимая пошлину с самых лакомых кусков, проходивших через его глотку». Роман пестрит подобными сочными зарисовками.
В сатире Рабле тоже гигант. Используя гиперболизм, он бесстрашно берет евангельские сюжеты и переписывает на свой лад. Во время одной из доблестных битв Пантагрюэля погибает его учитель Эпистемон. Панург пришивает ему голову на место и воскрешает. А старый Эпистемон рассказывает приятелям, как он попал в ад, где все важные при жизни господа влачат самое жалкое существование. Например, папа Сикст обречен лечить грешников от дурных болезней. Эпистемон подружился с Люцифером и так подзаправился вином на дьявольской пирушке, что вовсе не собирался покидать это славное местечко. Наверняка современники Рабле читали его книгу и упиваясь неведомой свободой.
Ключ
Оказавшись в 16-летнем возрасте во францисканском монастыре, Рабле сполна познал всю силу европейского благочестия. Его склонность к наукам была жестоко осуждена, а греческие книги отняты, ибо Святой Франциск имел неосторожность заявить «пусть не стараются люди необразованные получить образование». С тех пор Рабле превратился в яростного, но вполне добродушного насмешника и разоблачителя одряхлевшего католицизма. Своим читателям он советует постараться, «дабы унюхать, почуять и оценить эти превосходные, эти лакомые книги». В результате этих нечеловеческих усилий, обещает Рабле, читатель станет «отважнее и умнее, ибо в книге моей вы обнаружите совсем особый дух и некое, доступное лишь избранным, учение, которое откроет вам величайшие таинства и страшные тайны, касающиеся нашей религии, равно как политики и домоводства». Впрочем, это чудо гарантировано только тем, кто за это выпьет. А уж тогда за Рабле дело не станет. Удивительно, но обещание остается в силе до сих пор.
Контекст
В 1517 году Мартин Лютер прибил к дверям своей церкви знаменитые тезисы (нам все же хочется верить, что великие 95 тезисов появились на двери церкви, хотя позднейшие исследования говорят нам, что, возможно, они были распространены иначе). С этого момента в Европе началась новая эпоха, приведшая ко многим радостям и многим жертвам. Книга Рабле относится к первым. Рабле оказался не то чтобы певцом Реформации, но главным радетелем за подлинное христианство, не оскверненное ни монашеским лицемерием, ни избыточной роскошью Ватикана, призывающим одновременно голодных к умеренности в еде. Рабле ратует за Евангелие, чтимое «чисто, просто и полностью», за дух подлинной гуманистической свободы во Христе, за доброту и всеобщее процветание. Это был тот счастливый дух докальвинистской Реформации, который в истории христианства занял всего несколько десятилетий. Именно в эту историческую лазейку и успел прошмыгнуть роман Рабле. Когда Кальвин вернулся к «практике угнетения свободной веры», Рабле снова оказался в одиночестве.
Франсуа Рабле. Гаргантюа и Пантагрюэль (1533–1542)
Читателю романа Рабле надо заранее приготовить себя к излишествам и настроиться на веселый лад. Иначе все будет непонятно. Здесь все слишком. Слишком много еды, любви, вина, зла и добра. Однако горы пожираемой в романе еды и моря выпиваемых вин всего лишь метафора к тому яростному благословению, которое дает великий гуманист Рабле запрещенному и аскетизированному в Средневековье телу.
Рабле начинает свой роман с обращения к достославным пьяницам и досточтимым венерикам, которым и посвящает свои писания. Первая книга представляет собой «Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля». Гаргантюа родился из уха собственной матери, когда она, выносив его 11 месяцев, объелась на пирушке.
Первым желанием Гаргантюа было поесть, кое и было немедленно удовлетворено. Ему налили винца и по доброй христианской традиции окрестили. Гаргантюа оказался смышленым мальчиком, но образование его не задалось. Все его учителя оказались жуликами и пустомелями. Только с появлением учителя Понократа дело пошло успешней. В Париже, куда Гаргантюа отправляется продолжить образование, ему первым делом так понравились колокола собора Богоматери, что он утащил их, чтобы повесить на шею своей кобыле. Понократу пришлось потрудиться, чтобы уговорить его вернуть колокола обратно. В это время на королевство Грангузье, отца Гаргантюа, нападает соседний король Пикрохол. Гаргантюа спешит на помощь отцу и по дороге разрушает вражеский замок. После долгих приключений Пикрохол оказывается разгромлен, а число друзей Гаргантюа пополняется братом Жаном, монахом, проявившим чудеса мужества, защищая монастырский виноградник и чудеса благородства по отношению к пленным. В знак дружбы Гаргантюа разрешает брату Жану основать Телемское аббатство, куда допускались и мужчины, и женщины — только те, что помоложе и покрасивей. Девизом аббатства становятся слова «Делай, что хочешь».
В возрасте 524 лет у Гаргантюа родился сын Пантагрюэль — такой огромный, что мать его умерла в родах. Гаргантюа долго скорбел по супруге, но потом решил, что надо поменьше плакать и побольше пить, и тут же утешился. Юного Пантагрюэля также отправляют в Париж учиться. Там он читает ценные книги из библиотеки святого Виктора вроде «Щелкания приходскими священниками друг друга по носу». По ходу дела Пантагрюэль знакомится с Панургом, побывавшем в турецком плену. Турки хотели его зажарить — и нашпиговали салом. Но Панургу удалось вырваться, сжечь турецкий город и даже спастись от собак, прикармливая их нашпигованным салом. Пантагрюэль предлагает Панургу дружбу, и вместе они выносят весьма гуманные, хоть и путаные решения в суде, а также выигрывают философские диспуты.
В это время Гаргантюа оказывается чудесным образом унесен в страну фей, а на его королевство нападают злые дипсоды. Пантагрюэль идет на помощь: затапливает вражеский город мочой и совершает множество прочих подвигов. Разгромив врагов, он населяет их страну утопийцами, чтобы привить дипсодам привычку к послушанию, а сам отправляется к оракулу Божественной Бутылки. После долгого плавания и всевозможных приключений корабль Пантагрюэля пристает к острову оракула, и Божественная Бутылка дает Панургу универсальный совет на все случаи жизни: «Пей!». И это далеко не все приключения великанов, так как приключения и их описания столь же пышны, великолепны и избыточны, как и сама жизнь Гаргантюа и Пантагрюэля.
Николай Носов. Незнайка на Луне (1964)
Советский вариант разоблачения общества потребления для детей. В сущности, это иллюстрация к марксовой теории прибавленной стоимости и ленинскому тезису о загнивании капитализма. Очаровательный коротышка Незнайка оказывается на Луне, где обнаруживает царство угнетенного труда и несправедливого капитализма. Естественно, он поднимает революцию и все заканчивается хорошо. Вся книга написана с оптимистической верой в то, что морально устойчивый коротышка никогда не будет хотеть «избыточного».
Безумный Пьеро (1965)
Муж состоятельной светской дамы случайно встречает молодую гувернантку, с которой был когда-то знаком. Девушка связана с мафией, она втягивает добродетельного и скучающего буржуа в немыслимые авантюры. Главному герою не нужны собственно деньги — ему просто скучно. Ему кажется, что в лице очаровательной мятежницы он нашел некую сверхценность, смысл — может быть, любовь? После череды фантасмагорических приключений и предательства иллюзия разоблачена, и герой на пустом острове, где только что расправился с изменниками, обмотанный динамитом, поджигает фитиль. Важно, что в последний момент, опомнившись, он пытается остановить взрыв. Но поздно.
Прием
Неторопливая притчевая манера повествования. Легкая инверсия в синтаксисе, придающая стилю нечто библейское. Собственно говоря, Библия с ее знаменитым «Веселись юноша, но знай, что за все придется платить» — главное, что приходит на ум при чтении рассказа. Оживает слишком торжественный тон истории только тогда, когда Бунин вкрапляет в нее живые картины природы. Контраст между мертвящей поступью страшной притчи и трепетом естественной жизни, возможно, одно из самых больших художественных достижений Бунина.
Ключ
Летом 1915 года в витрине московского книжного магазина Бунин увидел обложку книги Томаса Манна «Смерть в Венеции». Осенью того же года писатель гостил у двоюродной сестры в Орловской губернии и там вспомнил об этой книге, а заодно по цепочке ассоциаций — и о смерти неизвестного американца в гостинице на Капри, где он жил в том же году. Бунин написал рассказ за четыре дня. Кстати, рассказ Манна, который Бунин прочитал в том же году, ему категорически не понравился.
Контекст
В разгар Первой мировой войны над всеми рассказами Бунина, написанными в ту пору, тяготела мысль о близящемся трагическом конце европейской цивилизации с ее элегантным потреблением, которое стало слишком изысканным и слишком безудержным. Эпоха была пронизана предчувствиями очередного конца мира и падения империй. Именно тогда формируется та прохладная, но неуязвимая для мировых катаклизмов эстетика Бунина, в которой воплотилась его любовь к холодной и сухой весне. Кстати, тогда же Бунин пишет и знаменитое «Легкое дыхание», которое кончается тем же — концом мира и сознанием вечности красоты.
Иван Бунин. Господин из Сан-Франциско (1915)
На огромном многопалубном пароходе «Атлантида» из Нового в Старый свет плывет некий господин из Сан-Франциско с супругой и дочерью. Ему 58 лет, он очень богат и всю жизнь посвятил тому, чтобы этого добиться. И вот цель достигнута, господин плывет в Европу, чтобы насладиться всеми благами старой изысканной цивилизации. На пароходе этих благ предостаточно: много готовых услужить слуг, много еды, электричества, музыки, красивых женщин и богачей. Смущает только погода, но время года — это то немногое, чего нельзя заказать за деньги. Сотни невидимых матросов и кочегаров обеспечивают господину из Сан-Франциско роскошное и комфортабельное плавание. Господин, впрочем, не думает ни о них, ни об огромном, мрачном и всесильном океане за границами сияющих салонов и бальных зал. Крошечный островок искусственной роскоши в пустыне океана обеспечивает господину возможность получить все желаемое.
В Неаполе, куда прибывает пароход, снова незадача с погодой. В городе холодно, сыро, воняет рыбой и мокрыми водорослями. Но господина из Сан-Франциско это мало волнует. Он окружен все той же искусственной роскошью отеля, и снова вокруг него много вина, еды, электричества, красивых женщин и богатых стариков. Семейство, утомленное однообразием непрерывного дождя и неприличным несоответствием Европы тем ожиданиям, которые на нее возлагались, решает перебраться на Капри. Господину из Сан-Франциско известно о качестве каприйских вин, закатов, женщин, деревенской простоты и того экзотического народного простодушия, которое так трогает богачей. Всю эту простоту и весь трагизм морских закатов господину надо обязательно потребить в самом большом количестве. Остров встречает их сумерками и услужливой суетой гостиничных слуг. Кажется, что даже одинокие фонари над древними римскими арками зажжены в честь прибытия господина из Сан-Франциско. И снова отель, снова гонг зовет к самому важному событию дня — обеду. Тугие воротнички, запонки, крахмальные рубашки, суета лакеев и неторопливость гостей. Но в небольшом уютном читальном зале, куда господин из Сан-Франциско приходит почитать газету перед обедом, что-то происходит. А именно смерть. Суетливые слуги стремительно оттаскивают тело господина в полутемную каморку. Там с отцом и мужем прощается испуганная семья, но неумолимый метрдотель уже оценил ситуацию и немедленно выставляет нежелательных гостей из отеля. Путь, который семья проделала несколько часов назад с таким триумфом, повторяется с позором при тусклом свете раннего утра. А вокруг происходит волшебный каприйский рассвет, пахнет мокрой землей, цветами и рыбаки молятся маленькой статуе Девы Марии в гроте по дороге к морю. И снова пароход «Атлантида» встречает господина, только уже мертвого. В бальных залах снова пылает свет, а на берегах Гибралтара в ночи сидит огромный и страшный дьявол, следя за тем, как мертвое тело в трюме сияющего парохода отправляется в последнее плавание.
Фредерик Бегбедер. 99 франков (2000)
Весьма популярный в свое время (лет 10 назад) французский роман, в котором беспощадно бичуется общество потребления. Главный герой работает в рекламном бизнесе и занят тем, что нагнетает потребительские страсти. Все у него хорошо до тех пор, пока в его жизни не появляется большая и настоящая любовь. С этого момента отчетливая картинка потребительского счастья начинает расплываться. Герой страдает и мучается от того, что перестал совпадать с реальностью, которую сам же и создает. Протест Бегбедера оказался настолько страстным, хоть и простым, что общество потребления его с удовольствием потребило.
Сладкая жизнь (1960)
Культовая сатира Федерико Феллини. Писатель Марчелло живет светской жизнью. Он популярен и блестящ, он желанный гость в каждой гостиной. Внешне он совершенно соответствует образу успеха: жизнь слишком мила и мимолетна, чтобы принимать ее всерьез. Его душевные порывы недолговечны. Он постоянно изменяет своей подруге, которая его любит, но, когда та пытается покончить жизнь самоубийством, писателю искренне кажется, что ему она по-настоящему нужна. Но ничего не меняется — и на следующий же день он снова заводит интрижку. Его друг умирает, и в этом момент, как может показаться, Марчелло близок к тому, чтобы измениться. Однако этого не происходит, и его мечта, поэтическое сосредоточие его жизни, не может до него докричаться.
Прием
Роман говорит языком великой английской классики. Это язык светских гостиных, где общаются выпускники Оксфорда, к числу которых принадлежал и Хаксли. Можно сказать, что контраст между классически стройным стилем и описываемым безумием и есть главный прием романа. Кстати, Хаксли дал своим героям весьма многозначительные имена. Если Бернард носит фамилию Маркс, то Ленайна Крайн названа в честь Ленина.
Ключ
Социальные эксперименты XX века подтолкнули писателей к организации собственного конкурса утопий. Среди его многочисленных участников Олдос Хаксли вышел несомненным победителем в номинации «Кто лучше угадает будущее». В 1958 году Хаксли то ли с болью, то ли со злорадным азартом написал книгу-эссе под названием «Возвращение в дивный новый мир». В ней он признает, что новый мир наступает куда быстрее, чем он предполагал, и подводит итог очевидному — к 1958 году Европа почти полностью реализовала утопический эксперимент Хаксли. В самом деле — культ потребления возник, промышленности выгодна идея одноразовости вещи, учиться дороже, чем пользоваться стереотипными плебейскими заменителями. Вполне по Хаксли перед людьми все чаще возникает проблема выбора развлечения, чтобы занять массу свободного времени.
Контекст
Социальные утопии Хаксли одновременно поражают провидческой точностью и хладнокровием. В его решительности есть та эмоциональная ущербность, которая характерна талантливым и любознательным детям из хороших семей, не ведавшим страдания. Нарисовав ужас будущего, он вовсе не сказал, что оно ему не нравится. Вопреки собственным пророчествам, он, например, всегда очень интересовался методами психотропного воздействия на сознание. Общаясь с Хамфри Осмондом, Хаксли стал участником его экспериментов с мескалином. Книга «Двери восприятия», которая появилась после этого, дала название знаменитой группе «The Doors».
Впрочем, к хладнокровию Хаксли все равно надо прислушаться. В предисловии к изданию 1946 года он пишет: «По сути дела, если мы не изберем путь децентрализации и прикладную науку не станем применять как средство для создания сообщества свободных личностей…, то нам останутся только два варианта: либо некое число национальных, милитаризованных тоталитарных государств, имеющих своим корнем страх перед атомной бомбой, а следствием своим — гибель цивилизации (или, если военные действия будут ограничены, увековечение милитаризма), либо же одно наднациональное тоталитарное государство, порожденное социальным хаосом — результатом быстрого технического прогресса вообще и атомной революции в частности; и государство это под воздействием нужды в эффективности и стабильности разовьется в благоденственную тиранию, воплощенную в Утопии».
Олдос Хаксли. О дивный новый мир! (1932)
Трогательная антиутопия Олдоса Хаксли — один из шедевров антиутопического бума, потрясшего мир в середине прошлого века. Герой романа — Бернард Маркс — неслучайный однофамилец главного европейского утописта. Роман начинается с 632 года эры Форда, или эры стабильности. В этом новом дивном мире организатор первого конвейера возведен в ранг Божества, а потребление и социальное равноправие в части доступа к развлечениям — в культ. Люди выращиваются в инкубаториях и во избежание классовых недоразумений еще на эмбриональных стадиях развития подразделяются на касты — от альфы до эпсилона.
Альфы — высшие существа, работники умственного труда. Эпсилоны — простецы, способные выполнять только однообразную физическую работу. В этом обществе нет страданий, смерть никого не страшит, а житейские невзгоды переживаются за счет волшебного наркотика сомы: «Сомы грамм — и нету драм!». Это общество живет одним, первым и последним, днем. Здесь нет истории, нет прошлого, а значит, ликвидирован опыт поиска и разочарований. Здесь нет ни чувств, ни мечты о невозможном — все желания так просты, что легко исполнимы. Проблема любви и секса решена за счет всеобщего бесплодия. Так как нет ни семей, ни постоянных пар, все принадлежат всем, а занятия любовью называются «взаимопользованием», чего в жизни каждого должно быть как можно больше. Заодно с чувствами из этого дивного мира изгнаны искусство и наука. Мы бы сказали, что у этого общества нет будущего, но это здесь никого не смущает. Ведь стабильность — вневременная категория.
Бернард принадлежит к высшей касте, но он какой-то странный. Его смущает раскрепощенное поведение его подружки, бета-девушки Ленайны Краун. Вдвоем они отправляются в заповедник, где люди живут еще в дофордовской эпохе. Там они встречают странного дикаря Джона, сына туристки Линды, когда-то заблудившейся в заповеднике и позорно забеременевшей от аборигена. Джон, лишенный сомы и всех благ «цивилизации», в детстве наткнулся на томик Шекспира и выучил его наизусть. Теперь он поражает «цивилизованных» людей своими неудержимыми и дикими эмоциями. Бернард забирает Джона и Линду в свой мир. Но Линда умирает, а Джон никак не угомонится со своими диким состраданием и никому не понятной скорбью. К тому же Джон влюбляется в Ленайну и объясняется ей в любви языком Ромео. Она ласково зовет его попользоваться друг другом, от чего тот почему-то приходит в бешенство. Джон устраивает свой маленький шекспировский бунт у пункта раздачи сомы.
После этого его, Бернарда и их приятеля Гельмгольца вызывают к одному из 10 главных управителей — его фордейшеству Мустафе Монду. Мустафа рассказывает им историю своей молодости. Он так увлекся наукой, что ему предложили выбор: или он станет Главноуправителем, или отправится в ссылку на остров, где живут инакомыслящие. Монд выбрал высокую должность и теперь предлагает представителям нового поколения тот же выбор. Бернарда отправляют в «дикую» Исландию, а Гельмгольца — на Фолклендские острова. При этом Монд советует им не расстраиваться, потому что в этих местах находятся самые интересные люди мира. Дикарю Джону все это кажется верхом безумия, и он отправляется в собственную ссылку на авиамаяк, где живет в полном одиночестве, обременяя себя суровой аскезой и покаянием. Однако его одиночество длится недолго. Кто-то случайно видит, как он бичует себя кнутом на маяке, и извещает цивилизованный мир о новом виде развлечения. Толпа окружает маяк и скандирует: «Хо-тим би-ча!» В толпе обнаруживается и Ленайна. Джон бросается на нее с криком: «Распутница!» Все разбегаются, а на следующий день Джона находят висящим в петле на маяке.
Борис и Аркадий Стругацкие. Хищные вещи века (1964)
История, рассказанная сотрудником спецслужбы Совета Безопасности Иваном Жилиным. Коммунизм уверенно шагает по планете, однако дошел еще не до всех ее закоулков. Жилин приезжает в некое государство, где коммунизм уже почти достигнут, все вещи и все блага доступны, но люди еще не прошли пути духовного самосовершенствования и больны пустотой и мещанством. Они — простые потребители. Жилина засылают сюда с целью обнаружить таинственный и очень опасный наркотик, который все больше распространяется. Он находит наркотик и выясняет, что это очень простое техническое устройство, помогающее попасть в яркий, полный острых ощущений мир, абсолютно не связанный с реальностью. Наркотик мгновенно вызывает привыкание, и человек уже не хочет возвращаться в настоящий мир. Роман начинается с эпиграфа из Экзюпери: «Есть лишь одна проблема — одна единственная в мире — вернуть людям духовное содержание, духовные заботы...»
Бойцовский клуб (1999)
Экранизация одноименного романа Чака Поланика. Безымянный и разочарованный герой-рассказчик — типичный яппи. Он работает в автомобильной корпорации и занят обустройством своей квартиры мебелью из «Икеи». Еще пара покупок, рассуждает он, и желать будет нечего. Чтобы избавиться от бессонницы и бессмысленности жизни, он начинает свои блуждания по тайным закоулкам человеческого страдания: начинает ходить в общества больных раком и другие подобные тому места — туда, где люди по-настоящему чувствуют. Через какое-то время от встречает торговца мылом (сваренным из жира дам, подвернувших себя липосакции) — Тайлера Дердена, они избивают друг друга, получают от этого острый импульс спокойствия и радости и организуют Бойцовский клуб.
Прием
Эффектный стиль Бодрийяра, а также его решительные формулировки сделали его одним из самых читаемых французских философов XX века. Массовая культура очень любит Бодрийяра за красивые идеи зеркальных отражений, двоений и сомнений в реальности происходящего. В знаменитом фильме «Матрица» Нео пользуется книжкой Бодрийяра «Симулякры и симуляция». Впрочем, самому Бодрийяру все это казалось не более чем демонстрацией нашего всеобщего пленения иллюзией. Философ много раз говорил о том, что авторы «Матрицы» трактуют его идеи совершенно неправильно. Но дело не столько в философском недопонимании сценаристов, сколько в том, что — по фильму — все мы части одной иллюзии. И сам Бодрийяр тоже. Вполне вероятно, что это приводило его в бешенство.
Ключ
Бодрийяр говорит о том самом обществе, который придумал в 1930-х годах Хаксли, а французский философ в 1970-х годах описал как актуальную реальность сегодняшнего дня. Реальность эта специфична, так как представляет собой воплощенную идею симулякра, то есть не самой удачной подделки под эту самую реальность. Впрочем, давление убеждения так велико, что собственно реальность никого не интересует — в конце концов ее можно отменить или (с помощью СМИ) подменить любое событие.
Контекст
Жан Бодрийяр — один из главных теоретиков постмодерна и одновременно с этим его главный ниспровергатель и разоблачитель. Тот факт, что он, как и все мы, пойман в дьявольскую сеть симулякров, был осознан им во всей своей трагической глубине. Возможно, поэтому он не принимал никакого участия в событиях 1968 года, отлично понимая их стратегическую бессмысленность. Популярность Бодрийяра основана на все том же эффекте универсального потребления, где даже трагическое самосознание личности является еще одним потребительским ресурсом. «Как средневековое общество уравновешивалось, опираясь на Бога и Дьявола, так наше общество получает равновесие от потребления и от его разоблачения. Вокруг Дьявола еще могли организовываться ереси и секты черной магии. Наша магия белая, нет потенциальной ереси в изобилии. Это — профилактическая белизна пресыщенного общества, общества без головокружения и без истории, не имеющего другого мифа, кроме самого себя».
Жан Бодрийяр. Общество потребления (1970)
Первое, что делает Бодрийяр, — это разоблачает прогресс и манию роста, поразившую современное общество. Поиск бесконечных источников роста и бесконечная же его стимуляция приводят к тому, что общество теряет «точку насыщения» и его экономическая система превращается в механизм для постоянного воспроизводства.
Счастье, маркированное вещными знаками благополучия, отныне стало обладать количественными характеристиками. Идея уплотненного до холодильника счастья и лежит в основе современной демократии, которая стала представлять собой потенциальное равенство всех перед лицом успеха и потребительских радостей. Однако это всего лишь иллюзия, подчеркивает Бодрийяр, так как истинная демократия равна не холодильнику, а мере включенности человека в социальную деятельность. Когда мы начинаем оперировать вещами в качестве критерия классовой принадлежности, мы глубоко ошибаемся. Ни одна яхта не превратит плебея в аристократа. Зато может отлично замаскировать реально существующее неравенство и снизить уровень социального конфликта. Несвобода личности в мире такой иллюзорной свободы выражается прежде всего в ее потребительских желаниях. Эти желания совершенно не связаны с необходимостью, но продиктованы системой, которая производит потребность в вещи одновременно с самой вещью. Таким образом человек превращается всего лишь в обслуживающий персонал экономики. Самостоятельная женщина или сильный мужчина — это не более чем социально одобренный и навязанный тип потребителя.
Мода и постоянно обновляющийся список карго-культов требуют постоянного обновления списка потребляемых товаров. В этом отношении телевидение и СМИ работают исключительно на самовоспроизводящуюся экономику. И сам человек, и его тело, и его время становятся объектами потребления. Культ красоты и сексуальности — отличный экономический ресурс. Культ изобилия незаметно переводит рефлексию человека из области свободы в область счастья. Это самое счастье, которое так навязчиво декларируется общественным мнением, телевидением, культурой и которого в реальности достичь невозможно (иначе все остановится), приводит человека к обратному, то есть к уверенности в собственной неполноценности. За иллюзию человек расплачивается хронической депрессией и тайным страхом надвигающейся катастрофы и общей неустойчивости бытия.
Джон Де Грааф, Дэвид Ванн, Томас Нейлор. Потреблятство. Болезнь, угрожающая миру (2001)
Авторы описывают симптомы заразной болезни, которая охватила все население США, — синдрома «потреблятства». Изначально это был цикл передач американского Национального общественного радио. Когда вышла первая передача из серии, одна американская учительница предложила детям обсудить эту тему. Выяснилось, что «в среднем дети думали, что они обладают количеством вещей, в три раза превышающим необходимое им. Одна девочка сказала, что уже не может закрыть дверь своего платяного шкафа. „У меня слишком много вещей, одежды, которую я никогда не ношу, — объясняла она, — я просто не могу избавиться от них”». Два университета США выдавали книгу бесплатно каждому первокурснику.
Скромное обаяние буржуазии (1972)
Почти совсем глухой 72-летний Бунюэль снимает фильм, сюжет которого подсказал ему его продюсер Зильберман. Однажды он пригласил на ужин 6 друзей и совершенно забыл об этом. Вечером он был крайне смущен, обнаружив на своем пороге 6 приятелей, мечтающих вкусно поесть. Бунюэль укрупняет тему ужина до навязчивой идеи. Осуществить ее все время что-то мешает. То сны, то реальность, которая по безумию равна снам. Средний класс здесь выведен в роли своего рода игрушки в руках истории. Чего еще достоин класс, чья главная жизненная задача состоит в том, чтобы плотно поужинать?