Виктор Пелевин. Transhumanism Inc. М.: Эксмо, 2021. Содержание
Достигнув самого дна янг-эдалта и нью-эйджа в предыдущем романе, Виктор Пелевин (не путать с Александром), подобно своему новому герою Атону Гольденштерну, одумался, осознал, извлек и воспарил ввысь. Началу восхождения способствовали несколько обстоятельств. «Transhumanism Inc.» — столь же толстый, что и «Непобедимое солнце», — оказался сборником рассказов и коротких повестей, что явно пошло ему на пользу. Малый Пелевин не так утомителен, как большой. Позаимствованы были и некоторые более-менее удачные идеи из прошлого творчества: мир недалекого будущего из «iPhuck 10», духовные вампиры из «Empire V», сатира на феминизм из «Тайных видов Фудзи». Но главный интерес к очередной книге подогревает заочная дуэль с Владимиром Сорокиным, которая превращается в самостоятельное явление русской литературы. Два классика сходятся в битве за «прекрасную Россию будущего» — что может быть увлекательнее?
Пелевин и Сорокин и раньше обменивались выпадами в сторону друг друга, теперь же можно говорить о наступлении по всем фронтам. Сорокин уже давно, как минимум с «Дня опричника» (2006), рисует в своих произведениях общий мир псевдосредневековой архаики, в котором живут в избах, ездят на гужевом транспорте, возрождено дворянство и прочие сословия, коммунизм окончательно сросся с православием, Европу частично захватили ваххабиты, а где-то в Средней Азии, как на старинных картах, расположено государство Тартария. Каким-то образом в этих реалиях продолжают совершенствоваться технологии: люди повсеместно пользуются аналогами смартфонов — умницами, созданы биороботы «с неизменными улыбками» — маяковские, которых можно кормить отбросами, а желанной добычей каждого стал теллур — наркотик, «дарующий целый мир».
Крайне схожий реквизит мы находим и в новой книге Пелевина. Двухэтажная деревянная Москва, телеги, запряженные лошадьми, помещики, жгущие керосин, правящая партия сердоболов — «социалистических евразийских революционных демократов-охранителей (большевиков)», Европейский Халифат и Средние Тартарены. При этом почти все обладают мозговым имплантом и ошейником-кукухой — для постоянного онлайна, не прочь «трипануть» от наркотика туман, а в качестве прислуги используют «лишенных высших нервных функций» биороботов-хелперов (в просторечье «холопов»), которые живут в хлеву, питаются «всякой мерзостью», но от любой работы испытывают «бесконечное, превосходящее любое наше понимание» счастье. Видимо, этих холопов стоит считать особым уколом в сторону Сорокина: словно отсылая к гностической «Ледяной трилогии» последнего, Пелевин делает их одержимыми одной идеей: «Мясо сгорит! Тело распадется! Свет освободится!» Да и титулатура главного сердобола — бро кукуратор — подозрительно напоминает имя основателя Братства Света Бро.
Еще одна несомненная параллель: обращение к русской классической литературе. Как Сорокин в свое время «переписал» толстовскую «Метель», попутно найдя своего самого симпатичного героя — доктора Гарина, так теперь Пелевин из бунинской «Митиной любви» сделал, пожалуй, лучшую новеллу сборника. Не будет преувеличением сказать, что в фигуре единственного классика пелевинского мира Германа Азизовича Шарабан-Мухлюева, то зацикленного на «орально-анальной тематике», то позволяющего себе дерзкую неполиткорректность, скрыты сразу оба наших антагониста.
Можно много гадать, почему пути двух изначально совершенно несхожих друг с другом писателей пересеклись на столь незатейливой (анти)утопии примитивистского толка. Попытка ли это пророчествовать — вопреки художественной реальности — о реальности политической, слишком важной, чтобы от нее отмахнуться? Или закономерный итог эволюции самих авторов, чья востребованность у современного читателя прямо пропорциональна их ангажированности текущей повесткой дня? Мы дадим еще один вариант ответа, который потребует понимания духа нынешней эпохи и его преломления в творчестве тех, кто волей-неволей этот дух ловит. Прежде всего Пелевина, конечно, о нем ведь идет здесь речь.
На первый взгляд, изображенная в «Transhumanism Inc.» цивилизация — это шаг вперед по сравнению с нашей. «Человечество уходило от карбона, эмиссий, отходов, перепроизводства, перенаселения, инфекций. Цивилизация ужималась, становясь простой и экологичной; человек возвращался к природе, от которой так самонадеянно отпочковался». К тому же воплощена древняя мечта человека — бессмертие: пусть не всего тела, а только мозга, который хранится в специальной «банке», пока бесплотная личность наслаждается безграничными возможностями в виртуальной реальности. Впрочем, «баночные перспективы» есть только у правителей, олигархов, их помощников и редких счастливцев, выигравших в лотерею, — остальные по старинке унавоживают землю и даже не ропщут. На этом стоит остановиться подробнее.
Что такое мечта о бессмертии в истории человечества? Это жажда невозможного, небывалого, это отказ считаться с несовершенством жизни, это требование иного мира — принципиально иного и лучшего. Что такое мечта о бессмертии в «Transhumanism Inc.»? Еще одно обычное желание — наряду с грезами о миллионе долларов, карьере или жене-топмодели. Не сбылось, и ладно — на всех, понятно, топмоделей не хватит. Но и «попавший в банку» в итоге оказывается где? В беличьем колесе тотальной симуляции, где ему закрыты даже те возможности, что приоткрывались «в реале». Таков неутешительный финал истории о потомке самураев Сасаки-сане, который нашел путь к душам древних бойцов, но после смерти очутился в компьютерном плену анимешных лолит-якудза. Впустую оборвалась и судьба Дмитрия из «Митиной любви» — единственного по-настоящему живого персонажа пелевинской книги, кто был лишен самодовольства, а потому испытывал «непрерывное омерзение от трения органов чувств о мир».
Самым красноречивым свидетельством того, что баночная «вечность» является духовным тупиком, можно считать фигуру Атона Гольденштерна, в которую Пелевин упаковал, по своему обыкновению, ворох символов — умирающего и возрождающегося бога, сатану, сансарный круговорот, — но которая прежде всего демонстрирует нам главную особенность его мира — крышку над головой. Крышку во всех смыслах — метафизическую, экзистенциальную, онтологическую. Дальше настоящего состояния пути нет, восхождение оборачивается иллюзией, бегом на месте, а значит — шагом назад. Трансчеловечество Пелевина оказывается инфрачеловечеством, неслучайно все банки находятся под землей и чем выше статус бессмертного, «тем глубже бункер».
Погодите, могут возразить, герои Пелевина выведены сатирически, нельзя же всерьез обсуждать онтологию, к примеру, щедринского карася! Что ж, сатире Пелевина надо отдать должное — она по-прежнему остра. Холопы, вынужденные ходить в «зеленых от соплей масках вне зависимости от эпидемиологической обстановки»; их обязательный облик белого европейца, из-за которого «серьезного движения за права хелперов не было даже в зонах „Америка” и „Европа”»; «новая гендерная роль» мужчин, заключающаяся в «страпоновом возмездии» со стороны женщин «за века привилегий и гнета»; современные западные художники, чей продукт «превратился в засиженную тремя парткомами стенгазету»; русские научные школы, которые «веками сохраняются на подножном корму, спасибо им за это от Родины», — продолжать можно долго. Печаль в том, что от Пелевина, похоже, остался только сатирик. Тогда как мы знали и другого Пелевина — метафизика, буддиста, психотехника. Его прежние герои, не удовлетворенные этим миром, искали и находили другой — Внутреннюю Монголию, Оптину Пустынь, Идиллиум. Нынешние не только не находят, но даже не ищут, не знают, что искать.
Пелевину вменяют в вину, что он-де повторяется. Тогда как дело обстоит ровно наоборот: он больше не повторяет, не берет тех высот, которых достигал когда-то, показывая нам запредельную реальность. Теперь вместо духовной реальности — исключительно виртуальная, а следовательно, конечная. Правда, что в каком-то смысле такой реальности и вовсе нет, но это лишь означает, что герои Пелевина заперты в ничто без малейшей надежды на выход. Это даже не гностический мир и, уж конечно, не буддийский. Это постмодернистский мир вложенных один в другой симулякров, которые ссылаются исключительно друг на друга, но никогда — на что-либо иное. В таком мире даже сатира — непосредственное продолжение того, что она призвана по идее опровергать.
Вышесказанное полностью соответствует глобальной тенденции последних десятилетий, выраженной в радикальном уничтожении автономных уровней бытия. Общими усилиями философов, ученых и художников выломаны и выброшены любые перегородки между прежде несводимыми друг к другу слоями реальности, так что метафизика оказалась без остатка поглощена физикой, культура перемешалась до неразличения с природой, а искусство попросту исчезло, поскольку ее «второй мир» стал не нужен и подозрителен ввиду засилья «первого». Практики духа везде были замещены практиками жизни. Сплющенный таким образом человек превратился в «болванку», ограниченную биологией, текущим моментом и властью наличного. Он стал вещью среди вещей. Отныне не он — мера всех вещей, но всякая вещь — мера человека. Уже не важно, иллюзорно сущее или нет, поскольку человек иллюзорен точно: если не как вещь, то как ее симулякр. Такого «человека» впору назвать «постчеловеком», «трансчеловеком», чтобы отличить от того, кем он был когда-то.
Все это нам и транслирует Пелевин, чутьем художника улавливая истинное положение дел. Не его вина, что иссяк кастанедовско-нагарджуновский запал активного неприятия мира, приобретенный им в восьмидесятые — девяностые, на переломе эпох. Осталось лишь неприятие пассивное, нигилистическое, зацикленное на самое себя. Достойное своего времени — но не более. Настоящий ветер дует там, куда так и не долетел Атон Гольденштерн.