Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Федор Константинов. Стефан Цвейг. М.: Молодая гвардия, 2022. Содержание
Первая биография Стефана Цвейга авторства журналиста Эрвина Ригера была опубликована в 1928 году, то есть еще при жизни писателя. Этот факт недвусмысленно свидетельствует о высоком статусе Цвейга в первые десятилетия XX века: в 1930-е годы он был четвертым в списке самых издаваемых и переводимых авторов мира. Его популярность в Европе и США пошла на спад после Второй мировой войны. В начале 1970-х годов один из рецензентов констатировал, что имя Цвейга почти позабыто и «встречается разве что в работах по истории литературы». О Цвейге вновь активно заговорили в середине 2010-х годов, после выхода фильма Уэса Андерсона «Гранд Отель Будапешт», основанного на нескольких произведениях писателя. Впрочем, его положение в современном литературном каноне от этого принципиально не изменилось: более успешный при жизни Цвейг в итоге оказался в тени других немецкоязычных авторов своего поколения, в первую очередь Франца Кафки и Томаса Манна.
Несмотря на это, за последние пятьдесят лет увидели свет как минимум пять биографий Цвейга и множество исследований, посвященных отдельным периодам его жизни. Интерес к фигуре писателя, пик творческой активности которого пришелся на период между двумя мировыми войнами, связан прежде всего с его трагической судьбой. Триумф нацизма вынудил Цвейга — пацифиста и космополита — бежать сначала из родной Австрии, а потом из Европы; в феврале 1942 года, узнав о взятии японцами Сингапура, он вместе с женой покончил жизнь самоубийством в бразильском Петрополисе.
На русском языке до сих пор не было опубликовано ни одной биографии Цвейга, что несколько удивительно с учетом большой популярности писателя в СССР (по числу изданий отдельных сборников и собраний сочинений он опережал даже Хемингуэя и Ремарка). Исправить это упущение решил Федор Константинов — историк литературы, публицист и автор цикла лекций о жизни и творчестве Цвейга.
Важнейший для Константинова источник — автобиография Цвейга «Вчерашний мир», написанная им в последние годы жизни. Эта книга, имеющая подзаголовок «воспоминания европейца», не похожа на традиционные автобиографические тексты. Цвейг концентрируется на социально-экономических и политических потрясениях, выпавших на долю европейцев в первой половине XX века, уделяя гораздо меньше внимания событиям личной жизни. Поэтому Константинов привлекает многочисленные дополнительные источники — начиная с обширной переписки Цвейга (в числе его адресатов были Фрейд, Горький, Томас Манн и Брюсов) и заканчивая воспоминаниями современников, среди которых особое место занимает книга Фредерики Цвейг, первой жены писателя.
Константинов создает очень подробное жизнеописание Цвейга, рассказывая не только об основных вехах биографии писателя, но и помещая его фигуру в контекст интеллектуальной и культурной истории Европы первой половины XX века. Он избегает того, что можно назвать биографическим вакуумом — ситуации, когда биограф настолько сильно фокусируется на жизни и мнениях своего героя, что весь окружавший его мир исчезает из поля зрения. Из книги Константинова мы узнаем о взаимоотношениях Цвейга с коллегами-писателями, журналистами, критиками, драматургами, режиссерами, актерами, политиками и многими другими современниками. Среди них оказываются не только знаменитости вроде Рильке или Гофмансталя, но и плохо знакомые современному читателю фигуры, входившие в круг общения Цвейга, — например, литературовед Рене Фюлоп-Миллер, которому писатель отправил одно из прощальных писем, прежде чем покончить с собой.
По сравнению с другими биографами Цвейга, Константинов уделяет большее внимание его контактам с русскоязычными литераторами и Советским Союзом. Автор посвящает отдельную главу визиту писателя в СССР, состоявшемуся в 1928 году, когда он был приглашен на торжества по случаю столетия со дня рождения Льва Толстого. Константинов скрупулезно реконструирует советские приключения Цвейга, посетившего Москву, Ленинград и Ясную Поляну и познакомившегося с советскими писателями и деятелями искусства. Пребывание в СССР произвело на Цвейга смешанное впечатление: признавая достижения новой власти в области социальной политики, он был встревожен наступлением на свободу слова и ущемлением прав интеллигенции и бывшей буржуазии. Константинов приводит письмо, которое Цвейг по итогам поездки написал своему другу Ромену Роллану: «Народ выиграл невероятно, однако наш инстинкт заставляет сразу посмотреть, кто же проигравшие, а проиграли (помимо истребленного класса дворянства и царской фамилии) как раз те люди, которые нам всех ближе, — мыслящие, свободные, независимые».
Константинов обращается и к художественным текстам Цвейга, но делает это довольно странным образом. Его главным образом интересуют автобиографические детали, которые биограф выискивает в новеллах, рассказах, пьесах, романах и беллетризованных жизнеописаниях, созданных писателем. Константинов при этом совершенно не утруждает себя поиском доказательств, полагаясь главным образом на свое чутье:
«Как биографу, интуиция мне подсказывает, что при описании внешности великой французской поэтессы Марселины Деборд-Вельмор Стефан думал о Марцелле и о своей влюбленности к ней, своей пылкой увлеченности ею. По-моему, это совершенно очевидно».
Обнаружив очередную, как ему кажется, биографическую параллель, Константинов приводит пространную цитату из произведения Цвейга, иногда дополняя ее кратким комментарием. Временами автор настолько увлекается цитатами, что его книга начинает напоминать коллаж, составленный из фрагментов первоисточников.
Однако основная проблема книги Константинова заключается в другом. Как это часто бывает при написании биографий, автор настолько очарован своим героем, что оказывается не в состоянии выдержать критическую дистанцию по отношению к нему. В частности, это проявляется в том, что Константинов нередко воспроизводит автобиографический миф, созданный Цвейгом во «Вчерашнем мире». Приведу один пример. Рассказывая о поведении писателя в начале Первой мировой войны, автор отмечает, что Цвейг хоть и поддался патриотическому угару в августе 1914 года, но оправился от него гораздо раньше многих своих коллег. Константинов упоминает, что в сентябре того же года Цвейг опубликовал в одном из немецких изданий статью «Зарубежным друзьям», «в которой приз[вал] коллег, деятелей культуры, к долгу и совести. Обрати[лся] с просьбой „при отсутствии связи хранить верность своим друзьям за границей“, попроси[л] каждого проявить дар убеждения и силу слова в своих попытках остановить бессмысленную бойню. [Ромен] Роллан, прочитав этот призыв, ответи[л] на немецком языке из Швейцарии: „Я никогда не покину своих друзей“».
Именно так этот эпизод описан в автобиографии Цвейга. Однако, как заметил Майкл Хоффман, писатель не до конца честен с читателями. Если мы прочтем статью, о которой идет речь, то обнаружим, что в ней выражается безусловная поддержка действий Германии и Австро-Венгрии. Более того, Цвейг прямо провозглашает приоритет немецкой культуры над общеевропейской: «Самый скромный крестьянин из нижней Германии, [который едва ли поймет меня], ближе мне в эти часы, чем вы, дорогие мои, кому я так часто открывал свои самые сокровенные чувства...». Но, несмотря на воинственный тон некоторых заметок, опубликованных Цвейгом в начале войны, его отношение к происходящему было более сложным. 4 августа 1914 года он записал в дневнике: «Я не верю, что мы сможем победить в войне против всего мира — если бы я только мог уснуть на ближайшие шесть месяцев, ничего не знать об этом, не быть свидетелем этой катастрофы, этого ужаса».
Я решил остановиться на этом эпизоде, потому что он хорошо иллюстрирует одну из основных особенностей книги Константинова. Автор не просто пытается сгладить острые углы, но и зачастую игнорирует те изменения, что претерпели взгляды его героя в течение жизни. Цвейг, писавший «Вчерашний мир» в начале 1940-х годов, был убежденным пацифистом. Однако пацифизм Цвейга не возник на пустом месте и едва ли был «врожденным» свойством его характера. Напротив, представляется, что именно события Первой мировой войны произвели перелом в мировоззрении писателя и привели его в лагерь противников любых вооруженных конфликтов. Но в биографическом нарративе Константинова этой трансформации нет. Цвейг оказывается кем-то вроде персонажа низкосортного романа с заранее заданным набором характеристик, остающихся неизменными на протяжении всего действия книги.
При всем своем пацифизме Цвейг настойчиво стремился дистанцироваться от политики (упомянутый Майкл Хоффмман с сарказмом называет его «не пацифистом..., а пассивистом»), что с каждым десятилетием становилось все сложнее и часто приводило к неоднозначным последствиям. В середине 1930-х годов, оказавшись в эмиграции и прекрасно осознавая опасность нацизма, писатель воздерживался от публичных заявлений с критикой гитлеровского режима. Можно также вспомнить скандал, разразившийся в 1941 году после выхода книги Цвейга о Бразилии: писатель восторженно отозвался о приютившей его стране, деликатно умолчав о диктатуре Жулио Варгаса (к слову, бразильские власти оказали Цвейгу теплый прием и помогали в работе над книгой). Константинов обходит эти сюжеты стороной, а если и упоминает о них, то сразу занимает оборонительную позицию: «Вот уже почти столетие как книга Цвейга „Бразилия — страна будущего“ многократно переиздана и переведена на разные языки, все нелепые обвинения канули в Лету, заслонены масштабом и талантом автора».
Цвейг пытался играть роль «свободно парящего интеллигента» в эпоху, когда для этого оставалось все меньше возможностей; неудивительно, что многие его поступки и решения сегодня могут показаться нам сомнительными. Но едва ли имеет смысл осуждать Цвейга или, напротив, оправдывать его, как делает Константинов. Вместо этого стоит попытаться исследовать фигуру Цвейга во всей ее сложности, не закрывая глаза на противоречия и неудобные факты, тем более что многие события его жизни странным образом рифмуются с нашим невеселым временем. Но это уже задача для другого биографа.