«Лианозовская школа»: между барачной поэзией и русским конкретизмом. Под редакцией Г. Зыковой, В. Кулакова, М. Павловца. М.: Новое литературное обозрение, 2021. Содержание
Весьма разнообразный по составу коллективный сборник статей о «лианозовской школе» — группе поэтов и художников, которой руководили Игорь Холин, Всеволод Некрасов, Генрих Сапгир и Евгений Кропивницкий. Им (а также Яну Сатуновскому, все-таки, на наш взгляд, стоявшему особняком в послевоенной поэзии) посвящен основной корпус текстов, написанных Юрием Орлицким, Массимо Маурицио, Данилой Давыдовым, Томашем Гланцем, Марко Саббатини и еще примерно двумя десятками не менее выдающихся стиховедов.
По касательной к теме сборника прошли несколько статей, посвященных Эдуарду Лимонову и Михаилу Соковнину, а также очерки общекультурного свойства. Почти все материалы, вошедшие в книгу, можно назвать обязательными к прочтению, а, например, статья Игоря Левшина «Холин как Берроуз, или Космос как барак» — так и вовсе то, что мы в редакции называем «бальзамом». Где еще встретишь на одной странице имена Ника Ланда и Резы Негарестани в контексте русской нонконформистской литературы, как не в статье редактора легендарного «Птюча»?
В остальном, повторимся, книга в высшей степени интересная и познавательная.
«Для Холина испражнение носит лишь косвенно философский характер: единственное, чем его испражнения философичны, — это расстояние, с которого он наблюдает их в разного рода ситуациях. Основная его позиция, однако, — это позиция некого метафизического очевидца, летописца „литературы факта”, „очерков”, для которых неважно, что списано с натуры (вонючий привокзальный сортир) и что зародилось в фантазии поэта (мочепровод)».
Ричард Тейлор. Разум убийцы. Как работает мозг тех, кто совершает преступление. М.: Бомбора, 2021. Перевод с английского О. Ляшенко. Содержание
Простенькая, но невероятно увлекательная книга английского судебного психиатра, работавшего как с участниками бытовых преступлений, так и с террористами, которые после очередной вдохновенной проповеди побежали взрывать Лондон. От Ричарда Тейлора вы узнаете, что чаще остальных групп населения жертвами убийств становятся младенцы в возрасте до одного года, а сексуальные маньяки вроде Теда Банди — статистическая погрешность в мире действительно опасных отморозков.
Подробно разъясняя, как устроена психика убийцы, Тейлор попутно доказывает, почему, по его мнению, даже к самым неадекватным психопатам надо проявлять милосердие, помня о том, что их поведение — лишь сбой в работе организма (в том числе социального).
«Все преступники в некоторой степени уникальны, но я могу разделить своих пациентов, совершивших убийство в состоянии психоза, на три большие группы. В первую входят те, кто вел „нормальный” образ жизни до начала расстройства, быстро реагирует на антипсихотические препараты, участвует в лечении и в короткие сроки достигает прогресса. <...> Ко второй группе принадлежат люди, которые находились в состоянии психоза задолго до убийства. Часто лечение идет плохо, а прогресс достигается медленно и с большими усилиями. Для многих из них возвращение в общество небезопасно.
В последнюю группу входят пациенты с тремя диагнозами, и она самая многочисленная. Под этим я имею в виду сочетание расстройства личности, наркозависимости и психоза.
У этих больных присутствует комбинация жестокого обращения в детстве, употребления наркотиков или алкоголя и психоза. Это обездоленные, беспризорные молодые люди, которые не смогли получить образование и устроиться на хорошую работу. Для них характерны неадаптивные способы борьбы со стрессом, такие как аутоагрессия и (или) антисоциальное поведение. Они злоупотребляют алкоголем и наркотиками и, помимо всего прочего, сталкиваются с психозом, серьезным психическим заболеванием, в раннем взрослом возрасте. Именно в этот момент и совершается убийство».
Эту книгу от множества ей подобных отличает в первую очередь то, что после ее прочтения вы не будете искать в своих близких психотические черты и шарахаться от каждого скрипа половицы. Напротив, читатель «Разума убийцы», скорее всего, научится лучше понимать извращенную логику потенциального абьюзера и оперативно предотвращать ситуации, грозящие летальным исходом.
Любовь и война. Валерия и Михаил Пришвины. 1940–1943. Подгот. текста Л. А. Рязановой, Я. З. Гришиной; коммент. Я. З. Гришиной. СПб.: Росток / М.: Литературный музей, 2021. Содержание
Со школы нам навязывают образ Михаила Михайловича Пришвина как эдакого старичка-боровичка, любителя пострелять вальдшнепа и послушать, как барсуки хрустят валежником. Разумеется, этот воображаемый образ ничего общего не имеет с действительностью. В жизни Михаил Михайлович был очень сложным человеком, тонко и одновременно страстно чувствующим, а о его политических взглядах, порой доходивших до открытых (и не до конца понятно, насколько искренних) симпатий к Гитлеру, лучше лишний раз не вспоминать.
Стараниями Лилии Александровны Рязановой и Яны Зиновьевны Гришиной вышла по сути заново пересобранная книга документов, касающихся, наверное, самого тяжелого периода в жизни семейства Пришвиных. Концептуально том разбит на две относительно равные части, одна из которых посвящена отношениям супругов, а другая — эвакуации в селе Усолье. Читать личные записи Пришвиных местами невероятно грустно, а местами столь же удивительно радостно. И безусловная заслуга составителей в том, что они, любовно подойдя к подаче материала, искусно выверили эту смену сильных эмоций.
«Она писала мне письма, не думая о том, хорошо ли они написаны или плохо. Я же старался изо всех своих сил превратить свое чувство к ней в поэзию. И если бы наши письма судить, то окажется (теперь уже оказалось), что мои письма прекрасны, а ее письма на весах тянут больше, и что я, думая о поэзии, никогда не напишу такого письма, как она, ничего о поэзии не думающая.
Так, оказывается, есть область, в которой при всем таланте к поэзии, ничего не сделаешь: и есть „что-то” значащее больше поэзии. И не только я, но и Пушкин, и Данте, и никакой величайший поэт не может вступить в спор с этим „что-то”.
Всю жизнь я смутно боялся этого „что-то” и много раз давал себе клятву не соблазняться чем-то большим поэзии, как соблазнился Гоголь. Я думал, что в этом соблазне поможет мне смирение, сознание скромности своего места, любимая моя молитва „Да будет воля Твоя (а я — скромный художник)”. И вот, несмотря ни на что, я подошел к роковой черте между поэзией и верой».
Бальяни Агостино Паравичини. Тело Папы. М.: АСТ, 2021. Содержание
Отличная новинка франшизы «Страдающее Средневековье»: книга известного итальянского медиевиста Бальяни Агостино Паравичини «Тело Папы», переведенная Олегом Воскобойниковым и посвященная институту папства. О том, что институт этот устроен довольно непросто, знают теперь даже любители телесериалов, однако исторические подробности, касающиеся выборов, похорон или разграбления дворца понтифика после его смерти, все равно впечатлят даже тех, кто не имеет привычки интересоваться серьезными научными исследованиями.
«Цирюльник умершего [папы] не может забрать бритвенный прибор и серебряную плошку, потому что они должны всегда оставаться в покоях вместе со скатертями, но новый папа должен выплатить ему 10–12 флоринов. Речь идет о личных предметах, которые последними касались тела папы, потому что цирюльник брил покойнику голову. Вторая статья уточняет, что, если пекари и виночерпии папы захотят заполучить скатерти, на которых тот трапезовал в последний раз, и бочки, из которых он пил, их им не выдавать, потому что они „уже получили причитающееся”».
На «Горьком» можно прочитать фрагмент из книги Паравичини.
Иван Толстой. Волтерская букашка и другие книжные истории. СПб.: Изд-во РХГА, 2021. Содержание
Иван Толстой — филолог, историк литературы и журналист, хорошо известный культурной публике благодаря работе на радио «Свобода» и программе «Исторические путешествия Ивана Толстого» на телеканале «Культура». В его новую книгу вошли эссе, посвященные чтению «старых хороших книг и тех, кто о них пишет», — тексты почти без ссылок, простые, но весьма познавательные и увлекательные. Например, одно из эссе посвящено загадочному «анонимному» переводчику «Дон Кихота», выходившего в издательстве Academia, а другое — шляпе Мережковского, украденной в Башне Вячеслава Иванова:
«В одиннадцать часов вечера, — писал Александр Яблоновский, — в столовую, где гости мирно сидели за чайным столом, вошел чиновник охранного отделения Статковский (с Георгием в петлице), в сопровождении местного пристава, пяти-шести околоточных, большого количества лиц в штатском платье и по крайней мере двадцати городовых, вооруженных винтовками. Опасные заговорщики... были переписаны и подвергнуты, каждый в отдельности, личному обыску. Все „документы” были отобраны и опечатаны. Обыск продолжался до половины четвертого утра, когда был составлен протокол, в котором было запротоколировано, что в квартире г-на Иванова „ничего предосудительного найдено не было”. Одну из гостей, г-жу Волошину (Елену Оттобальдовну, мать Максимиилиана. — Ив. Т.), потребовали к градоначальнику для выяснения личности. Остальные гости, получив свои документы обратно, мирно разошлись. Но с горем констатировали пропажу нескольких шапок... Как говорят, поэт Мережковский вследствие конфискации его шапки явился домой в женской шляпе, а поэт Иванов (квартирохозяин) с душевным прискорбием констатировал, что все пиво, приготовленное для званых гостей, было выпито гостями незваными».