Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Найл Киштайн. Краткая история экономики. 77 главных идей о богатстве и бедности от Платона до Пикетти. М: Бомбора, 2022. Перевод с английского Т. Кудашевой. Содержание
Экономика традиционно считается далеко не самой простой наукой для изучения. Читатель неподготовленный, решив что-то узнать о ней, рискует быстро заблудиться в обилии теорий, моделей, имен и школ. Листая журнал «Міръ Божій» за 1896 г., можно встретить очень показательное описание: «Приступающий к изучению теоретической экономии не в силах, разумеется, критически относиться к тому, что ему предлагают: одно он, не продумав, принимает на веру, другое понимает превратно, третьего вовсе не понимает». С учетом того, что за прошедшие более чем сто лет экономическая теория на месте не стояла и стала еще сложнее, эта картина характерна и для нынешнего дня. В отсутствие специального образования (а часто — даже при его наличии) представления о том, что такое экономическая наука, в чем состоят ее ключевые идеи и какой путь она прошла, зачастую сводятся в лучшем случае к обрывочному набору персоналий, а в худшем — к набору лозунгов и штампов. В таких условиях краткая, грамотная и увлекательная научно-популярная книга была совершенно необходима. Выходили на русском языке краткие и грамотные, но в большей степени академические книги, например труд Хайнца Курца «Краткая история экономической мысли». Выходил увлекательный и грамотный, но отнюдь не краткий «Путь к великой цели» Сильвии Назар. Выходили и книги безграмотные, чего греха таить, но, чтобы никого не обижать, здесь их упоминать не будем.
Издание на русском языке книги Нила Киштайна «Краткая история экономики: 77 главных идей о богатстве и бедности от Платона до Пикетти» позволяет наконец вздохнуть с облегчением и закрыть этот гештальт. В оригинальном названии не было ни Платона, ни Пикетти, но здесь добавление в русском переводе, пожалуй, дает оценить авторский размах. Одновременно сразу возникает традиционный вопрос: а нужно ли вообще знать что-то про историю науки, чтобы оценить современные идеи? Упрощенный (так называемый кумулятивистский) взгляд на науку предполагает, что сегодня мы знаем больше, чем вчера, завтра будем знать больше, чем сегодня, а потому нет никаких причин знать предысторию. Все, что было верно, вошло в современные учебники, а все, что было ложно, оказалось заслуженно забытым. Историк экономической мысли Хайнц Курц как-то раз иронично отметил, что эти рассуждения в точности повторяют ту аргументацию, с которой, по легенде, была сожжена Александрийская библиотека. К сожалению, в реальной жизни такая картина линейного прогресса не очень характерна даже для естественных наук, и тем более плохо подходит для описания социальных. Идеи в экономике много раз появлялись, умирали, возрождались на новом аналитическом уровне, пересматривались, оказывали влияние, опровергались вновь. Переосмыслялись определение, предмет, метод науки, сменилось даже название. Иногда это приводило к новым прорывам, а иногда возрождались старые, казалось бы, давно похороненные идеи (австралийский экономист Джон Куиггин придумал для этого процесса меткий ярлык «зомби-экономика»). Кроме того, не стоит думать, что, если идея на данный момент мертва в академическом дискурсе, она не может прекрасно себя чувствовать в других — так, например, многие современные дебаты политиков о международной торговле отчетливо повторяют аргументацию XVI–XVIII в., развитую меркантилистами.
Книга Киштайна открывается рассмотрением древних греков и схоластов, что позволяет, с одной стороны, понять, как экономическое знание формировалось на тех этапах, когда экономической науки как таковой еще не было, а с другой — увидеть, насколько важно в будущем окажется философско-богословское наследие для постановки ключевых проблем и выработки основных категорий. Не стоит забывать, впрочем, что и сам Адам Смит, традиционно считающийся отцом экономики, изначально занимался именно моральной философией. При этом попытка высветить те аспекты идей Сократа, Платона и Аристотеля или Фомы Аквинского, которые касаются непосредственно хозяйственной жизни общества, окажутся небезынтересны для тех читателей, для кого они в первую очередь являются представителями философии или теологии.
Далее Киштайн знакомит читателя с давно сложившимся каноном деятелей классической политической экономии — Смитом, Рикардо, Мальтусом и другими. Подбор фигур здесь вполне традиционен (хотя можно удивиться отсутствию такого заметного человека, как Джон Стюарт Милль), и автору удается соблюсти разумный баланс между противоречащими друг другу целями упрощения сложнейшего материала, адекватной передачей основных идей и историческими анекдотами, позволяющими читателю передохнуть. Так, например, в главе, посвященной Давиду Рикардо, приводится примечательный эпизод, как британский писатель Томас де Куинси «обратился к экономической науке, обнаружив, что из-за потребления опиума он не может больше изучать более привычные математику и философию», однако остался не впечатлен работами экономистов того времени. Он даже предположил, что любой здравомыслящий человек бы «растолок в порошок их заплесневелые головы при помощи дамского веера», но, взявшись за труды Рикардо, стал его горячим сторонником и одним из виднейших пропагандистов его идей в XIX в. (мы, однако, хотим напомнить, что курение опиума не является необходимой предпосылкой для понимания идей Рикардо и не рекомендуем этот метод для их изучения).
В 1870-х гг. в экономике происходит так называемая маржиналистская революция, знаменующая собой закат политической экономии. Трудовая теория стоимости сменяется субъективной теорией ценности, анализ больших групп людей (наций, классов, сословий и т. д.) переходит в анализ решений отдельных экономических агентов, в центре внимания науки оказывается потребитель, а не производитель, рассмотрение экономики как динамического кругооборота сменяется исследованием статического равновесия, вербальный анализ начинает замещаться математическим, а политическое и историческое измерения начинают исчезать. Естественно, что распространение новых идей происходило не мгновенно, и новая ортодоксия сформировалась и обрела влияние, во-первых, не сразу, а во-вторых — не без сопротивления. От начала XX в. и далее до самого конца книги история, рассказываемая Киштайном, становится более объемной и многогранной, чем в иных полноразмерных учебниках. Одна из причин этого состоит в особенностях структуры экономической науки. Существуют науки мультипарадигмальные, то есть такие, где сосуществуют множество независимых школ примерно равного статуса (с небольшими оговорками примером такого устройства является социология). В экономической науке же происходит, с одной стороны, формирование магистрального направления (как правило, в его отношении используется термин «мейнстрим»), а с другой — разнообразных критических по отношению к нему школ. При очень небольшом объеме книги автору удается, с одной стороны, сжато и ясно изложить идеи мейнстрима, а с другой — показать, какое количество интересных споров и теорий существовало параллельно в это время. Спор о возможности рационального расчета цен и других параметров при социализме, критика предпосылки рациональности человека экономического (ключевой абстракции мейнстрима) со стороны Торстейна Веблена, нападки Фридриха фон Хайека на мейнстрим справа — наличие этих и многих других сюжетов не дают книге Киштайна превратиться в одномерную историю прогресса мейнстрима. При этом нельзя сказать, что автор сильно склоняется в какую-то сторону и льет воду на мельницу конкретного направления. Такого рода книги тоже могут быть безумно интересными — культовая «История экономического анализа» Йозефа Шумпетера очень пристрастна, но этот факт не делает ее хуже, — однако Киштайн очень сдержанно и последовательно в каждой главе воспроизводит аргументацию рассматриваемых им экономистов.
В изложении основных экономических идей до второй половины XX в. у Нила Киштайна был серьезнейший конкурент в виде бестселлера Роберта Хайлбронера «Философы от мира сего» — невероятно и заслуженно успешный популяризаторский труд. Можно спорить, чье представление взглядов Кейнса или Шумпетера окажется удачнее (не факт, что приз тут во всех случаях достанется Киштайну), но при всех достоинствах этой прекрасной книги, увы, современному читателю нельзя будет ее рекомендовать, если он желает ознакомиться с важнейшими экономическими теориями после середины прошлого столетия. Киштайн удачно наследует Хайлбронеру в этой нише. Как связана холодная война и теория игр? Как проблемы стран третьего мира привели к возникновению экономики развития? Как возникла теория зависимости, призванная объяснить отсталость экономик Латинской Америки? Более того, хронологический охват Киштайна доходит фактически до наших дней, так как он захватывает и новое кейнсианство, и неоинституциональную экономику, и экономический империализм, и поведенческую экономику, и теорию аукционов. Последняя часть книги в этом отношении оказывается наиболее сильной и полезной — в конце концов, у нас есть некоторое количество более ранних и вполне компетентных научно-популярных изложений Смита, Маркса или Кейнса, а вот действительно грамотных и емких обзоров новейшей истории экономической мысли было крайне мало. Не в последнюю очередь это объясняется тем, что процесс математизации экономической мысли, начавшийся после маржиналистской революции, в настоящее время зашел очень далеко. Теории, написанные на естественном языке, и потому более удобные для того, чтобы объяснять их «на пальцах», сменились теориями, написанными на языке формул, и потому, чтобы превратить их в доступный для обычного читателя текст, требуется недюжинное мастерство и прекрасное понимание оригинального материала. Одновременно большую сложность представляет и отбор самого материала. Киштайну необходимо было пройти между Сциллой ортодоксальной самонадеянности и Харибдой гетеродоксального сектантства, с чем он тоже успешно справился.
Генри Хиггс еще в 1903 году писал о том, насколько сложно написать именно краткую историю экономической мысли: «Чересчур много внимания чему-то здесь, пробел там, общее отсутствие симметрии — и вот автора обвиняют в предвзятости оценок и неудовлетворительном результате работы, даже если нет никаких оснований сомневаться в полноте его знаний». Сжатие монографий до абзаца приведет к потере глубины и пересказу давно известных фактов. Обычный читатель посчитает, что текст избыточно подробен, а специалист — что он слишком поверхностен. С учетом этих соображений укажем на два момента, которые ставят иногда в укор Киштайну. Во-первых, это европоцентризм его подхода. Древние греки имели значительные достижения в области осмысления хозяйства — но разве не имели их древние индийские или китайские мыслители? То же самое верно и в отношении современных экономистов — да, иногда в тексте появляются ученые незападного происхождения (например, индиец Амартья Сен или родившийся в Сент-Люсии Артур Льюис), но все они, как правило, работали в западных университетах. Во-вторых, при всех попытках избежать превращения книги в перечень достижений мертвых белых мужчин (есть, например, отдельные главы о Джоан Вайолет Робинсон или современной феминистской экономике), они все равно преобладают. Отчасти такой перекос объясняется действительно тем, что женщины получили доступ в экономическую науку сравнительно поздно. При этом во многих современных исследованиях их вклад на ранних этапах становления науки, когда их деятельность в академической среде была институционально ограничена, все равно становится более явно виден за счет исследования экономического знания (не теории), содержавшегося в научно-популярных книгах или памфлетах с призывами к социальным реформам.
Несмотря на все оговорки, книгу Киштайна можно считать безусловной удачей. Она написана компетентным автором, содержит массу примеров из жизни. Она в должной мере и просвещает, и развлекает читателя, пусть экономисты втайне немного гордятся, что когда-то Карлейль охарактеризовал экономику как «унылую» или «мрачную» (dismal) науку. Она кратка, но при этом познавательна. Она является отличным введением в огромный мир экономической науки (и ее истории). Она не лишена недостатков, но, чтобы дать ей справедливую оценку, ее надо сравнивать с другими книгами, имеющими ту же цель, и здесь ее достоинства неоспоримы. Мы надеемся, что она справится с тем, чтобы пробудить интерес к ее предмету, и тогда читатель сможет приступить к изучению более фундаментальных трудов в интересующей его области, а задача Киштайна окажется выполнена.