Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Ондин Хайят. Аромат изгнания. М.: Лайвбук, 2024. Перевод с французского Нины Хотинской
Анемичная, нервная, склонная к плаксивости француженка Талин хоронит любимую бабушку — 102-летнюю Нону, которая оставляет ей в наследство парфюмерную фабрику и три тетради, исписанные Луизой, матерью Ноны, прабабушкой Талин. Читая эти записи, Талин обнаруживает, что корни у нее армянские и ливанские — как и у Ондин Хайят, ее придумавшей. Но шокирует ее не это, а то, что, приблизившись к сорока годам, она впервые узнает подлинную историю своей семьи, от которой ее тщательно оберегали.
Луиза родилась в самом начале XX века в Османской империи. Ее отец был состоятельным и влиятельным армянином, который как мог покровительствовал братьям и сестрам по крови. В 1915 году его голову пронесли на пике младотурки, начавшие массовое истребление армянского меньшинства. Совсем юную Луизу насилуют, но она выживает и находит убежище в Бейруте. Вскоре она выходит замуж за араба и старается забыть о своем происхождении, пока много лет спустя на порог ее дома не стучится первая любовь из детства.
Талин, одновременно разбираясь с собственными абьюзивными отношениями и с выпуском первых духов, созданных на фабрике Ноны после ее смерти, со слезами на глазах изучает воспоминания Луизы и находит в них утешительный ключ к собственной идентичности и личному спасению.
Ондин Хайят — практикующая психотерапевтка с офисом в XVII округе Парижа, гипнотизерка и активная благотворительница, находящая в своем напряженном графике время на то, чтобы писать сентиментальные и любовные романы. В «Аромате изгнания» так или иначе откликаются все эти ипостаси. Хайят как специалист обещает потенциальным пациентам прорабатывать самые сложные проблемы любого характера, так что неудивительно, что после романов с названиями «Прекрасный неверный принц» и «Самое счастливое лето нашей жизни» она вдруг взялась за такую большую и тяжелую тему, как геноцид армян в Османской империи. Впечатление эта книга, впрочем, производит диковатое.
Если с исторической правдой в «Аромате изгнания» все понятно — Хайят, несомненно, внимательно изучила Википедию, — то к правде художественной у читателя наверняка возникнут вопросы. Прежде всего бросается в глаза явно неудачный выбор рамочной композиции — дело даже не в избитости метода, а в том, что он все-таки требует от автора известной способности к мимикрии, к перемене голоса, к умению говорить от чужого лица. Этого в тетрадях Луизы не происходит. И если всякие «ледяные анфилады воспоминаний» и «электрические спагетти телефонных проводов» еще можно списать на особое восточное велеречие, то постельные сцены с припаданием любовника к «раковине» и прислушиванием к волнам женского тела пришли из понятно какой литературы, но уж никак не из последней исповеди на пороге смерти. Художественная неубедительность сквозит и в том, как Луиза по воле Хайят подбирает формулировки, явно взятые не из плоти жизни, а из справочной литературы:
«Двадцать четвертого апреля 1915 года стало для нас самым черным днем. До нас дошла весть, что около шестисот армянских интеллектуалов арестованы в Стамбуле».
У Луизы, вероятно, сработала фантомная память, и она не знала, что аресты, от которых отсчитывается геноцид армян, начались поздно вечером и новость об этом вряд ли могла в тот же день донестись до восточных границ империи. Но и это не смущает так, как то, что человек армянской национальности применяет к божественному Комитасу или поэту-мученику Сиаманто хладнокровно-энциклопедическое «интеллектуалы». Однако именно так происходит здесь и там, когда автор берется максимально достоверно, как ему или ей кажется, передавать предельно чужой опыт.
Вообще, если чем «Аромат изгнания» и примечателен, то тем, как он раскрывает работу современной культурной индустрии памяти и скорби. Хватаясь за самые чудовищные, трагические области человеческой истории, сотрудники этого производства не всегда осознают всю взятую на себя ответственность, но как будто чувствуют определенную неуязвимость перед критикой. В итоге невооруженным глазом видно, как в действительности легко и приятно бродить по ледяным анфиладам воспоминаний, когда они не совсем, мягко говоря, твои, когда они собраны, словно парфюм, по опробованной формуле: немного исторической травмы, немного натуралистических подробностей, немного популярной психологии с соответствующими моральными утешениями — и культурный суррогат памяти готов.
В случае с «Ароматом изгнания» сюда же стоит добавить откровенно комичную мэрисьюшность, корни которой, видимо, кроются в основной профессии писательницы. Все личные и общечеловеческие катастрофы будут непременно преодолены: Луиза, с детства явившая невероятный поэтический дар, полностью реализует свой талант, было обрубленный младотурецкой саблей; любимые бабушки здесь если и умирают, то дожив до ста лет и успев увидеть, как их родина обрела наконец независимость (то, какую цену за это до сих пор приходится платить людям, разумеется, останется за скобками, поскольку не укладывается в логику сериального хэппи-энда).
Главная писательская неудача Ондин Хайят, которая тянет за собой все остальные, заключается в том, что она принимает описанную ей историю как некий свершившийся факт, в то время как армянская национальная катастрофа — явление до сих пор длящееся. Любые проявления насилия по отношению к армянам и в Армении, и в диаспоре до сих пор чрезвычайно болезненно переживаются как продолжение геноцидальной политики, заложенной в последние годы Османской империи, а недавние кадры с тысячами карабахских беженцев вызывают понятно какие исторические ассоциации. При этом каких-то двадцать лет назад журналист Томас де Ваал писал в книге «Черный сад»:
«Скромность проводимых 24 апреля официальных церемоний и публичных мероприятий придавала этому скорбному Дню памяти особую торжественность, что, видимо, отражало и отношение современных армян к геноциду. Жители республики столкнулись с таким множеством других куда более насущных проблем — от Карабаха до экономического выживания, — что кажется: события далекого 1915 года перестали быть для современных армян фактором единения нации. Мой друг Тигран высказал такую мысль: победа над Азербайджаном, по его словам, изменила устойчивое представление армян о себе как о „благородных жертвах“. На этот раз они, наконец-то, победили, а их противник проиграл. Ну и как можно оставаться „плачущим народом“, если вы нанесли поражение своему соседу?»
Как преодолеть эту тяжелейшую национальную травму? Можно ли исцелить ее, не предав при этом памяти погибших? Воссоединится ли когда-нибудь армянская нация, осколки которой будто все больше отдаляются друг от друга с каждым днем?
Это очень сложные вопросы, ответы на которые, увы, не найдешь на кушетке в кабинете психотерапевта из XVII округа Парижа.