Валери Кивельсон. Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века. СПб.: Academic Studies Press / БиблиоРоссика, 2020. Перевод с английского Владимира Петрова. Содержание
Карлик Захарка против супостата
По подносу с солью бегают человечки ростом в несколько сантиметров — они то плачут, то кричат. Их вскрики и всхлипы интерпретирует гадалка — это ее главный источник информации.
Чтобы совратить своих падчериц, а заодно и двух крепостных крестьянок, ротмистр Семен Айгустов исписал любовными заклинаниями и «стихами за баб» целую кипу бумаг, совершая это на глазах у жены, полагаясь на ее неграмотность.
Экс-советник царя, крещеный еврей, врач-немец и русский дипломат румынского происхождения собрались как-то вместе, чтобы всей нечестной компанией вызвать супостата. Но у них ничего не получается из-за спрятавшегося за печкой карлика Захарки (дьявол оказался бессильным, если в комнате хоть кто-то отказывается ему подчиняться). За это грамотные и интеллигентные люди ничтоже сумняшеся сломали карлику Захарке ребра.
Экстравагантные герои и практически готовые сюжеты — подойдут хоть для комедии, хоть для трагедии. Все это реальные истории, имевшие место в России XVII века. Таких анекдотов в книге Валери Кивельсон — множество.
Почему именно XVII век? Кивельсон отмечает, что в это время в России активно развивалась судебная система, благодаря чему до нас дошла обширная база источников по колдовским процессам (несмотря на кремлевский пожар 1626 года, уничтоживший множество документов).
Впрочем, у самой американской историографии о России весьма непростая история. Остановимся на этом подробнее, прежде чем вернуться к колдунам-эротоманам.
Страны Запада не похожи на «Запад»
Как пишет коллега Валери Кивельсон Джейн Бурбанк, до 1989 года западная русистика находилась под значительным влиянием холодной войны. Та или иная позиция относительно 1917 года была для американского ученого индикатором политической идентичности. Одна из отличительных черт «нового поворота» американских русистов — повышенное внимание к истории России значительно ранее 1917 года, особенно к истории до «периода великих реформ».
«В прошлом сравнение России с Западом было довлеющим в американских публикациях о России. Новое поколение и другие новомыслящие историки не любят этого сравнения, и особенно не любят его спутника — идеи „отсталости” России по сравнению с Западом», — пишет Джейн Бурбанк.
Правда, нужно учесть, что этой цитате более 20 лет — статью опубликовали в «Историческом ежегоднике» в 1997 году. Тем интереснее сегодня это актуализировать. Так вот, по мнению Бурбанк, изъян в самом методе сравнения с Западом, изначально задающем «нормативные ожидания и стандарты»:
«В так называемой западной историографии категория „Запад” используется очень неточно. Типичный „Запад” означает историческое развитие только одной страны, то есть Англии, со всеми ее особенностями — экономическими и политическими. М. Конфино (израильский историк Михаэль Конфино, специалист по истории России — Ред.) заметил: „Как ни странно, самая уникальная страна служит моделью, по которой определяют степень развития, прогресса, трансформации и модернизации во всех странах. А как может Россия быть как Запад, когда большинство стран Запада сами не очень похожи на Запад (то есть на Англию?)”».
Обобщенный образ «Запада» (именно в кавычках) играл значительную роль внутри России, где многие представители элиты (управленцы, общественные деятели, мыслители) ориентировались на «западный идеальный тип», воспринимая его как модель прогресса и антипод отсталости. Получается забавная вещь — воображаемый «Запад» стал моделью (или антимоделью) для воображаемой России (без кавычек — то есть России чаемой).
Питер Ван дер Аа. Вид на Москву, 1726 г.
В этом свете некоторые высказывания из книги Валери Кивельсон в первом приближении могут показаться отголоском «старой школы». Не методологически, разумеется, а стилистически — на уровне языка.
«... от неухоженных московских квартир до Нового Орлеана с его пончиками и вдохновляющей атмосферой».
«Интеллект, холодный и благородный атрибут человека — и, как считалось на Западе, преимущественно мужчины, — встречал не особенно благосклонный прием в России. Здесь не гордились им и старались вообще не выставлять напоказ».
Низовая инициатива и «тоскующая» печень
Впрочем, в другом месте исследовательница рассказывает о совсем ином тренде (ссылаясь на профессора славистики Кембриджского университета Саймона Франклина) — так называемой бытовой грамотности. Из-за дефицита образовательных учреждений в России XVII века чтение и письмо осваивали зачастую по «неформальным каналам». Грамотой овладевали несистематически и сумбурно, все равно что кустарным мастерством. Читать и писать мог научить отец, приказчик, местный священник.
А это значит, что в России, где к концу XVII века, по оценкам историка Гэри Маркера, грамотными были 3–5% населения, существовал вполне конкретный общественный запрос, ставший причиной низовой инициативы — «неконтролируемого овладения грамотностью».
Подобно довлатовскому герою, который был с шампанским на «вы» («Третий раз в жизни их пью!»), сама по себе возможность передачи мыслей посредством бумаги вызывала у многих жителей московского государства трепет сродни мистическому — а зачастую и подозрение, на занимается ли «грамотей» колдовством?
Пример из книги Валери Кивельсон — история писца Мишки Свашевского, много лет работавшего с официальными бумагами государственных органов власти, в том числе делая копии. Он использовал нераспространенный по тем временам скилл — грамотность, — чтобы стать свободным. Составив на самого себя фальшивую отпускную грамоту и подделав подпись хозяина (Мишка был крепостным), он вошел в круг московских подьячих, выдавая себя за высокопоставленного приказного служащего.
Аполлинарий Михайлович Васнецов. «Гонцы. Ранним утром в Кремле. Начало XVII века». 1913 год
Эта «магия слова» обернулась в дальнейшем против Свашевского вполне конкретными обвинениями в колдовстве. Когда обман вскрылся, в усадьбе его бывшего хозяина под полом нашли сборник заговоров (среди них были и заклинания, вызывающие бесов). А после доскональных расспросов Мишка назвал множество имен — тех, кто давал ему колдовские тексты для копирования.
Другой случай — история уже упомянутого нами ротмистра Семена Айгустова из Боровска. В 1688 году его жена Федосья пожаловалась на мужа, рассказав о сексуальном насилии над двумя ее дочерьми (двенадцати и шестнадцати лет — старшая падчерица забеременела), а также о побоях и постоянных оскорблениях. Выяснилось также, что Семен совращал крепостных крестьянок. Не знавшая грамоту Федосья сопроводила жалобу кипой бумаг своего мужа — там судейские и обнаружили заговоры, «стихи за баб», скопированные гадательные тексты и прочие непотребства.
В любовных заговорах Айгустова есть и такие, что направлены на отдельные части тела жертвы («ретивае серцо, черноя печень, буйная голова з мозгом, ясными очами, черными бровями, сахарными устами»), которые должны были испытывать человеческие «желание и тоску» по ротмистру. Валери Кивельсон называет это «соматизацией эмоции».
Айгустов даже нарисовал предполагаемый результат своей «соматической магии», что совсем уж уникальный случай — Кивельсон пишет, что это единственный известный ей рисунок XVII века, иллюстрирующий действие колдовства.
«Мужчина и женщина, поднимающие бокалы», рисунок из сборника заговоров. РГАДА. Ф. 210. Приказной стол. Стлб. 1133. Л. 180 об.
Источник: с. 159 книги
«Мужчина (справа) и женщина (слева), одетые возмутительно небрежно <...> чокаются бокалами. Судя по всему, перед нами — нескромная встреча: об этом говорят распущенные волосы женщины, неуместная близость, выпивание с лицом противоположного пола. Глаза в виде спиралей могут свидетельствовать о действии напитка, усиленном заклинаниями или добавленными туда кореньями либо травами», — пишет Валери Кивельсон
Есть также мнение, что некоторые заговоры Айгустова вошли в «Тихий Дон» Михаила Шолохова.
«Что у жены родитца»
Колдовство в России XVII века было преимущественно мужским преступлением. Валери Кивельсон изучила 227 процессов с 499 обвиняемыми (495 установленных обвиняемых плюс четыре процесса с неустановленными — то есть минимум по одному на каждый). Обвиняемых мужчин было 367 (74%), женщин — 128 (26%). Процессов с участием только мужчин — 149 (67%), только женщин — 43 (15%). Процессы с участием и женщин, и мужчин — 40 (18%).
«Мужчины, более мобильные и открытые для социального взаимодействия, чаще попадали в потенциально опасные ситуации, которые могли повлечь за собой обвинения в занятии колдовством», — пишет Валери Кивельсон.
Что интересно, мужчины-колдуны превалировали и в такой традиционно женской сфере, как родовспоможение. Валери Кивельсон отмечает, что из всех изученных ею дел лишь в семи упоминаются заклинания, имеющие отношение к зачатию, беременности и деторождению (хотя во многих других встречаются жалобы на насылание порчи и умерщвление детей).
«В трех делах из семи выкидыш или смерть ребенка приписываются действиям чародеев. <...> эти три покушения на жизнь неродившихся или новорожденных младенцев были совершены колдуньями-женщинами, как и следовало ожидать, учитывая российские и европейские практики в сфере родовспоможения. Однако в России, похоже, никогда не следовали наиболее очевидным путем (вновь влияние „старой школы”? — Ред.). Остальные обвинения в использовании магии, связанной с беременностью, были выдвинуты против мужчин. У одного нашли сборник заговоров, часть которых относилась к деторождению: о „скором женском рожении детей”, о „отомлении жены как родит, чтоб не мучило”, о том, как приготовить „состав давать пить жене и опознает, что родит сна или дщерь”. Еще в одном случае обнаружилось, что двое мужчин переписывали заговоры, один из которых будто бы помогал выяснить, „что у жены родитца мужески пол или женским”. <...> Желание мужчин повлиять на пол своего отпрыска или предотвратить его рождение вполне укладывается в логику патриархального наследования; поражает другое — их прямая связь с облегчением и ускорением родов, действиями, от которых они были целиком отстранены. Даже в этой исключительно женской области необходимые заговоры и заклинания чаще всего предоставлялись мужчинами», — пишет Валери Кивельсон.
Зачарованный хлеб, «крикота» и «икота»
Однако исследовательница указывает на место «в мире русского колдовства <...>, где почти исключительно женские голоса звучат в полную силу, пусть и не всегда отчетливо». Это ситуации, когда женщины, будучи заколдованными, становились кликушами. Валери Кивельсон переводит фокус с характерных признаков кликушества («издавали те же звуки, что и дикие животные — птицы, медведи, зайцы — или домашний скот, икали „всяким голосы”, строили гримасы, падали на пол, <...> кусали себя и других»), указывая на эмансипаторный потенциал данного явления.
«Одержимость волшебным образом развязывала их языки и освобождала тела, предоставляя новые средства мышления и выражения — красочные, динамичные, экспрессивные. <...> Женщины бросали вызов правилам общества, стремившегося заткнуть им рот, принизить их роль, обременить их работой и всячески контролировать. <...> Во время припадков женщины часто высказывались дерзко, но не менее часто впадали в кататонию и немели со свернутым в трубку языком или странно вздувшимся горлом».
Например, весной 1656 года началась «эпидемия» кликушества среди жителей Луха. Сначала во время церковной службы некая вдова Татьяна, стала кричать, что на нее наслали порчу с помощью зачарованного хлеба. В последующие два года произошло 35 случаев кликушества (33 женщины и двое мужчин), а в дальнейшем их стало еще больше. Аналогичные истории имели место в Курмыше, Перми, Соколе. Если оставить подробности, женщин одолевало кликушество, «крикота» и «икота» в 87% случаев, мужчин — в оставшихся 13%.
И, наконец, почему «моральная экономика» и «магия отчаяния»? Валери Кивельсон утверждает, что к магии зачастую прибегали как к крайнему средству:
«Так поступали люди всех сословий в надежде избавиться от старшего по положению, склонного к жестокости, или смягчить его нрав, будь то с помощью невинных или не столь невинных средств. Холопка, терпящая издевательства от хозяина, и боярин, желающий заслужить расположение царя <...> Каждый, независимо от своего места в социальной пирамиде, испытывал острейшую потребность в том, чтобы повлиять на волю старшего по положению».
* * *
Этот материал поддерживает проект She is an expert — первая база эксперток в России. Цель проекта — сделать видимыми в публичном пространстве мнения женщин, которые производят знание и готовы делиться опытом. Здесь вы можете найти интересующую вас область экспертизы и узнать, к кому из специалисток можно обратиться.