Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Чарльз Хаскинс. Ренессанс XII века. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2025. Пер. с англ. под общ. ред. К. Главатских и И. Мажаева. Содержание. Фрагмент
Что Возрождение в европейской истории было не одно, в общем-то давно не новость, поэтому кто-нибудь из наших читателей наверняка задастся вопросом, а для чего было переводить на русский язык такую старую, пускай и известную книгу «Ренессанс XII века» влиятельного американского историка-медиевиста Чарльза Гомера Хаскинса (1870–1937, по совместительству он был еще и советником президента США Вудро Вильсона, что нашло некоторое отражение в трудах ученого), которая впервые увидела свет почти сто лет назад. Ответим, что, во-первых, авторитетные составители серии Polystoria знают, что делают, а во-вторых, книжка и правда захватывающая — все же представление о монолитной темности Средних веков успело так хорошо настояться, что энтузиазм исследователя, открывающего широкой публике всю глубину преобразований XII века, коснувшихся науки, философии, литературы, искусства, права и т. д., не может не вдохновлять. Именно тогда были заложены основы последующего развития европейской цивилизации, хотя сегодня нам не так просто их разглядеть — расцвет латиноязычной поэзии и прозы, схоластики или переводов с арабского неспециалисту по достоинству не оценить, да даже и у появившихся в то время рыцарских романов сегодня не так много поклонников, разве что готическая архитектура недвусмысленно указывает на нерядовой уровень тогдашних достижений. Неудивительно поэтому, что Хаскинса до сих пор внимательно читают и обсуждают (зачастую весьма критически, поскольку избежать перегибов в такой новаторской работе было невозможно): ловко расставляя акценты, он описывает исторический контекст XII столетия, в котором, благодаря последовательному возвращению античного наследия, почти поголовная безграмотность и религиозный догматизм тем не менее шли рука об руку с научным прогрессом.
«В отличие от Каролингского возрождения, Ренессанс XII века не был делом королевской династии или ее двора, и, в отличие от итальянского Ренессанса, он не обязан своим рождением ни одной стране. Если Италия и сыграла свою роль в том, что касается римского и канонического права и перевода текстов с греческого языка, то эта роль не была решающей в Ренессансе XII века, за исключением разве что области права. В целом наибольшее влияние оказала Франция, с ее монахами и философами, с ее соборными школами, кульминацией которых стал новый Парижский университет, с ее вагантами и народными поэтами, с ее центральным местом в новом готическом искусстве. Англия и Германия заслуживают внимания скорее как распространители культуры, пришедшей из Франции и Италии, чем как ее создатели; ведь по мере приближения к XIII веку эта эпоха для Германии становится периодом упадка, в то время как Англия, находясь в тесных отношениях с Францией, движется вперед в том, что касается как латинской, так и народной культуры».
Михаил Кузмин. Смерть Нерона. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2025
Эта пьеса — последнее большое высказывание Михаила Кузмина, в котором поэт суммирует знания, полученные им о мире посредством творчества. На страницах «Смерти Нерона» сталкиваются два героя-перевертыша: собственно, Нерон — художник на престоле, становящийся тираном, — и писатель Павел Лукин, отрекшийся от искусства, чтобы заняться, так сказать, радикальной политикой.
В этой вещи 1929 года, не имевшей ни малейших шансов быть поставленной при жизни автора, древность и современность переплетаются и взаимодополняют друг друга, комментируя становление тоталитарных режимов XX века, которые, как известно, очень любили искусство — особенно извращать его в самом античеловеческом ключе.
«Смерть Нерона» — это и коллективный портрет вождей большевизма, из которого развился сталинизм, и хроника Октябрьской революции, переданная эзоповым языком, и драматическая притча о том, как бездарность, наделенная волей к прекрасному, сооружает репрессивную машинерию, в которой перемалывает искусство подлинное.
Нетрудно заметить, что примерно в то же время схожие мотивы в римских декорациях волновали, например, Антонена Арто и Альбера Камю. «Гелиогабал» и «Калигула» обессмертили своих творцов, став классикой не только французской, но и мировой литературы. «Смерть Нерона» же оказалась даже не забыта, а практически не узнана. Настоящее издание, проиллюстрированное Татьяной Свириной и подробно прокомментированное Ладой Пановой, устраняет эту несправедливость.
«Вынесенный человек. Уф! Насилу выбрался. Не представься я скоропостижно умершим, меня бы не выпустили.
1-й гражданин. А, так ты не по-настоящему покойник? Бей его, ребята!
Тот убегает.
2-й. Говорят, одна женщина родила в цирке.
1-й. Чего ж она в последнюю минуту в цирк пошла?
3-й. Все-таки интересно. Император сейчас же дал вольную ребенку и матери.
Голоса. Тише! Кончилось. Император возвращается.
Двери отворяются. Шествие. Перед Нероном полицейский несет лиру».
Лаура Паунтни, Томислав Марич. Антропология. Все, что нужно знать о происхождении, становлении и развитии человека. М.: Лед, 2025. Перевод с английского Анны Костиковой. Содержание
Когда без должных знаний влетаешь в миры книг, написанных антропологами, порой сложно бывает понять, что же в них научного. Вот Клод Леви-Стросс, например, свалился с лихорадкой в лесах Амазонии, попутно изучив, как его лекари-индейцы делают сложнейшие татуировки на лицах, но при этом не могут рисовать по бумаге, — получились «Печальные тропики». И что с того? Что в этом научного, кроме наблюдательности этнографа?
Или в тех же краях Эдуардо Кон, скажем, пишет «Как мыслят леса» — интересная книга, познавательная, а где же «логия» — в смысле наука? Что эти тексты прибавляют к сумме мира, кроме научных регалий для их авторов?
Книга Лауры Паунтни и Томислава Марича отвечает на все подобные вопросы, первейшим из которых является «Что же изучает наука антропология». Издатель «Горького» Борис Куприянов неожиданно для остальной редакции, целиком и полностью состоящей из жутких напыщенных снобов, сказал: «И сам читаю, и дочке своей подарил — пусть читает».
А Борису Александровичу иногда надо верить.
«Мне не насрать» (Give a Shit) — это проект, сосредоточенный на эффективных мерах устойчивой санитарии и управления городским водоснабжением. Ниже Лаура Корчуланин объясняет главные способы применения ее антропологических навыков к проблемам в реальной жизни.
«Изменение климата ставит под сомнение все уровни нашего существования и бросает им вызов: еде, которую мы едим, одежде, которую мы носим, видам транспорта, которые мы выбираем, и даже туалетам, которыми мы пользуемся. Последний из упомянутых аспектов — западная система смыва туалетов — стал одним из основных направлений моего исследования в рамках проекта „Мне не насрать“ — междисциплинарного проекта, в котором различные методы, от этнографии до дизайнерского мышления и художественно-образовательного творческого нарратива, используются для сообщения обществу и разным заинтересованным сторонам научных результатов простыми, привлекательными и творческими способами. Мой интерес к теме зародился во время этнографического исследования, которое я проводила при помощи разных пользователей общественных туалетов в Барселоне. Впоследствии, целых полтора года наблюдая в Лиссабоне за тем, как и когда люди пользуются [общественными] туалетами, я осознала сложность управления городскими водными ресурсами и санитарией в городах на примере мелкомасштабного дизайна туалетов».
Салман Хан. Новые миры образования. Трансформация обучения в эпоху искусственного интеллекта. М.: Альпина ПРО, 2025. Перевод с английского Камилла Ахметова. Содержание
Гуру онлайн-образования и создатель бесплатной Khan Academy Салман Хан в книге с самоироничным названием Brave New Words с энтузиазмом рисует будущее, где ИИ станет личным репетитором для всех и каждого: он будет помогать учиться, мыслить креативно и даже примерять на себя роли исторических личностей, с которыми можно пообщаться. Все захватывающие дух бенефиты нейротьютора Хан иллюстрирует примерами из деятельности сократического (по методу) ИИ-помощника собственной разработки, что придает и без того брызжущей оптимизмом книге окончательно рекламный тон.
Несмотря на то что описываемые преимущества реальны и даже частично опробованы — с внушающими надежду показателями, — автор оставляет за бортом массу существенных вопросов. Во-первых, Хан, друг и коллега Сэма Альтмана, имел доступ к ранним версиям лингвистических моделей OpenAI и его команда приложила большие усилия не только для того, чтобы она не галлюцинировала, но и соблюдала представления о об этичном наставнике. Что из этого следует — все должны пользоваться именно хановской версией наставников? Одинаковы ли представления об этичном обучении в различных обществах — и должны ли они быть такими? Насколько универсальна эта модель? Насколько этична эта универсальность? Наконец, хотя автор постоянно повторяет, что ИИ-помощник не замена учителю-человеку, от этого его тезис не становится достовернее. Ну и рефлексий о том, каким станет само образование, если смотреть на него, так сказать, философски, книге тоже не хватает.
«Самыми успешными будут те студенты, которые используют ИИ для создания концептуальных связей при разработке идей. Студенты, которые научатся использовать ИИ этично и продуктивно, смогут гораздо быстрее учиться, чем другие, и будут оставаться конкурентоспособными на протяжении всей своей карьеры. Они будут глубже понимать предмет, потому что будут знать, как получить ответы на свои вопросы. Мускулы их любопытства будут не атрофироваться, а укрепляться».
Андреа Дзандзотто. На плоскогорье. М.: Носорог, 2025. Перевод с итальянского Анны Ямпольской. Содержание
Недавно, ведомые лапой самого Рогатого, мы странствовали по закоулкам Bandcamp, пока не наткнулись на тэг venetic-black-metal-front. Под этим названием кучковались ансамбли, которые объединяет любовь к нечленораздельному, но лирическому звуку, монохромные обложки с видами гор, женских грудей и покосившихся зданий, а еще, по всей видимости, их нежно связывает родство с североиталийской областью Венето — той самой, откуда родом автор этой книги.
Атмосфера бессмысленного карнавала чужда музыкантам, по всей видимости, не меньше, чем сеньору Дзандзотто — одному из крупнейших поэтов Италии XX века, чья книга прозы впервые издается на русском. Впрочем, и нечленораздельность — совсем не про него: это в высшей степени казистое, остро заточенное письмо, не чуждое экспериментов с местным наречьем (как и у блэкеров), и складывается оно в невеселый поток воспоминаний об отчужденности и одиночестве. Как бы наверняка выразился какой-нибудь участник Венетского блэк-металлического фронта, это нежный, почти молитвенный рассказ о земле, что зовется родиной, о лицах, оставшихся в прошлом, и о судьбе, которая, как тень, следует за каждым шагом.
«Вот и история Аугусты подходит к концу, могильщик бросает на гроб последние лопаты земли; пришедшие проводить ее немногочисленные подруги мыслями уже в ближайшей остерии, где их ждет стаканчик вина. Аугуста была совсем старая, но не сидела сложа руки: все знали, что она охотно трудится дома, часами возится с горами белья, шьет да штопает — молча или негромко читая молитвы. А когда наступал час обеда или ужина, без капризов съедала все, что ставили на стол, — глядя на нее, даже самые нищие вспоминали о собственном достоинстве и силе духа».