Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Кэтрин Зубович. Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма. М.: Corpus, 2023. Перевод c английского Татьяны Азаркович. Содержание
Несколько лет назад я был музее «Космос» в селе Никульское Ярославской области. Этот музей посвящен Валентине Терешковой, которая первой из женщин слетала в космос в 1963 году. В экспозицию входит деревянный дом — копия избы, где провела детство Терешкова, родившаяся в соседней деревне Большое Масленниково, в 2010-х опустевшей. Изба-трехоконка, примерно похожая на любую избу в Центральной России, но меня как-то особенно впечатлил факт, что электричество в родную деревню Терешковой провели только через несколько десятилетий после ее полета. Казалось бы, чему удивляться, если и сейчас у пятой части населения РФ нет доступа к канализации, но контраст между символическим актом покорения Вселенной и древней, реальной и устойчивой тьмой дома у покорительницы, в 270 километрах от Москвы, показался разительным.
Похожий разрыв между высокими символическими задачами и отсутствием улучшений в жизни их исполнителей образует одну из основных сюжетных линий книги «Москва монументальная». Одну, но не единственную: эта работа, написанная спокойным, ясным, чуждым резких оценок языком, посвящена семи московским «сталинским высоткам». Автор книги — Кэтрин Зубович, американская специалистка по истории городов, архитектуры и городского планирования. Она практически ничего не сообщает нам об эстетической или идеологической сторонах дела, однако фокусируется на социальных и исторических обстоятельствах появления этих зданий. Я расскажу о тех, что показались мне наиболее любопытными.
Вид на монумент Покорителям космоса из 8-го проезда Алексеевского студгородка. ВДНХ, ок. 1966. Источник
Слава Дворцу
Парадоксально, но несущую конструкцию книги образует история здания, которого никогда не существовало: именно оно появляется в книге первым и практически на нем все заканчивается. Речь о Дворце Советов, который был задуман еще в 1920-е. Помимо практических задач — служить административным зданием, — Дворец должен был свидетельствовать о грядущей мировой победе коммунизма. В проекте планетарного масштаба закономерным образом участвовал весь мир. С автором одной из конкурсных заявок, американцем Гектором Гамильтоном, даже приключилась странная история: Гамильтон решил, что именно его проект победил, и, не дожидаясь приглашения, приехал в Москву, а когда выяснил, что его никто не ждет, пытался засудить советских чиновников. В конечном счете на конкурсе победил максимально монументальный из всех возможных вариант Бориса Иофана — высочайшее в мире здание со 100-метровой статуей Ленина наверху. Этот колосс страшно разочаровал прогрессивных архитекторов; по инициативе Ле Корбюзье, который также участвовал в конкурсе, Сталину отправили телеграмму, в которой говорилось об «оскорблении духа русской революции» и «предательстве».
В 1931 году начались работы по созданию фундамента — на месте взорванного храма Христа Спасителя; тогда же было создано особое ведомство — Управление строительством Дворца Советов (УСДС), призванное отвечать на огромный круг не знакомых советским архитекторам, строителям и инженерам вопросов. Несмотря на разочарование иностранных коллег, советские специалисты не решали проблемы в одиночку. Они находились в куда более плотном, чем может показаться на первый взгляд, контакте с зарубежными коллегами — в первую очередь американцами, признанными лидерами в высотном строительстве. В 1934 году группа сотрудников УСДС посетила США, где был подписан контракт с фирмой Moran & Proctor, которая помогала строить фундамент Дворца. Как справедливо пишет Зубович, «удивляет не изолированность СССР, а, напротив, желание и готовность зодчих, инженеров и партийных руководителей, задействованных в этом проекте, перенимать иностранные технологии и идеи». Невероятно, но факт: исследования грунта, проведенные Moran & Proctor в середине 1930-х, пригодились. В середине 2000-х их извлекли из архивов, когда юридический наследник этой фирмы строил башню «Меркурий» в Москва-Сити.
Из-за войны строительство Дворца заморозили, а высококвалифицированных специалистов УСДС перекинули в другие города разбираться с задачами военного времени. Иофан с коллегами был уверен, что проект возобновится после войны, однако в 1947 году по инициативе Сталина вышло постановление, где говорилось о намерении возвести в Москве восемь многоэтажных зданий. Стало ясно, что Дворец опять откладывается, однако высотками предложили заниматься тем, кто хорошо разбирался с подобным — сотрудникам УСДС. Новые гиганты должны были достигнуть все ту же цель — выразить на всю планету величие страны, победившей фашизм, однако ни о каком заимствовании американского опыта речи уже не шло. «Проектируемые здания не должны повторять образцы известных за границей многоэтажных зданий» , предупреждало постановление; на фоне ждановщины эта формулировка не требовала пояснений, но даже ее неуклонное исполнение не уберегло ряд архитекторов от репрессий. Вскоре после смерти Сталина на смену полной изоляции пришли робкие попытки восстановить контакт с зарубежными коллегами, однако стало также понятно, что 100-метровая статуя Ленина над столицей так и не вознесется. Но накопленные в работе над проектом навыки не пропали, а воплотились в высотках.
Строительство Дворца Советов, 1938. Источник
Стулья вместо детей
Лаконичный и ясный, как всякий символ, на бумаге проект здоровой альтернативы небоскребам произвел на практике хаос. Оказалось, что не только руководители, но и реализаторы не очень понимают, что предстоит сделать. Строительство запустило потоки принудительных социальных перемещений, сыгравших определяющую роль в дальнейшей истории Москвы, да и Союза в целом. Прежде всего требовалось переместить тысячи людей, живших на местах будущих строек. Так, например, у самого Кремля в районе Зарядье, где планировалось возвести «восьмую сестру», административное здание высотой 275 метров, жили 10 000 человек. Всех их выселили за городскую черту — в подмосковные поселки Кунцево, Текстильщики, Черемушки и т. д. По существу, речь шла о деурбанизации, мрачном выталкивании горожан из городской среды ради символических целей. Соседями бывших москвичей часто становились строители высоток, которые также переместились — но из глубинки в центр.
Зубович опирается на огромный массив писем: например, тех, кого выселяли и кто пытался аргументировать — как правило, втуне, — почему их надо оставить жить в Москве. Пару этим документам составляют письма тех, кто, напротив, хотел вселиться в элитное жилье. Квартиры при этом распределялись между «работниками науки и искусства» и «руководящими и инженерно-техническими работниками»; речи о размещении людей рабочих или тех же строительных специальностей не идет. Историк пишет, что перед нами хорошая иллюстрация того, как в советском обществе формировалось социальное расслоение, в результате которого «рабочий остался ни с чем». Социальные лифты, стремительно работавшие в 1930-е, после войны перестали функционировать. «Теперь Советскому государству было выгоднее укреплять свои отношения с теми, чей профессиональный взлет произошел десятилетием раньше, чем впускать в ряды управленцев и интеллигенции новое поколение рабочих. <...> „большая сделка“, заключенная между послевоенным сталинским государством и советским средним классом, пошла во вред рабочему классу. К низким окладам и убогим жилищно-бытовым условиям, с которыми рабочие мирились в 1940‑е, добавлялись все более суровые законы, вносившие в разряд преступлений прогулы и смену мест работы».
Зубович приводит душераздирающие письма строителей, которые обнаружили, что здание построенной для их детей школы в Черемушках не работает потому, что используется как склад для высококачественной дорогой мебели, купленной для здания МГУ (которое эти же строители возводят): вместо четырехсот учеников в ней размещаются 4530 стульев, столов и мебельных гарнитуров для кабинетов . «В августе Шуляковская с мужем написали Берии. „Я имею четверых детей, которые ходят в школу в город — в разные школы“, — сообщала Надежда. В Черемушках школу построили, но она еще закрыта. „Что за причина?“ — задавали риторический вопрос супруги. И сами же отвечали: „А она закрыта потому, что МГУ приспособил ее под склад мебели, и из‑за того наши дети опять должны ходить в зимнюю стужу в город в разные школы за несколько километров“».
И еще: «Другой житель Черемушек, Сергей Верзилин <...> Берии в тот же день, что и Шуляковские. Сын Верзилина, Леонид, тоже был вынужден ходить в школу за несколько километров от дома, причем в резиновых сапогах — на пути было два оврага, в них вечно стояла вода, рассказывал Верзилин Берии, и домой мальчик возвращался поздно, часов в десять вечера, весь промокший и перепачканный. «Не один раз тонул в воде и грязи, — жаловался Верзилин. — И не только мой ребенок».
Кажется, что образ задрогшего ребенка, который блуждает в темноте по дну оврага, на фоне стройки века (ее скелет светится), сообщает нам о России нечто важное. Несмотря на письма, школа складом так и осталась.
Узнаваемым кажется и другой эпизод: первый секретарь Московского городского совета Георгий Попов, одно время любимый Сталиным, но попавший в опалу в ходе «московского дела», решил объявить о проекте высоток на специально придуманном празднике — 800-летнем юбилее Москвы. Масштабная подготовка к событию и его пышность откровенно раздражала измученных войной и голодом горожан. Зубович приводит цитату из письма некоего инженера Сенадского: «Праздновать 800‑летие Москвы сейчас преждевременно. После войны мы никак окрепнуть не можем. Хорошей жизни не видим. Не хватает продуктов питания, обуви, сырья, все дорого. А тут образовали Правительственный Комитет, который затратит большие суммы денег на празднование, и это явится большим накладным расходом на наш бюджет».
Таким образом, от небоскребов получили пользу сотни привилегированных советских семей. Однако десятки тысяч их соседей, напротив, оказались переселены из центра на окраины. Социальное расслоение получило наглядное воплощение в виде линии московского горизонта.
Строительство Главного здания МГУ, ок. 1952. Источник
Монументализм с лучиной
Судьба высоток в изложении Зубович — производная от воли тирана. Они принимали первых жильцов, когда Сталин умер, и очень скоро стали мишенью критики Никиты Хрущева как воплощение сталинских «излишеств в архитектуре». Собственно, историк говорит о хрущевском выступлении на Всесоюзном совещании строителей в декабре 1954 года как о репетиции доклада на XX съезде. Именно на этом совещании Хрущев, взяв в союзники принципиального сторонника модернизма архитектора Георгия Градова (Сутягина), обрушился на монументализм и украшательство, которые никак не решали послевоенный жилищный кризис. В действительности перед высотками и не стояло такой цели. Как замечает автор, они служили проекцией мощи власти СССР и лично Сталина, мегапроектом вроде Сочинской олимпиады, космосом без электричества. Курс на проекцию государственного величия был взят еще в 1930-е, когда в архитектуре произошел поворот от рациональных подходов в сторону монументализма. Как мы знаем, хорошая новость заключается в том, что на смену этому курсу пришла крупнейшая в истории человечества программа строительства типового жилья, куда вселились и переехали более 140 млн человек.
Что забавно: высотки так и остались символом величия на экспорт — разоблаченные в Советском Союзе, они «поставлялись» в страны Восточного блока уже после хрущевских выступлений, а в их роскошных интерьерах принимали международных гостей, пока в деревне Большое Масленниково коптили лучиной. Как мы знаем, в постсоветское время «дорого и богато» стало стандартом не только для внешнего потребителя, но в первую очередь для самого что ни на есть внутреннего и немногочисленного. Так, например, в конце книги Зубович говорит о том, что московский Триумф Палас, отсылающий к сталинским проектам, знаменует продолжение традиций холодной войны. Дескать, он воплощает отдаление России от иностранного влияния и противостоит универсальным капиталистическим формам Москва-Сити. Два года назад, когда вышел в свет оригинал книги, этот тезис казался натянутым. Сейчас же кажется, что ничего, кроме монументализма без электричества, впереди нас не ждет.
Мемориальная изба Терешковой, кстати говоря, летом 2022 года сгорела.