Роберт Гараев. Слово пацана. Криминальный Татарстан 1970–2010-х. М.: Individuum, 2021. Содержание
Книга «Слово пацана» Роберта Гараева посвящена так называемому казанскому феномену — культуре молодежных криминальных сообществ, во многом определявших образ столицы Татарстана на протяжении трех десятилетий, с начала 1970-х до рубежа 1990-х и 2000-х. «Казанский феномен» (термин, распространившийся со времен перестроечных публикаций конца 1980-х), впрочем, имеет к Казани примерно такое же отношение, как «протестантская этика» к «духу капитализма» в изложении Вебера: специфические условия этого города сформировали модель, которая в своих основных чертах позднее стала практически универсальной для постсоветского урбанизированного ландшафта начала 1990-х (и кстати, во многом повлияла на «дух» постсоветского капитализма). Ключевые вопросы данного исторического периода «С какого района?», «Деньги есть? А если найду?» или «Ты пацан или черт?», безусловно, знакомы каждому современнику. Однако если профаны («лохи») были обречены жить и страдать лишь в мире вопросов, то для посвященных, «пацанов», был открыт мир правильных ответов — «понятий». Эти «понятия» носили не нормативный, а перформативный характер — их нельзя выучить, принять как кредо или завершенный свод правил, но можно лишь постичь изнутри жизненных практик уличного сообщества. При этом процесс такого постижения никогда не мог считаться завершенным — «пацан», подобно античным героям, каждым своим конкретным поступком переопределял содержание «понятий», он не следовал уже существующему закону, но самостоятельно творил его. Границы дозволенного и недозволенного («беспредела») постоянно менялись — прежде всего, конечно, с изменением самих исторических обстоятельств (эта логика, кстати, очень точно сформулирована в последнем Послании Президента Федеральному Собранию: есть «красные линии», которые Запад не должен пересекать, но, где именно они проходят, Россия будет определять в каждой конкретной ситуации).
В этом смысле книга Гараева носит не социологический (в отличие от, например, недавно изданного интересного академического исследования Светланы Стивенсон «Жизнь по понятиям: уличные группировки в России»), а исторический характер, так как ее цель состоит в том, чтобы, избегая четких определений и однозначных оценок, представить «казанский феномен» как живой процесс. Если принять классификацию Гегеля, для которого история делится на «критическую» (исключающую все лишнее и сосредоточенную лишь на главном) и «поэтическую» (включающую особенное и нехарактерное, чтобы «оживить» событие), то «Слово пацана» безусловно относится к последней. Это тем более верно, так как позиция Гараева также является «включенной»: на рубеже 1980-х и 1990-х он был участником одной из казанских группировок и выступает скорее как составитель масштабного коллажа свидетельств, одним из которых является его собственное.
Среди тех, чьи голоса звучат на страницах книги, — милиционеры, журналисты, бывшие «неформалы», но в первую очередь, конечно, сами «пацаны», представляющие несколько поколений «казанского феномена»: от Сергея Антипова, одного из лидеров легендарной группировки «Тяп-Ляп» в 1970-е, до участников группировок 2010-х. Структура книги избегает жесткого хронологического принципа, но перемещается от одной эпохи к другой, чтобы охватить самые разные элементы повседневной жизни казанских «пацанов»: отношения внутренние (между «возрастами») и внешние (с другими группировками), восприятие милиции и национальный вопрос, экономическую активность и поведение в тюрьмах.
Принципиальная особенность «казанского феномена» в том, что эта форма жизни существовала не где-то на индустриальной периферии, но охватывала весь город, строго поделенный между группировками, и буквально за каждый двор («за асфальт») шли ожесточенные битвы. Еще с младших классов школы практически каждый житель района должен был определиться: стать «пацаном» (присоединиться к группировке и следовать ее строгой дисциплине) или остаться во внешнем мире, превратившись в «чушпана» (стать объектом экспроприаций и насилия со стороны «пацанов»). Между этими антагонистическими мирами существовала и третья нестабильная прослойка, «не при делах» (обычно соседи или родственники «пацанов»), из которой, впрочем, можно было легко переместиться в «чушпаны» или, наоборот, поднять свой статус до «пацана».
Такое субъект-объектное разделение иногда провоцировало поверхностных наблюдателей на сравнения «пацанов» и «воров в законе», однако их отличия, как еще раз показывает книга Гараева, носят фундаментальный характер. «Воровской» мир — по крайне мере, в его классическом варианте — представляет собой закрытый орден и абсолютно параллелен реальности большинства: воры не работают, не служат в армии, не женятся, они лишены дома или «малой родины» — это выбор, сделанный раз и навсегда, и его главным пунктом инициации является тюрьма. Мир «пацанов», напротив, как бы опрокинут во внешний: они заводят семьи, любят свой город и в целом ориентированы на успех — например, в бизнесе или политике. Участие в подростковой группировке не только не препятствует интеграции в этот внешний мир, но как бы подготавливает к его более адекватному восприятию. Ведь подлинными, а не декларативными законами внешнего мира являются готовность к насилию в любых формах и прочность неформальных дружеских связей.
В своей уже упомянутой книге Светлана Стивенсон очень точно говорит о «прагматическом индивидуалистическом мировоззрении», которое у «пацанов» органически сочетается с верностью районному коллективу. Эту установку ярко подтверждают и свидетельства, собранные Гараевым: «пацаны» с презрением и непониманием относятся к любым носителям «больших идей» — будь то комсомол или татарские националисты, на митинги которых в начале 1990-х они совершали организованные набеги. Нарушая формальный закон как неподлинный, т. е. защищающий слабых, политически «пацаны» симпатизируют тем, кто утверждает порядок при помощи силы, — например, Сталину и Путину. В то же время «неформалы» вызывают у «пацанов» ненависть и агрессию, так как противопоставляют себя господствующим отношениям насилия.
В таком авторитарно-циничном мировоззрении, однако, явно присутствовал социальный ресентимент, особенно на рубеже 80–90-х, когда казанские, а также челнинские, чебоксарские и др. «пацаны» совершали набеги на Москву и Ленинград, доходя иногда до Киева или Таллинна (все это описано в отдельной главе). На такой набег необходимо было ехать в самой плохой одежде, чтобы вернуться обратно полностью экипированным в снятые с богатых столичных «лохов» трофеи. Ужас, который наводили эти толпы поволжских пролетариев в телогрейках и кирзовых сапогах, очевидно имел и важное символическое значение: если «пацаны» демонстрировали вторжение суровой реальности в оторванные от жизни столицы, то либеральная интеллигенция получала убедительный образ озверевшего от бедности «хомо советикус», разрушительные инстинкты которого должна сдерживать просвещенная авторитарная власть. Можно предположить, что оба эти авторитарных начала, цинично-пацанское и либерально-антидемократическое, оказались исключительно важны для утвердившегося «духа» современного российского капитализма.
История «казанского феномена», как следует из книги, распадается на три больших периода. В первый, советский, с конца 1960-х, возникают первые группировки и складываются основные черты их специфической культуры — жесткая внутренняя дисциплина и иерархия по «возрастам», борьба за территорию и совместные занятия спортом. Причины возникновения этой культуры остаются не вполне раскрыты (что, впрочем, и не обязательно для «поэтической истории»), однако ключевым объяснением является быстрая урбанизация, в ходе которой молодежь новых жилых массивов должна была постоянно обороняться от набегов сверстников из соседних деревень. Альтернативная версия, довольно осторожно обсуждаемая в книге, связана с ролью КГБ, предположительно использовавшего сообщества «пацанов» для своих политических целей: сначала для дискредитации аппаратных соперников из МВД, а затем — для борьбы с несогласными. Безусловной кульминацией этого периода стал судебный процесс над участниками группировки «Тяп-Ляп» в 1980 году, двое из которых были приговорены к расстрелу (истории самой группы посвящена отдельная глава книги). Второй период — расцвет первой половины 1990-х, когда «казанские» приобрели почти общенациональный масштаб и контролировали части Москвы и Петербурга. Наконец, третий, незавершенный период — рождение нового поколения группировок в Казани после убийств и посадок «пацанов» из 1990-х.
Свидетельства финальной главы «Слова пацана» вполне ясно дают понять, что «казанские» вряд ли в ближайшей перспективе снова смогут бросить государству вызов на рынке «силовых услуг», как это было почти три десятилетия назад. Однако гораздо важнее другое: мировоззрение и система отношений, рожденные когда-то этой культурой, настолько прочно вросли в нашу «нормальность», что мы уже не задумываемся об их генеалогии. Поэтому тем, кто все-таки хочет докопаться до истоков нашего времени, книга Роберта Гараева настоятельно рекомендуется к прочтению.