Григорий Юдин. Общественное мнение, или Власть цифр. СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2020. Cодержание
«Общественное мнение, или Власть цифр» — одиннадцатая по счету книга, выпущенная в научно-популярной серии «Азбука понятий». Как и в большинстве предшествующих выпусков, вынесенное в заголовок понятие разбирается в три приема: первая глава посвящена досовременной истории описываемого им явления, вторая — тому, как формировалось современное представление о нем, третья же воспроизводит его в критическом контексте и намечает перспективы развития.
Однако книга Григория Юдина более, чем предыдущие, заточена под современные дискуссии и легко узнаваемую читателем его собственную повседневность: даже в исторических главах автор поминутно обращает внимание на современность, предпочитая описывать старые представления об общественном мнении посредством их отличий от знакомых всем нам через СМИ, институты публичной политики, школу и другие идеологические аппараты. Прошлые выпуски «Азбуки понятий» хотя и стремились показать связь сложных теоретических абстракций с явлениями, знакомыми всякому, в конечном счете все-таки настаивали на введении читателя в привычный для авторов научный дискурс, предварительно «разжевав» значение и соотношение соответствующих понятий. «Общественное мнение» же идет обратным путем: Юдин исходит из тех представлений, которые не требуют дополнительных пояснений, затем показывает их исторические основания и неочевидные связи между собой и только после этого привлекает сложные концепты, обобщающие все сказанное и позволяющие сделать масштабные выводы. Недостатка в первичных, «очевидных» представлениях, от которых здесь отталкивается рассуждение, нет: кто из нас не делал выводов о российском обществе (а то и о характере народа) по оскандалившимся результатам опроса, в соответствии с которыми более 70 % россиян положительно оценивают фигуру Сталина? Кто не строил прогнозы о будущем российского режима, основываясь на колебаниях рейтинга Путина? Кто не строил умозаключения о преподавании истории в европейских школах после публикации данных о том, что большая часть европейских респондентов считает вклад США в победу союзников наибольшим?
Главный посыл данной книги заключается в том, что все эти цифры требуют намного более критического, чем это обычно практикуется, отношения, так как в саму процедуру их получения — казалось бы, куда как более формализованную — вшиты определенные политические и научные предпочтения. Сперва Юдин формулирует три мифа об общественном мнении, развенчанию которых будет посвящен весь дальнейший текст: первый гласит, что общественное мнение — это процентное соотношение людей, давших разные ответы на некий вопрос; второй — о том, что общественное мнение — это объект изучения социологической науки; третий же миф говорит, что принятие решений в соответствии с результатами опросов — это и есть демократия.
Общественное мнение в привычном нам виде — в виде цифр, публикующихся в исследованиях соответствующих агентств, затем берущихся в качестве посылок для заключений газетных колумнистов и, наконец, предъявляемых для обоснования властных (или противовластных) решений, — было придумано в 30-х годах американским политтехнологом и исследователем рекламы Джорджем Гэллапом. Уважаемые газеты того времени пытались предсказать исход выборов, рассылая подписчикам анкеты или проводя опросы нескольких десятков людей в общественном транспорте. Гэллап, по словам автора, первым обратил внимание на то, что при таких методах у избирателей из разных социальных страт и имеющих различные политические взгляды, разнятся и шансы попасть в выборку: анкеты из газеты, ориентирующейся на республиканцев, вряд ли будут заполнять сторонники демократической партии, а в вагонах первого класса трудно услышать мнение малоимущих. Гэллап же предложил использовать случайную выборку, то есть такую, в которую с равным шансом может попасть всякий представитель генеральной совокупности (чью миниатюру пытается получить исследователь). То есть если половина избирателей — женщины, то среди опрошенных они также должны составлять половину; то же с представителями разных классов, возрастов и т. д. Полная репрезентативность (соответствие стратификации в выборке и в генеральной совокупности) невозможна, ибо население распадается по бессчетному количеству признаков, однако, подобрав критерии в соответствии с тем или иным исследовательским вопросом, можно достигнуть весьма высокой точности. Именно это удалось сделать Гэллапу, чье сбывшееся предсказание о победе Рузвельта на выборах выглядело еще более триумфально на фоне голосов большей части прессы, пророчившей выигрыш его сопернику Лэндону.
Однако этим дело не ограничилось: Гэллап представлял свое изобретение не как всего лишь технологию электоральных прогнозов, но как универсальный инструмент усовершенствования демократии, позволяющий безо всяких дебатов и выборов в краткие сроки узнать, какое решение той или иной проблемы предпочло бы провести в жизнь большинство граждан. Как мы можем убедиться сегодня, это усовершенствование принято на вооружение всеми претендующими на демократию политическими режимами — практически никакой законопроект, никакая мера не принимаются без того, чтобы подкрепить их цифрами опросов, подтверждающих востребованность таких решений со стороны избирателей. Следует ли из этого, что созданная Гэллапом технология познания общества безупречна, а мы живем в грезившуюся просветителям эпоху безраздельного господства общей воли?
Со временем против изучения общественного мнения как специфической полунаучной, полуполитической отрасли знания было выработано несколько аргументов — как можно ожидать, с одной стороны, научных, с другой — политических.
Ученые, изучающие общество (Юдин особенно апеллирует к французскому социологу Пьеру Бурдье), упрекают опросы общественного мнения в том, что они сами конструируют декларируемое ими в качестве предмета исследования. Дело не в том, что опросы производятся недостаточно тщательно, а их результаты фальсифицируются, а в том, что они незаметно протаскивают в свою «объективную» картину общества предположение, будто общественное мнение — лишь некая сумма мнений случайных индивидов. Реальными единицами общественного мнения, утверждает Юдин, «являются организованные группы: сообщества, клубы, семьи, партии, банды, компании, классы... <...> В зависимости от ситуации мнение одних из них важно и влияет на направление изменений в обществе, а мнение других несущественно или вовсе отсутствует. Аналогично внутри этих групп одни индивиды оказывают определяющее влияние на принимаемые решения и действия, а другие — не оказывают никакого...». Таким образом, Гэллап и его последователи сперва придумывают технологию измерения некоего параметра, затем субстантивируют его, присваивая ему имя общественного мнения (прежде обозначавшее другие явления), и вдруг объявляют, что единственный способ столкнуться с этим вновь открытым объектом — использовать предлагаемую ими технологию. Результат этой деятельности, то есть картина общества, разделенного по выбранным составителями опроса критериям, выдается за ее предпосылку. Если применить это к упомянутому выше показателю одобрения современными россиянами Сталина, то, исходя из нее, одни сетуют на презрение россиян к правам человека, другие ликуют по поводу успеха патриотического воспитания, но мало кто задает вопрос: а насколько вообще была значима для респондентов эта фигура, не дали ли они ответ, чтобы отвязаться от интервьюера? Была ли у них возможность градуировать свое одобрение Сталина, если они считают его не абсолютно положительным или отрицательным деятелем? Символом чего для них является эта фигура, что из сталинской эпохи более всего повлияло на их ответ, а о чем из его деяний они вообще никогда не задумывались? Опросы общественного мнения редко могут удовлетворить подобные вопросы, зато дают широкий простор для политических манипуляций.
Политический аргумент заключается, с одной стороны, в том, что изолированный индивид, который может вовсе не иметь мнения по задающемуся ему вопросу, начинает рассуждать о нем в тех терминах, в которых он задан, и выбирать один из тех вариантов, который предложен составителем опросов. С другой стороны — та же власть, что составляет опросы, контролирует и информационное поле, которое спешит на помощь озадаченному индивиду, предлагая как свое видение того, какие проблемы наиболее важны, так и то, какие способы их решить приемлемы. Наконец, сведение всех демократических процедур к подобного рода опросам вообще пресекает на корню политическое участие граждан, которым остается лишь ждать, когда они попадут в случайную выборку и смогут выразить свое мнение. В итоге получается, что такое «усовершенствование демократии» на самом деле ведет к концентрации власти в одних и тех же руках, не столько устраняя традиционные инструменты низового политического вмешательства, сколько лишая их легитимности: ведь даже если недовольных много, на их протесты можно возразить, что их мнение уже исследовано, опубликовано и по данному вопросу уже ведется работа в рамках легитимных властных институтов, или, как любят говорить российские власти, «конфликт решается в правовом поле».
Юдин связывает эту модель общественного мнения с распространившейся в начале XX века плебисцитарной демократией, теоретики которой были встревожены растущими претензиями «некомпетентной и безответственной толпы» на управление государством и искали, что можно было бы им противопоставить. Один из главных для последующей истории выходов был сформулирован Максом Вебером в идее президентской республики, где реальные политические решения принимаются в общем-то старыми элитами, но при этом демократически обосновываются всеобщими голосованиями, выполняющими роль аккламаций (древнеримской формой легитимации императорских указов, заключающийся всего-навсего в одобрительных возгласах граждан на улице после зачитывания оных). «Электоральные процедуры, принцип плебисцита стали для них [теоретиков современной плебисцитарной демократии] способом радикально ограничить демократию в условиях всеобщей демократизации политической жизни», — обобщает Юдин.
Григорий Юдин
Фото: Влад Докшин / «Новая газета»
Именно поэтому наблюдающийся в XXI веке кризис электоральных процедур, явка на которые и доверие к которым неуклонно снижается, совпал с кризисом опросной технологии изучения общественного мнения, чья результативность (т. е. процент анкет из предлагаемой выборки, которые удалось успешно заполнить) упала до 5–10 % и зачастую уже мало что может предсказать. Первый кризис взывает к жизни популистские стратегии, с разной степенью искренности противопоставляющие истеблишменту «99 %», «народ», короче говоря, тех, кто не представлен в существующих политических институтах, а второй — новые способы добывания и обработки информации о поведениях индивидов, такие как собирание статистики интернет-сайтами и анализ больших данных.
Изложенная выше история современного общественного мнения как инструмента плебисцитарной демократии — центральный, но не единственный сюжет книги: в ней раскрываются и некоторые идеи просветителей, во многом создавших то, что мы сегодня понимаем под публичной сферой, и тернистая судьба понятия общественного мнения в России и Советском Союзе, и давняя история казалось бы ультрасовременных явлений вроде фейк-ньюс. Не стоит искать в книге каких-то особенно оригинальных умозаключений и концепций, как и рецептов переустройства политической жизни в условиях упомянутого кризиса современной модели демократии. Скорее она предназначена для того, чтобы сформировать у читателя четкое представление о тех структурных проблемах, которые вызвали этот кризис — теоретический фундамент, без которого попытка помыслить происходящее в лучшем случае будет лишь случайно и точечно опознавать проблему, в худшем — выльется в конспирологию и безоглядный скепсис в отношении публичной сферы как таковой.
Автор упоминает некоторые ценностные ориентиры, которые, по его мнению, должны направлять всякую будущую попытку преобразовать общество (например, плюрализм), но эти ценности — лишь генеральные термины, значение которых противоположно полюсу современного положения дел, и неуместной настойчивости в их утверждении Юдин не демонстрирует. Если критерием добротности научно-популярной литературы признать баланс между применимостью изложенного в ней к повседневной жизни читателя и теоретической глубиной, то «Общественное мнение» написана в высшей степени добротно.