Томазо Гарцони. Больница неизлечимо помешанных. СПб.: Наука, 2021. Перевод с итальянского Романа Шмаракова
Находка для любителей барочных виньеток: прекрасный медиевист и переводчик не самых известных авторов Роман Шмараков подготовил издание итальянского писателя, которого и в своем-то отечестве помнят немногие. Томазо Гарцони (1549—1589) специализировался на пышных классификациях; в «Больнице» он предпринимает попытку описать и упорядочить типы безумцев — от «придурковатых и ветрогонов» до «разъяренных, озверелых, нуждающихся в путах и цепях».
Произведение, с которым Гарцони ведет диалог, — это «Похвала глупости» (1509) Эразма Роттердамского. Итальянец также стремится к ироничной социальной назидательности. Однако кипучий стиль берет верх над педагогической сдержанностью и увлекает писателя в каталогизацию столь же безумную, что и ее предмет. Рекомендуется ценителям раблезианской избыточности, а также ищущим, чем пополнить словарь для изысканного поношения врагов.
«В новейшие времена великим безумцем из кипучих все окрестили одного ученого бахвала: такой это был бельфегор, что от блошиного укуса был готов истребить всю вселенную, и когда он забирался в свою блажь и безумную повозку, то не боялся всей артиллерии герцога Феррарского, затем что злоба и неприязнь отнимали у него предвиденье опасности и насмешек, грозящих его неистовству».
Максим Лебский. Рабочий класс СССР. Жизнь в условиях промышленного патернализма. М.: Горизонталь, 2021. Содержание
Приступая к этому исследованию, историк, автор интересной книги «Новый русский капитализм», руководствовался вопросом: как так получилось, что в начале 1990-х годов многомиллионный рабочий класс Советского Союза практически пальцем не пошевелил, чтобы защитить систему, где он играл совершенно особую роль? Не самые очевидные ответы Лебский находит, целенаправленно концентрируясь на периоде, который последовал за косыгинской реформой — т. е. на 1965–1995 годах.
Исследователь показывает, что в результате частичной децентрализации управления промышленностью жизнь рабочих стала все плотнее связываться с предприятиями, на которых они трудились. Возник феномен промышленного патернализма, который прихотливо сплетался с усилением рабочего самоуправления. На практике это усиление означало превращение предприятий в независимых товаропроизводителей, сопоставимых по своим функциям с капиталистическими корпорациями. По логике автора, это привело к раздроблению классовых интересов и кристаллизации регионально-производственных идентичностей. Рассуждения стройны и ладно аргументированы.
«Ярким примером манипуляции рабочими протестами со стороны республиканской бюрократии были забастовки шахтеров Кузбасса летом 1989 г.».
Франко Нембрини. Данте, который видел Бога: «Божественная комедия» для всех. М.: Никея, 2021. Перевод с итальянского Н. Тюкаловой, А. Демичева, Е. Бровко, О. Гуревич и Е. Сычевой. Содержание
Статус литературной классики затирает суть текстов, в случае с «Божественной комедией» — амбицию автора «вырвать живущих в этой жизни из состояния бедствия и привести к состоянию счастья». Для Данте эта формулировка подразумевала возможность пережить религиозное откровение, опыт приобщения к христианскому Абсолюту. Христианский педагог и учитель литературы Франко Нембрини предлагает своеобразное руководство пользователя «БК», приближая к современному читателю релевантный для автора религиозный контекст.
Нембрини разбирает дантовский текст глазами человека, для которого вопрос спасения души — не пустой звук; излагает свою мысль он предельно доступно, чувствуется опыт многолетней публичной интерпретации перед очень разными аудиториями. Чтобы обрисовать почерк его рассуждений, приведу следующий сюжет. Для Нембрини Данте прежде всего «поэт желания». Человеческое желание провоцирует разочарование всякий раз, когда желаемое, казалось бы, достигнуто. В глазах итальянца эта принципиальная блуждающая неутолимость может успокоиться лишь в первопринципе. Христианский путь к нему и описывает «Божественная комедия».
«Когда мы читаем этот отрывок в классе, я использую другую аналогию <...> Жизнь кажется нам таким курятником: вылупившись из яйца, мы словно оказываемся среди кур. Самое большее, о чем могут мечтать бедные куры, это найти червяка пожирнее; так и ходят, ковыряясь в земле. Но мы — не куры! Нас хотят убедить, что мы — куры, нам хотят внушить, что мы — куры. Это заговор против вашего желания».
Анджела Акерман, Бекка Пульизи. Тезаурус эмоций. Руководство для писателей и сценаристов. М.: Альпина нон-фикшн, 2021. Перевод с английского Натальи Кияченко (Колпаковой). Содержание
С одной стороны, это действительно хорошее руководство для тех, кто работает с вербальными описаниями людей. Основной массив текста представляет описание эмоций через перечисление внешних реакций и внутренних ощущений. Авторы также указывают, какие признаки говорят о подавлении тех или иных переживаний, о том, во что эти переживания могут переходить, усиливаясь и ослабляясь, дают обширные списки связанных глаголов. Здесь же даются дельные рекомендации, как создавать психологически достоверные портреты, — в общем, незаменимая штука для тех, кому нужно натуралистично описать состояние матери, задушившей собственных детей, или, скажем, бывшего президента после победы восставшего народа.
С другой — неожиданной — стороны, это отличное практическое пособие для тех, кто хочет улучшить свои способности по распознанию собственных и чужих переживаний. Полезно для тех, кто ведет дневник чувств и т. п. К тому же издание придется по душе каждому любителю почитать справочники.
«Отрезвление
Определение: боль и разочарование вследствие открытия, что человек держался ложных убеждений или напрасно кому-то доверял.
Сигналы тела и поведенческие проявления
Быстрое моргание, тогда как лицо в целом становится вялым».
Антал Серб. Путеводитель по Будапешту для марсиан. М.: libra, 2021. Перевод с венгерского Оксаны Якименко
Название книги не врет и обманывает одновременно. На самом деле важный венгерский модернист написал вовсе не путеводитель, а джойсовский мемуар — кажется, о собственной юности. Но вместе с тем описываемые локации в современном Будапеште в основном присутствуют, и летучая сеть полутеней, наброшенная на них Сербом, провоцирует ностальгию по старому Будапешту даже у тех, кто и в новом-то не бывал. Таким образом, мы имеем дело со странным гидом по чужим воспоминаниям, который можно использовать для воображаемых (а других в этом веке нам не предстоит) прогулок по берегам Дуная.
Книгу иллюстрируют фото Будапешта и его жителей 1930-х годов из открытого архива Fortepan, который начался с пачки снимков, найденных на помойке. Фотографические изображения неизвестных людей усиливают общий эффект онейрической нездешности.
«Вы все же почувствуете некую магию, когда перед Рождеством будете брести в сумерках улиц Йожефвароша, вы не сможете отделаться от мысли, что среди банок с компотом хозяйка квартиры хранит рецепт абсолютного жизненного порядка, который расцветает только в таких вот Йожефварошах в образах светлокудрых девушек — здесь и во всем мире».