Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Надин Уиллемс. Географическое представление Исикавы Сансиро. Транснациональный анархизм и трансформация повседневной жизни в Японии начала XX века. СПб.: Academic Studies Press / БиблиоРоссика, 2023. Перевод с английского Анны Слащевой. Содержание
Приступая к чтению книги Надин Уиллемс, посвященной Японии начала ХХ века, я была настроена на привычный рассказ о том, как первая на Востоке страна воспринимала и успешно адаптировала на своей почве технические достижения Запада. Тем более что исторический стереотип японской модернизации конца ХIХ — начала ХХ века, известный как «вакон — есай» (японский дух — западная технология), воспроизводится не только в западной, но и в японской литературе. Однако меня ждало увлекательнейшее интеллектуальное чтение, заставившее по-новому взглянуть на прошлое и будущее не только Японии, но и мира в целом.
Книга Уиллемс раскрывает историю интеллектуального взаимовлияния Запада и Востока первой половины ХХ века через биографию японского мыслителя Исикавы Сансиро. Не только люди, далекие от японоведения, но и не все японисты-историки знакомы с этим именем. Работая над своим исследованием, Уиллемс часто слышала, как японцы сожалеют о недооценке наследия Исикавы в интеллектуальной истории Японии (добавим от себя, и не только в Японии). И к концу книги становится понятно почему. Хотя она построена как биография одного из японских интеллектуалов-диссидентов, на самом деле это история развития в транснациональном пространстве взаимодействия Востока и Запада нескольких важных идей, ценность которых не только не утрачена, но, напротив, воспринимается сегодня — по названию одной мировоззренческой концепции Исикавы — как «возвращение к земле», как в прямом, так и в переносном смысле.
Сегодняшний мир переживает экологический кризис, связанный с технологическим прогрессом, но отдельные мыслители предупреждали о нем еще в начале ХХ века, в эпоху модерна. И знакомясь с жизнеописанием Исикавы Сансиро, мы видим хорошо знакомый список: экология окружающей среды, экология сознания, необходимость переоценки отношений «человек-природа» и «человек-государство», потребность в транснациональном интеллектуальном обмене и размывании всевозможных границ, гуманизации научного знания, эффективной самоорганизации объединений единомышленников, беспокойство о судьбе человеческого общества, попавшего в зависимость от неконтролируемого научно-технического прогресса. И дочитав книгу, ты сожалеешь о том, что люди начала ХХ века упустили возможность альтернативной модернизации, связанной с анархистским отношением к миру. И невольно беспокоишься, как бы, совершив важный временной цикл (как раз в миропонимании Исикавы), это альтернативное ви́дение, вернувшееся к нам сегодня, не повторило свою прежнюю судьбу. Как будто на новом витке истории Надин Уиллемс предлагает нам обратиться к идеям Исикавы для решения проблем сегодняшнего дня.
В книге шесть глав, каждая из которых посвящена важному периоду в жизни героя. В то же время каждая глава — это картина борьбы и взаимовлияния идей в транснациональном пространстве. Это очень важно увидеть тем, кто изучает Японию в привычной парадигме представлений, согласно которым модернизация в Японии была повторением западной. К своему удивлению мы обнаружим, что среди интеллектуалов Японии были и те, кто активно сопротивлялся внедрению западного варианта модерна и во взаимодействии с транснацинальным анархистским движением пытался реализовать более гуманную альтернативу.
Исикава Сансиро (1876–1956), дитя японской модернизации, рожденный в первые годы эпохи Мейдзи, был ярким японским журналистом и социалистом по убеждениям, пацифистом и противником Русско-японской войны 1904—1905 годов. Он стал диссидентом и сторонником анархистского общественно-политического устройства, альтернативного государственному, и оставался им до конца своей жизни. В 1911 году его друзья и единомышленники были казнены в рамках «Дела об оскорблении трона», и, когда в 1913 году его работа «Сэйё сякай ундоси» («История общественных течений Запада») была запрещена в Японии, Исикава принял решение эмигрировать. Это вынужденное добровольное изгнание и восьмилетнее проживание на Западе обогатили его и интеллектуальную историю.
«Путешествие на Запад» Исикавы Сансиро, в восточной культуре и литературе традиционно воспринимаемое как странствие в поиске священных знаний, символизировало собой и приход в Европу особого «восточного» отношения к понятиям прогресса и модерна. Исикава был хорошо знаком с анархистами Великобритании, Бельгии и Франции, в частности с английским философом Эдвардом Карпентером (1844–1929). Практически весь период эмиграции он прожил в семье Поля Реклю (1858–1941), племянника известного французского анархиста и географа Элизе Реклю (1830–1905), автора 19-томной «Новой географии вселенной, земли и людей», и это сильно повлияло на его взгляды. Все эти годы Исикава вел дневник, «Хоро хатинэнки» («Восемь лет дрейфа»), а 30 лет спустя написал мемуары об этом периоде своей жизни под названием «Ро/Нами» («Дрейф»). Этот дрейф, движение природной волны жизни и судьбы, воспринимался им как естественное течение времени, согласно сформировавшемуся у него в этот период географическому мировоззрению.
Гуманитарная география
Гуманизация знаний в начале ХХ века происходила под знаком географического мировоззрения. Гуманитарная география — это универсальная дисциплина, сложившаяся под влиянием модернизма в начале ХХ века, неотделимая от истории, от холистического подхода, ставшего основой экологического сознания и принципов охраны окружающей среды. Именно Япония была той страной, чья культура естественным образом подходила для формирования гуманитарного подхода к наукам. Как писал Есида Сёин (1830–1859), интеллектуал эпохи Токугава и непрямой вдохновитель реставрации Мэйдзи путем обучения самураев-патриотов, поддерживающих императора: «вне земли нет человека, вне человека нет ничего; те, кто хочет делать дела человеческие, сначала должны понять географию (тири)». Иероглифы «тири» означают «логика земли». Индустриальная революция на Западе, понятая как победа человека над природой, отрицала эту логику.
Мало кто понимал тогда, что «вестернизация» равна «загрязнению окружающей среды». Однако такие люди, как Исикава Сансиро и первый японский социолог Янагита Кунио, придерживались холистического географического подхода, который наиболее ярко выразил французский географ Реклю, и критиковали прогресс ради прогресса. Более того, в начале ХХ века японские анархисты столкнулись с реальной экологической катастрофой на медном руднике Асио, ставшей символом опасной стороны модернизации и поднявшей вопрос о границах человеческой деятельности в ее отношениях с природой. В японской (восточной) традиции природа — не внешняя среда, которую надо преобразовать, но спонтанный способ существования вещей, с которым человеку необходимо взаимодействовать. Здесь на японский дзен-буддизм повлияли и анимизм синто, и китайская даоская философия с ее концепцией человека как части целого. Неудивительно, что японское традиционное мышление естественным образом совпало с французским холистическим географическим мировоззрением.
В Японии принципы гуманитарной географии, увязывавшие географические знания с проблемами сохранения окружающей среды, выработали низовые, неофициальные интеллектуалы. Они были противниками так называемой научной географии, лежавшей в основе модернизации и выражавшей будущую экспансионистскую идею как в отношении природы, так и в отношении соседей, что впоследствии привело к военным конфликтам в Азии, ставшим частью Второй мировой войны. Как отмечал идеолог японской модернизации, лидер движения «буммей кайка» (文明開化, «цивилизация и просвещение») Фукудзава Юкичи, «география — хороший инструмент для распространения новых идей о месте Японии в мире». Именно в это время на основе географических знаний формировались два противоположных мировоззрения: модернистский экспансионизм и экологический гуманизм.
Кстати, в российской японистике географический подход в мировоззрении японских интеллектуалов описан Александром Мещеряковым, автором биографии низового (неакадемического) социолога, этнографа, основоположника современной японской этнологии Кунио Янагите, который был единомышленником Исикавы.
Транснациональный анархизм
Анархистское движение начала ХХ века предполагало иную альтернативу модернистскому развитию. Транснациональное по своей сути сообщество анархистов объединяло людей, сопротивлявшихся любой форме государственного насилия и отрицавших любую связь с государственными институтами. Исикава Сансиро был координатором и представителем западного анархистского движения в Восточной Азии. Он публиковал свои работы в «Plus loin», главном анархистском журнале начала ХХ века, издававшемся в Франции. Он подписал «Манифест 16» (28.02.1916), составленный Кропоткиным и посвященный судьбе Бельгии, первой жертвы начавшейся мировой войны, и был единственным японцем, символически представляющим анархистский Восток. Но это не значит, что он был лишь простым медиатором между Востоком и Западом, культуртрегером западной цивилизации у себя на родине.
По возвращении в Японию в ноябре 1920 года Исикава, вооруженный идеей солидарности как основы политической стратегии, возобновил свою деятельность в японском движении анархистов, в то же время не теряя связи с разветвленной транснациональной сетью. Под влиянием увиденного в Европе он выработал собственную общественно-политическую модель кооперативного и ненасильственного образа жизни как средства трансформации общества, получившую название домин сэйкацу, буквально «жизнь людей земли». К этому прибавились и практические эксперименты по созданию сети самоуправляемых крестьянских советов Номин дзитикай. Исикава уделял большое внимание простому человеку, хэймин, крестьянину, вообще человеческой субъектности в повседневной жизни, воспринимая ее как рычаг общественных изменений. Важное значение при этом для него имели отношения человека с природой, в которых взаимосвязь ставилась выше иерархии и борьбы. Здесь нужно отметить то, что Исикава принципиально отделял «простого человека» (хэймин) от «государственного» (кокумин), принадлежавшего «государственному телу». В этом он видел противопоставление национализма транснационализму, подчинения системе и личной свободы, регионального и глобального. Как показала последующая история Японии, закончившая полной катастрофой «государственного тела», предложенный Исикавой выбор развития страны был правильным.
Идеи и социальные практики в Японии 1910–1920-х годов, получившие название «возврат к земле», вдохновлялись в том числе идеями Карпентера, Льва Толстого, Петра Кропоткина. По мнению япониста Сё Кониси, толстовство начала ХХ века тоже было своеобразным ответом-критикой западной модерности, поэтому оно было горячо воспринято в Японии. Но, конечно, в Японии были и свои предшественники Толстого, как, например, писатель Мусянокодзи Санэацу (1883–1976), предложивший проект автономной общины «Новая деревня» (1918) — японский аналог толстовской Ясной Поляны. Домин сэйкацу Исикавы был одним из подобных примеров.
Автор книги полагает, что именно эти две темы — трансформационный потенциал повседневных практик и этика сотрудничества — легли в основу диалога, развивавшегося между интеллектуалами Японии и Запада на протяжении десятилетий. Важную роль в этом процессе сыграл Исикава. Уиллемс в свою очередь подчеркивает значение субъектности, роли личности в транснациональных отношениях. Это отличает ее подход к изучению истории интеллектуальных идей, которая зачастую сводится к сравнительному изучению концепций. Но личности влияли на политику и развитие общества не меньше, чем идеи. Автор книги — представитель западной культуры — знакомит нас с главными интеллектуальными достижениями Исикавы, показывая, как происходил глобальный обмен знаниями в начале ХХ века. И он протекал отнюдь не в духе традиционного стереотипа «восприятия и адаптации». Нельзя не согласиться с мнением Уиллемс о том, что идеи не передаются только «в одну сторону» — из более просвещенного и развитого общества в менее просвещенное, например из Европы в Восточную Азию. Нет, это всегда полноценный двусторонний процесс.
Космическое сознание
В 1910 году Карпентер писал Исикаве, что «будущее человечества ведет нас за пределы патриотизма к гуманности». Оба они, западный и восточный интеллектуалы, разделяли широко понимаемую анархистскую философию, предполагавшую создание человеческого сообщества, стоящего выше государства. Сходны были их мысли и в отношении поиска универсального в индивидуальном. Ключом к достижению подлинно демократических идеалов Карпентер видел «космическое сознание». Он называл его третьей стадией человеческого сознания, следующей за стадией животного сознания и стадией (человеческого) самосознания.
Космическое (экологическое) сознание предполагает наличие особых психических качеств или навыков. Среди анархистов того времени общественная трансформация рассматривалась как результат личного пробуждения, которое само по себе требовало процесса самовоспитания и медитативных практик. Подобная склонность к духовному, почти мистическому пониманию общественного активизма обнаруживается, например, в упоминаниях Исикавы о революционном откровении, которое он пережил в деревне Янака во время кампании против экологического загрязнения на руднике Асио в апреле 1906 года. По его словам, это откровение пришло к нему вместе с экстазом, наполнившим его во время медитации. Связь политического активизма с духовностью была провозглашена Исикавой в эссе 1908 года «Кёму-но рэйко» («Хаотичная духовность», согласно переводу автора книги). Духовность, достижение высшей истины отрицает ограничения, накладываемые государством, правом и общественными обычаями, освобождает личность. Такой внерациональный способ восприятия был основой политического активизма Исикавы.
Сравнивая взгляды Маркса и Кропоткина, Исикава критиковал первого за обманчивую убежденность в том, что созданию свободного и равного общества может способствовать централизованная сила. Он предпочитал модель анархистского коммунизма Кропоткина, выказывая, однако, сомнения в возможности ее реализации на нынешней стадии развития общества и революционного движения. Во Вселенной, которая виделась ему как нечто изначально децентрализованное, существующее в процессе постоянного обновления в отсутствие доминирующего принципа управления, исключительное значение, по мнению Исикавы, приобретала свободная воля человека.
На мой взгляд, интерес современных общественных лидеров и экоактивистов к трансперсональным психологическим практикам, методам самосовершенствования и одновременно к политическому активизму, а не эскапизму, восходит к учениям анархистов начала ХХ века.
Удивительно актуальной видится и критика Исикавы теории прогресса и восприятия времени, лежавшей в основе модернистских исторических концепций того времени. Отчуждающий эффект капитализма свойственен историческому времени, которое развивается как тоталитарная динамика, управляющая людьми. В рамках этой теории история, движимая эффективным и ускорившимся временем, разворачивается независимо от действий человека и, таким образом, подрывает человеческую волю как фактор перемен. Распространение во второй половине XIX века как марксизма, так и дарвинизма только упрочило этот новый способ понимания мира. Исикава был в корне не согласен с такой концепцией времени. Первое сомнение в линейности времени и, следовательно, историческом прогрессе человечества возникло у Исикавы после начала Русско-японской войны, послужившей для него достаточным доказательством того, насколько глупо для национальных государств вести борьбу за более высокий статус на международной арене.
Как каждый просветитель начала ХХ века, Исикава переводил и популяризировал западные труды, в особенности исследования Элизе Реклю. Будучи знакомым с широким кругом западных работ, от прогрессивных английских политических трактатов до образцов французского художественного авангарда и сочинений древнегреческих философов, Исикава также хорошо разбирался в китайской классике и японской литературной традиции. Из-под его пера вышли тысячи страниц книг, эссе, переводов, статей, писем и дневников, на каждой из которых он бросал вызов идеологическому и геополитическому курсу родной страны.
Как пацифист и противник любых военных конфликтов, Исикава осуждал претензии Японии на немецкие колонии, предощущая крах выбранного государством пути. Он осознал проблемы, возникающие в случае бесконтрольного развития цивилизации, еще в Брюсселе, во время Первой мировой войны. Исикаве довелось дожить до конца Второй мировой, стать свидетелем капитуляции Японии и убедиться, что модернистский проект «прогресса ради прогресса» не приводит ни к чему, кроме катастрофы.
Оценивая влияние творчества Исикавы, Надин Уиллемс ссылается на его западных современников, считавших его японским эквивалентом Эдварда Карпентера, Петра Кропоткина и Элизе Реклю. Сама она так пишет о своем герое:
«Исикава Сансиро был ярым сторонником ценности географического мышления как средства познания мира. Даже если в качестве модели социально-политической организации в межвоенной Японии домин сэйкацу в конечном счете оказалась неубедительна, эта концепция возникла из осознанного размышления о гуманитарной географии как методе исследования взаимодействия человека и природы и возможностей „географического мировоззрения“. И она представляет собой серьезный вклад, которому должно быть отведено свое место в интеллектуальной истории Японии эпохи модерна и, естественно, в современных обсуждениях».
Заинтересованному читателю, размышляющему над удивительной судьбой Японии и ее местом в мировой истории последних 150 лет, эта книга будет очень интересна. Я бы сказала, что в ней рассказывается о попытке реализовать в Японии альтернативный концепт модернизации человеческого общества, обоснованный транснациональной анархистской мыслью. И пусть тогда он оказался неуспешным, с позиции сегодняшнего дня его потенциал видится как возможное решение наших актуальных проблем.