Николас Старгардт. Мобилизованная нация. Германия 1939–1945. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2021. Перевод с английского А. Колина. Содержание
Книга оксфордского профессора Николаса Старгардта — это не очередная попытка понять причины Второй мировой войны, ее перипетии и итоги. Реконструируя взгляды рядовых немцев на происходившие события, автор стремится уловить, как гражданское население и солдаты вермахта воспринимали войну, каким образом они оправдывали ее для себя и за что сражались даже тогда, когда осознавали, что потерпели поражение.
Для достижения поставленной цели Старгардт обращается к так называемым эго-документам — письмам и дневникам выходцев из разных слоев общества, наблюдая «за изменением их чаяний и планов по мере течения войны и приобретаемого с нею опыта», а также к сведениям, которые получали нацистские осведомители, внимательно следившие за настроением граждан Третьего рейха и его солдат.
Эмоционально заряженные, полные бытовых или интимных подробностей свидетельства немцев, представленные автором на фоне описания глобальных процессов, являются, пожалуй, одной из главных ценностей книги. Подобное сочетание аналитической и нарративной истории в последние десятилетия стало весьма распространенным в работах западных ученых (в качестве примера можно назвать работы Энтони Бивора «Вторая мировая война», Ричарда Эванса «Третий рейх»). Но, пожалуй, никто из предшественников Старгардта, претендовавших на создание фундаментального труда, не пытался использовать личную переписку, дневники, свидетельства в качестве элементов самостоятельного текста, которые показывают динамику коллективных представлений; у них эти документы оставались иллюстрацией. Правда, хотя автор и постарался создать разноплановую выборку «главных героев», включив в нее представителей разных социальных групп, многие, как, например, фанатичные нацисты или их непримиримые оппоненты — коммунисты и социал-демократы, — остались за рамками исследования.
Один из центральных тезисов книги состоит в том, что Вторая мировая война на всех ее этапах представлялась немцами как оборонительная, нацеленная на защиту отечества от коалиции врагов, с которой Германия столкнулась в Первую мировую. Немцы, вне зависимости от того, пережили они поражение 1918 года лично или нет, застряли в травматичном прошлом и ни при каких обстоятельствах не желали его повторения. Именно патриотизм, по мнению Старгардта, заставил немцев в 1939 году принять начало войны, затем терпеть ее невзгоды, сражаться до последнего патрона, когда участь страны была предрешена, и, более того, отстаивать идею о «самопожертвовании хороших солдат вермахта» ради страны даже после поражения в 1945-м.
При этом Старгардт не уделяет внимания тому факту, что идея оборонительной войны не возникла в коллективном сознании немцев сама по себе. Она являлась конструктом нацистских идеологов, созданным с целью успокоения совести «народного сообщества» (от нем. Volksgemeinschaft — идеологическое клише, в нацистской интерпретации обозначавшее немецкое общество, созданное на основе расовых критериев, без классовых различий, стремящееся к единой национальной цели и противостоящее «врагам нации»). Радикальное милитаристское мировоззрение в германском обществе уходило своими корнями во вторую половину XIX века. После поражения в Первой мировой войне, во времена Веймарской республики, оно не только не ослабело, но продолжало усиливаться. Народ и государство готовились к тотальной войне до победного конца. Военизированные организации, политические партии с повесткой грядущей войны и даже произведения авторов «солдатского национализма» (Эрнста Юнгера, Эрнста фон Заломона и др.), тексты которых были неимоверно популярны, способствовали всеобъемлющему проникновению милитаристского мышления в массы. Не было ничего удивительного, что нацистская пропаганда легла на благодатную почву. Немцы жаждали реванша, но при этом боялись начинать войну. Им требовалось предложить оправдание боевых действий, а значит, дать возможность снять с себя вину за преступления или молчание о них. Гитлер такое оправдание успешно предложил, озвучив идеологему о войне ради защиты страны.
Согласно этой идеологеме, не следовало пассивно ждать вторжения, но требовалось нанести череду упредительных «ударов возмездия», освоить «жизненное пространство», вести расовое противостояние до полного уничтожения противника. И гражданское население рейха, и солдаты вермахта, и тем более представители СС прекрасно знали, что на самом деле означает «оборонительная» война. Эта идеологема являлась частью того, что другой оксфордский профессор Клаудия Кунц назвала «этнической праведностью», предполагающей, что стремление к возрождению нации делает совершенно не важными страдания тех, кто к ней не принадлежит.
Развивая мысль о том, что немцы даже в ситуации краха режима продолжили сражаться за свою родину, Старгардт отводит второстепенную роль в этом процессе партийным органам, террору и личности Адольфа Гитлера. Однако подобная точка зрения представляется не совсем точной. Как было продемонстрировано во множестве исследований — в частности, в трудах Яна Кершоу, Норберта Фрая, — безусловно, все перечисленные факторы постепенно теряли былую мощь, но тем не менее продолжали действовать, создавая кумулятивный эффект и толкая немецкое общество к гибели.
Например, начиная с февраля 1945 года, когда режим находился в состоянии агонии, произошла невиданная эскалация террора в отношении собственного населения и солдат вермахта. К примеру, введенные в это время военно-полевые суды, продолжали выносить смертные приговоры даже после капитуляции Германии. Абсолютное большинство граждан были дезориентированы и не могли помыслить о каком-либо массовом противостоянии властям.
Действительно, НСДАП к 1944 году во многом утратила влияние на общество, а ее функционеры вызывали у рядовых граждан лишь отторжение. Однако Мартину Борману во многом удалось остановить этот процесс. Подчиненные ему гауляйтеры, ответственные за организацию гражданской обороны, имели практически неограниченные возможности вмешиваться во все стороны повседневной жизни немцев и мобилизовать население на тотальную войну.
Геббельсовская пропаганда, используя образы «большевистских чудовищ» и «орд с Востока», раскручивала маховик страха перед приближающимися войсками Красной армии. Одним из знаковых пропагандистских образов стал Неммерсдорф — населенный пункт в Пруссии, где советские солдаты якобы с особой жестокостью совершили массовые убийства местных жителей. (Старгардт уделяет отдельное внимание созданию нацистами этого мифа.)
В результате в последние месяцы войны, возможно как никогда ранее, «народное сообщество» оказалось объято не только патриотическим порывом по спасению страны, но и ужасом. И последнего в ощущениях рядовых немцев было все же больше.
Старгардт не пишет о том, что стремление солдат вермахта сражаться до конца, представляло собой гремучую смесь, состоявшую не только из патриотизма, раздутого пропагандой, но и других компонентов — страха преследования со стороны карательных органов рейха и страха мести союзников за совершенные преступления. Еще один компонент — безусловная верность офицерского корпуса присяге фюреру — многократно усиливал дурманящий эффект. По существу, «харизматическое господство» Адольфа Гитлера, постепенно утратившего влияние на массы, сохранялось на уровне элиты, связанной с фюрером преступной деятельностью и не имевшей других вариантов, как продолжать политику уничтожения страны и ее населения.
Старгардт убедительно демонстрирует, что немецкие обыватели были прекрасно осведомлены о происходящем на Восточном фронте, получая тысячи писем, фотографий с намеками или прямыми доказательствами. Они были очевидцами дискриминации и последующей депортации еврейского населения на Восток, создания и функционирования концлагерей в рейхе. Реализация холокоста была представлена в массовом сознании слухами, но в целом являлась для населения секретом Полишинеля. Так, когда в 1943 году произошла значительная эскалация союзнических бомбардировок городов рейха, немцы объясняли это не чем иным, как «возмездием» за то, что они сделали с евреями.
Автор описывает, как граждане Третьего рейха годами рационализировали происходящее, убеждая себя, что террор против идеологических врагов на благо «народного сообщества» необходим. Также использовались вполне привычные «успокоительные» средства — кинематограф, литература, музыка, изобразительное искусство, религия, — которые помогали отвлечься и найти оправдание собственным поступкам или действиям руководства рейха.
Вместе с тем Старгардт оставляет в стороне другие механизмы, заставлявшие значительную долю граждан Третьего рейха молчать. Еще несколько десятилетий назад Гетц Али (его книга «Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война и национальный социализм», к сожалению, пока не переведена на русский язык) убедительно доказал, что нацистский террор и холокост имели вполне рациональные, утилитарные причины.
До войны в отношении членов «народного сообщества» велась щедрая социальная политика: режим стремился поддержать свою популярность и предупредить недовольство, которое ускорило крушение кайзеровской Германии. Такая политика требовала стабильных источников ресурсов. Однако уже к 1938 году руководителям рейха стало понятно, что денег катастрофически не хватает. Именно тогда был запущен механизм «ариизации» еврейского имущества, который во время войны распространился на оккупированные территории, приняв форму грабежа невиданных масштабов. Как утверждает Али, «практически 95% процентов немцев имели выгоду» от совершаемых преступлений и превращались таким образом в «добровольных грабителей».
При этом Старгардт показывает читателям, что немцы на протяжении всей войны представляли себя жертвами — жертвами поражений Первой мировой, заговора союзников и евреев, «большевистских варваров». Когда же они сталкивались с настоящими жертвами их действий или бездействия — «восточными рабочими» или узниками концлагерей — в массовом сознании доминировали неприятие, отвращение и страх.
В своем повествовании автор «Мобилизованной нации» значительно больше внимания уделяет Восточному фронту, что вполне логично, учитывая масштаб нацистских преступлений в СССР и Польше. Однако было бы интересно увидеть в книге свидетельства немцев, проводивших оккупационную политику на Западе, — например, во Франции. Это показало бы разительный контраст восприятия рядовыми немцами своих врагов, основанный не только на расовой доктрине национал-социалистов, в которой славяне представлялись «недочеловеками», а французы — «полунордической» расой, но и на массовых стереотипах довоенной поры. Немецкие фотографии, сделанные оккупантами на Западном и Восточном фронтах, демонстрируют эту разницу весьма убедительно.
Диспропорция в освещении фронтов сохраняется в разделе книги, где речь идет о действиях союзников на территории Германии. Характерным примером становится тема сексуального насилия над немками. Хотя Старгардт осторожен в оценках и не приводит распространенную среди европейских исследователей «статистику» о миллионах изнасилованных советскими солдатами женщин, он поднимает эту тему только в связи с войсками Красной армии, обходя стороной аналогичные факты со стороны союзников.
Завершая обзор, необходимо отметить, что, несмотря на все замечания, книга оксфордского профессора вносит весомый вклад в развитие историографии Третьего рейха и Второй мировой войны. Более того, удачное сочетание авторской аналитики и свидетельств очевидцев делают труд Николаса Старгардта не только фундаментальным, но и захватывающим.