Мадлен Тьен. Не говори, что у нас ничего нет. М.: Corpus, 2019. Перевод с английского Марии Моррис
Потеряв на первых страницах отца, главная героиня, юная китаянка из Ванкувера, весь последующий роман пытается оживить его в своих воспоминаниях. Впрочем, отец тут то ли повод, то ли метафора: она, вестернизированная, оторвавшаяся от корней, восстанавливает прошлое своих родителей и своего народа. За романом прячется хитро придуманный путеводитель по китайской культуре и истории, краткий курс погружения в правила написания иероглифов и основы китайского мироощущения. Иной автор будет выкладывать все свои мысли и желания сразу, но Тьен прячет их за сюжетными поворотами, которые напоминают то мыльные оперы, то традиционные китайские романы. Экзотика по тексту расставлена аккуратно, чтобы не запугать западного читателя.
«В чайных и в ресторанах Большая Матушка Нож и ее младшая сестра, Завиток, распевали такие колдовские гармонии, что и большие, и малые беды словно бы таяли под чарами их голосов. Они странствовали по городам и весям, рассказывала Ай Мин, выступая на самодельных подмостках, и в их темных волосах сверкали цветы и монисто. Циклы вроде „Речных заводей” или „Схватки У Суна с тигром” могли насчитывать до сотни глав, и старые сказители порой рассказывали их многие месяцы подряд — и даже годы. Слушатели не могли устоять; они прибывали точно, как часы, и жаждали услышать следующую часть. То было время хаоса, бомб и наводнений, и песни о любви лились из радиоприемников и рыдали на улицах. На музыке держались свадьбы, рождения, обряды, труд, марши, скука, противостояние и смерть; музыка и рассказы даже в такие времена служили убежищем, выездной визой куда угодно».
Джонатан Макмиллан. Конец банковского дела. Деньги и кредит в эпоху цифровой революции. М.: Corpus, 2019. Перевод с английского Заура Мамедьярова
С опозданием на пять лет выходит русское издание книги швейцарского экономиста Йорга Мюллера и инвестиционного банкира, пожелавшего сохранить анонимность. В США работа Джонатана Макмиллана (коллективный псевдоним Мюллера и его соавтора) стала бестселлером на волне эйфории, связанной с новыми возможностями экономики, открывшимися в цифровом пространстве.
В книге почти нет лозунгов, зовущих на баррикады, зато есть четкий анализ структуры финансового рынка. Авторы не просто предлагают обрушить банковскую систему, но напрямую указывают на ее уязвимости, приводящие к мировым кризисам вроде того, что случился в 2008 году, и их непредсказуемым последствиям.
«Создать законодательную базу для новой финансовой системы, лишенной банковского дела, гораздо проще, чем разобраться в нынешней. За десятилетия бесконтрольности банковского дела соткалась сложнейшая паутина финансовой взаимозависимости. Переход к финансовой системе без банковского дела может даться тяжело. Само собой, не обойдется и без неопределенности.
Хотя нужно учитывать риск реформирования финансовой системы, мы не можем позволить неопределенности связать нам руки. Нельзя тратить ресурсы на усложнение банковского регулирования, и так не способного предотвратить финансовый кризис. Банковское дело уже не поддается контролю. Вместо того чтобы исправлять его, нужно готовиться к его ликвидации».
Павел Полян. Жизнь и смерть в аушвицком аду. М.: АСТ, 2019
Исследователь Павел Полян составил хронику Аушвица, посвященную членам «зондеркоммандо» — узникам, выполнявшим самую грязную работу в деле уничтожения других узников лагерей смерти. В книгу вошли личные истории и показания тех, кого нацисты заставили участвовать в конвейере по уничтожению собратьев.
Собранные вместе документы не дают ответа на вопрос о том, почему человек начинает жить по принципу «Умри ты сегодня, а я завтра». Но лишь свидетельствуют, насколько многогранным и гротескным может быть рукотворный ад, созданный человеком для себе подобных.
«Была зима, конец 1943 года. Доставили транспорт одних только детей, вырванных курсирующими машинами из материнских домов, когда отцы были на работе в Шауляе, что в Ковненской Литве. Начальник послал коммандо в раздевалку, чтобы раздели маленьких детей. Девочка около 8 лет стоит и раздевает годовалого братика. Подходит один из коммандо, чтобы его раздеть. Девочка произносит: „Прочь, еврейский убийца! Не смей прикасаться своей рукой, измаранной в еврейской крови, к моему замечательному братику. Теперь я — его добрая мама. Он умрет на моих руках и вместе со мной”. При этом стоит мальчик лет семи-восьми. Он произносит: „Ведь ты же еврей! Как ты можешь заводить в бункер таких чудесных детей на газацию, тебе же еще жить”».
Жак Росси, Мишель Сард. Жак-француз. В память о ГУЛАГе. М.: Новое литературное обозрение, 2019. Перевод с французского Елены Баевской
Францишек Ксаверий Хейманн (1909–2004), более известный под именем Жак Росси или просто «Жак-француз», двадцать лет провел в сталинских лагерях. Будучи идейным коммунистом, после опыта ГУЛАГа он отрекся от своих прежних взглядов и остаток на удивление долгой жизни посвятил разоблачению советской утопии. Наблюдения из лагерной жизни и вошли в книгу Росси, написанную в соавторстве с писательницей Мишель Сард.
«Я был слишком глубоко убежден, что только марксизм-ленинизм приведет к установлению социальной справедливости. Иногда меня душило возмущение от того, что я видел, на что обрекли меня и других. И я опять и опять старался уверить себя, что все это — извращение благородной идеи, а Сталин понятия не имеет о том, что творят коррумпированные исполнители его воли. Я цеплялся за каждую мелочь, впитывал слухи. Вот опять открывают церкви! Может быть, отменят колхозы! Столько примет, судя по которым марксизм-ленинизм должен восторжествовать над извращениями всяких бандитов! Увы, дела шли все хуже и хуже. Я переживал рецидив за рецидивом. Это продолжалось довольно долго. Я по-прежнему верил, что мое дело будет пересмотрено. С ареста до смерти Сталина я написал около двадцати просьб о пересмотре. А после смерти Сталина я, разумеется, стал действовать еще энергичнее. И все напрасно. Не помню, когда я окончательно понял, что процесс необратим, что кровавая выгребная яма, в которой я очутился, — это и есть коммунизм, который я призывал всеми силами души».
Ник Ланд. Киберготика. Пермь: «Гиле Пресс», 2018. Перевод с английского под научной редакцией А. Морозова
Нил Ланд прекрасно известен всем интересующимся спекулятивным реализмом и акселерационизмом, у истоков которого стоял английский философ. Его тексты, относящиеся к theory fiction, балансируют между философией в ее относительно привычном понимании и киберпанковской прозой с явным влиянием Гибсона и Берроуза.
Сборник «Киберготика» — первая книга из предстоящего шеститомника, в которой собраны 11 эссе о виртуальном пространстве, войне и капитализме. На первый взгляд тексты Ланда кажутся сгенерированными сошедшей с ума машиной. Возможно, так оно и есть на самом деле.
«Цивилизация, разбитая на конечные элементы кнопкой ядерного истребления, проходит через Иисусо-сны о гигасмерти, выраженные базовоаналитическими числами, отделяя семиотику определения цифр от семантики числового построения и отсоединяя возможность оцифровки от исчисляемости, а номинацию от нумерации. Империя настаивает на том, что математика должна оставаться языком. Параметрическая рифленость тотализует пространство по закону.
Измотанная ксенолихорадками, jungle-машинерия войны забывает, как считать».
Денис Сдвижков. Письма с Прусской войны. Люди Российско-императорской армии в 1758 году. М.: Новое литературное обозрение, 2019
В 1758 году состоялось одно из самых кровопролитных сражений второй половины XVIII века — Цорндорфское сражение во время Семилетней войны. Русское войско победило прусское, которое потеряло в бою около трети солдат. Обо всех этих важных событиях хорошо осведомлены специалисты и почти ничего не знают все остальные, и уж точно мы не имеем никакого представления о том, какими были люди той эпохи, как они жили и чего хотели. Пролить свет на это может книга историка Дениса Сдвижкова, который нашел в берлинском архиве около ста писем офицеров Российско-императорской армии, перехваченных после Цорндорфа, и опубликовал их, сопроводив пространным исследованием и дополнив письмами с другой стороны и независимыми свидетельствами. В результате получился объемный портрет людей середины XVIII века, с которым интересно знакомиться в том числе потому, что он
основан на письмах, то есть самых живых и человечных документах — а учитывая то, как давно они были написаны, не стоит удивляться, что многие из этих писем кажутся очень смешными и трогательными.
«Нельзя милостивой Государь при сем мне воздержатца, чтоб не открыть моего нутреннего страдания о том, как таковым от обеих сторон наикровопролитнеишим и конечно многие веки безпримерным происшествием нанесено сожаление наше всещедрои и всеми образами щедящеи крови своих подданых Государыни. Боже сподоби только в порадование Ея величества остаток жизни своеи положить, к чему все мы себя канечно всегда готовыми содержим».
Эдуард Лимонов. Поваренная книга насекомых. Стихотворения. СПб.: Питер, 2019
Обозревать такое издание — неблагодарное занятие, особенно если ознакомиться предварительно с авторской аннотацией. Тягаться с Эдуардом Вениаминовичем в таком деле нет смысла, нам так хорошо все равно никогда не сформулировать, поэтому просто снимем шляпу и процитируем полностью текст самого Лимонова.
«Стихотворения — это такие сгустки блевотины из жужжащих в более или менее больной голове связных и бессвязных звуков.
Идеальное стихотворение — это, очевидно, „Му-у!”.
Стихотворец же постоянно жмёт на педали: „организация текста”, „придание тексту осмысленности”, — и потому мы имеем стихотворения, подобные буржуазным пьесам, поставленным Станиславским или Немировичем-Данченко. Такие пьески. Или стихотворения-декларации.
Так, один и тот же Лермонтов написал великолепное „Бородино” и занудно правозащитное „И вы не смоете всей вашей чёрной кровью, поэта праведную кровь”, что декларативно, пусто, на злобу дня и совсем не принадлежит к жанру стихотворений. Цели Лермонтов достиг, нарвался, его выслали. Тогда это было легко, цари и сталины умели обижаться. Сейчас хоть писай в глаза — всё божья роса.
Я пишу всё хуже и хуже, потерял остроумие, держусь даже и непонятно на чём, но, думаю, читателю будет любопытно пролистать все мои „Му-у” и „Ох-х”, их он найдёт немало в этом сборнике. Читатель точно не найдёт Немировича-Данченко (одна фамилия как ещё противна!), в этом можете быть уверены.
Я пишу так, как мне гундят свыше.
Э. Л.»