Для нового обзора французской литературы, недавно появившейся на книжных прилавках, Виталий Нуриев отобрал произведения, так или иначе отражающие опыт насилия — над детьми и подростками, людьми с теми или иными особенностями, а также над природой.

Vanessa Springora. Le consentement. Grasset, 2020

Уже в названии романа угадывается желание поговорить о многом. Первое, что приходит на ум — прямой перевод с французского: «Согласие». С кем? С чем? О чем? Потом, когда читаешь книгу и история, туда помещенная, прибавляет в деталях, понимаешь, что автор стремится сформулировать в словах нечто трудно выразимое. Поведать о переживаниях, груз которых пронесен через десятилетия, выправить покосившийся некогда миропорядок и рассказать о соглашательстве.

47-летняя Ванесса Спрингора, глава издательского дома «Жюльяр», сомневалась, стоит ли печатать книгу, бросающую тень на родителей, их друзей, да и на все литературное сообщество во Франции, его привычные устои и уклад жизни. Мать, прочитав рукопись, наказала ничего не убирать. Автобиографический роман об отношениях четырнадцатилетней девочки с пятидесятилетним писателем вышел 2 января 2020 года, мгновенно превратив своего автора в литературного активиста. Первый двадцатитысячный тираж раскупили за четыре дня. Роман получил премию имени Жан-Жака Руссо за автобиографическую работу и Гран-при читательниц журнала «Elle». Габриэля Мацнева, на которого явственно указывают приводимые в книге подробности, вызывали в суд по подозрению в педофилии. Во Франции половые связи с несовершеннолетними, не достигшими 15 лет, запрещены.

Мацнев никогда и не скрывал своих сексуальных отношений с подростками и часто использовал эти истории как сюжетную основу своих литературных произведений. Они также задокументированы в опубликованных им дневниках. До самого недавнего времени эти книги печатались, автор получал литературные награды, его приглашали на радио и телевидение. Сейчас в результате разбирательства 83-летний Мацнев лишился государственного пособия для известных писателей, а четыре издателя — «Галлимар», Лео Шеер, «Сток» и «Табль ронд» — изъяли из продажи ряд его книг. Вслед за Спрингорой выступила еще одна потерпевшая. С каждым витком скандальное дело вовлекает в свою орбиту все больше известных персоналий, причем не только из мира литературы.

Посыл «Согласия» вполне однозначен и не оставляет простора для размышлений. Книга переосмысляет и описывает сексуальные отношения, пережитые в отрочестве, с позиций взрослого человека, оценивает их с учетом дальнейшего опыта, который, как ни крути, несет их отпечаток. Роман внятен по структуре, Спрингора наверняка талантливый издатель и владеет азами художественной конструкции. Талантливый ли она писатель — покажет время. Пока социально значимое содержание ее книги выходит на первый план, заслоняя недостатки формы. Она знает, что параллели с набоковской «Лолитой» неизбежны, и потому проводит их сама. Пытается сохранить отстраненность, но порой, словно забываясь, отвлекается от взрослой рефлексии и пронзительно пишет о подростковых чувствах. Тут-то и ловишь себя на мысли, что хочется прочитать другой ее роман, написанный полностью от лица подростка.

Книга не только выступает с обвинениями в адрес конкретных людей и конкретной эпохи, она дает документальный портрет времени, пытаясь докопаться до причин укоренившегося соглашательства. Спрингора — терпеливый старатель. Она копает, и под наслоениями времени открываются вопросы. Некоторые, особенно неудобные, подняты самим автором. Другие остаются в тени, продолжая жить с читателем, и в эпоху #MeToo он учится их задавать себе сам. О новой этике и ретроактивном применении новой нормы. О том, отделимо ли искусство от его творца, или о том, как слушать музыку Майлза Дэвиса, зная, что он бил женщин.

Oscar Coop-Phane. Morceaux cassés d’une chose. Grasset, 2020

«Я не помню. Ничего особо не помню. Мне было лет шесть, может, восемь, а может, десять. В этот день меня поимели, вот в этом я точно уверен. Не в переносном смысле, а в самом прямом. Меня изнасиловали в шесть лет или в десять. Не буду притворяться и говорить, что не помню деталей и потому никого не обвиняю, нет, мне хочется обвинить всех и каждого». Новый — шестой — роман Оскара Куп-Фана «Мелкие осколки» начинается не так. Он, как и книга Ванессы Спрингоры, автобиографичен и написан от первого лица в манере дневниковых записей. Приведенная цитата никак не выделена — наоборот, она запрятана под грудой других осколочных воспоминаний, которые с разной степенью подробности предстают перед читателем, и между ними при желании можно устанавливать разные причинно-следственные связи.

Эту цитату отыскал главный редактор авторитетного литературного журнала «Lire» Батист Лиже и вставил в статью-извинение за соглашательство — за то, что и в его журнале не раз печатались хвалебные отзывы на Габриэля Мацнева. Он отметил, что случай Спрингоры, увы, не исключение, есть и другие. Об этом, пишет он, можно прочесть, например, в «замечательном романе Оскара Куп-Фана, который пока, к сожалению, остался незамеченным».

Несмотря на желание «обвинить всех и каждого», в «Мелких осколках» не найдешь обвинения, во всяком случае открытого и адресного. Роман не превращается в сеанс у психоаналитика, а эпизод с изнасилованием вместе с другими событиями сливается в стремительную круговерть, которая с каждой страницей затягивает все сильнее. Книга совсем небольшая, и могла бы служить полезным пособием всякому, кто собирается стать родителем. В качестве иллюстрации — чтобы показать, что, в отличие от любой другой, работа родителем предполагает постоянную и полную занятость 24 часа в сутки 7 дней в неделю. Неплохо бы ее прочитать и тем, кто идеализирует писательскую стезю и мечтает о литературных лаврах. И тем, кто ничего не знает о тяжком труде официанта, обслуживающего вас в ресторане, о его, возможно, нелегальном трудоустройстве и совершенно мизерной зарплате. А еще Куп-Фану хорошо удаются описания. Сам он говорит, что в описаниях не мастак. Не верьте. Сейчас совсем не каждый роман может похвастать такой особенностью. Видно, что автор любит слагать слова. Подчас кажется, что монологи его герою пишут сценаристы «Удивительной миссис Мейзел».

Emmanuelle Heidsieck. Trop beau. Le Faubourg, 2020

Роман Эммануэль Хайдсик «Слишком хорош собой» тоже затрагивает тему виктимизации, но несколько в ином ключе. На сей раз в фокусе — жертвы красоты. Точнее, люди, чья пригожесть играет с ними злую шутку и мешает спокойно жить. В основу книги легла история американки Мелиссы Нельсон. В 2012 году ее уволили с работы за... чрезмерную привлекательность, которая якобы грозила разрушить брак ее непосредственного начальника — зубного врача Джеймса Найта. Нельсон подала в суд и проиграла. Верховный суд штата Айова не усмотрел в факте ее увольнения каких-либо дискриминационных мотивов.

Хайдсик меняет пол главного героя: за свою привлекательность отдувается красавчик Марко. Ему 36 лет, он инженер с дипломом первоклассного университета, но уже трижды успел вылететь с работы — слишком хорош собой. Марко решает обратиться в суд и начинает посещать Общество анонимных красавцев, чтобы лучше изучить проблему и представить ее социальный масштаб. Практически в каждом своем романе Хайдсик препарирует злободневные вопросы. Она давно хотела написать книгу «о внешности, ведь это один из факторов, определяющих нашу профессиональную жизнь, но, говоря об этом, мы все страшно лицемерим».

Автор не отказывает себе в удовольствии посмеяться над социальными стереотипами: «Вопрос: Как внешность влияет на вашу карьеру? Ответ: Только вредит. Стоит сменить работу — и снова приходится доказывать, что в голове у меня не совсем пусто. Я не шучу. <...> Все думают, нельзя усидеть на двух стульях сразу: мол, красота с мозгами не дружит». Собственно, эта — иногда весьма едкая — ирония идет роману на пользу, и там, где он готов посерьезнеть до скуки, на помощь приходит шутка. Интересен «Слишком хорош собой» еще и авторской эрудицией, тут много отсылок к различным фактам, книгам, телесериалам и кинофильмам. Главное, однако, другое: Хайдсик не ограничивается констатацией происходящего. В самом деле, красивым женщинам (и мужчинам) живется непросто, и об этом вообще-то не принято говорить. Но она ставит своего читателя перед еще одной проблемой. В современном обществе границы дискриминации оказываются нечетко очерченными и потому подвижными, и столкнуться с этим может каждый.

Laurent Vidal. Les Hommes lents. Résister à la modernité. XVe-XXe siècle. Flammarion, 2020

Мамина тетка по отцовской линии, моя двоюродная бабка, на все село славилась крепкой памятью. Дни рождения, большие и мелкие даты свободно гнездились в ней, ничуть друг друга не стесняя и обеспечивая тетке статус местного летописца. Это замечательное свойство компенсировалось другим, вовсе не столь завидным. Тетка была женщина редкой медлительности. Никогда никуда не спешила и даже не старалась куда-либо успеть. Сельский уклад мало приемлет такую жизненную позицию. Она изрядно портила односельчанам кровь, вызывая всеобщее неудовольствие и неодобрение.

Людям медлительным посвящен и новый труд историка Лорана Видаля. Они, по мнению автора, образуют отдельную социальную группу, а неодобрение по отношению к ним — это форма дискриминации, исторически навязанная разными общественными институтами. Цивилизационное развитие характеризуется ускорением социальных процессов, и потому уже Новое время возводит скорость в ранг добродетели, без которой благополучное функционирование человека как составной части общественного механизма немыслимо. Непопадание в ритм, отставание, медлительность, напротив, все больше ассоциируются с бездельем и ленью. Видаль раскладывает по этапам любопытный процесс формирования этих социальных ярлыков. Он усматривает в «человеке медлительном» не столько пассивную жертву, сколько участника своеобразного сопротивления прогрессу, а в самой медлительности — разновидность эмансипации, позволяющей противостоять перегибам индустриального общества.

Название книги хочется перевести «Человек медлительный. Наперекор времени. XV–XX вв.». Хотя вряд ли такой перевод будет полным — слишком много всего умещается в слове «modernité»: Новое время, новые времена, современность, прогресс и т. д. Автор сам неустанно играет с этой многозначностью, проводя параллели с сегодняшним днем и говоря о перебоях в безумном нынешнем ритме.

Philippe Garnier. Mélancolie du pot de yaourt. Méditation sur les emballages. Premier Parallèle, 2020

Книгу Филиппа Гарнье «Стаканчик из-под йогурта грустит. Размышления об упаковке» можно было выпустить в виде красочного альбома на дорогой мелованной бумаге с яркими иллюстрациями величиной в страницу. Мы получили бы справочник — гид по теории и истории упаковки. Издатель, напротив, опубликовал книгу без картинок, снабдив ее сдержанной, можно сказать, скромной обложкой, где нет крикливой игры в символы, нет шрифтовых фокусов, навязчиво взывающих к читателю, когда тот вертит книгу в руках и думает, купить — не купить. Сдержанность в оформлении четко передает замысел автора: заострить внимание на упаковочном лукавстве.

Этот замысел резюмируется уже на первой странице:

«Упаковочные материалы, что сейчас плавают на поверхности океанов, в большинстве своем когда-то жили на прилавках и витринах. В мгновение ока они обесценились. Из магазинной тележки попали в мусор, потом — на свалку и пляжи необитаемых островов. Может статься, что именно отходы, непригодные к переработке, составляют единственное наследие нынешнего созидания — ужасающее по своим последствиям и размаху.

Что представляют собой эти странные предметы, плывущие по волнам нашей памяти, дрейфующие в водах мирового океана? Как бутылка из-под стирального средства, стаканчик от йогурта или флакон от духов сумели настолько нас взбудоражить и быстро заполонить окружающее пространство? Заручившись поддержкой огромной силы, эти скромные предметы несут в себе мимолетную прелесть. Текстура, линия, изгиб, цвет, рисунок, образ... все это способы соблазнить, и теперь они приводят в действие жернова всемирной истории».

У Гарнье, конечно, выходит экологический манифест. Необычный манифест человека — собирателя вещественной памяти. Он продолжает дело старьевщиков, которые в Европе повывелись еще в 1950-е годы, попутно вспоминает разные исторические байки, приводит цитаты из Пруста, Картасара и Беньямина, подражает Понжу. «Стаканчик из-под йогурта грустит», занимая пограничную зону между художественной и нехудожественной литературой, трудно вписывается в жанр и при этом заступает на территорию поэзии. Читаешь книгу и действительно вспоминаешь Франсиса Понжа в переводе Валерия Кислова или Ива Бонфуа в исполнении Марка Гринберга — у них тоже многое зиждется на поэтизации памяти.

Читайте также

Коллективный Борис Виан, презренные братья Гонкуры и классовая борьба
Новинки французской литературы — в обзоре Виталия Нуриева
28 мая
Рецензии