Илья Зданевич. Восхождение на Качкар. М.: Grundrisse, 2021. Содержание
В пантеоне русского авангарда фигура Ильи Зданевича по необъяснимой для меня причине находится несколько в тени остальных героев. Возможно, все дело в том, что он не стал ни «проклятым поэтом», ни мифом о самом себе, а жил после революции в пригороде Парижа, работал у Коко Шанель, разрабатывал для нее принты, издавал изысканную литературу и гулял по Альпам. В этом нет суицидальных или кокаиновых судорог, эмигрантской истерии — Ильязд дистанцировался от атмосферы надрыва, свойственной многим русским интеллектуалам того времени.
При этом Зданевич — один из самых радикальных экспериментаторов в русской литературе, основоположник всёчества, мастер зауми; именно он придумал «изык албанскай», сто лет спустя ставший основой языка падонков. Зданевич, безусловно, известен литературной и художественной публике (сотрудничал с Браком и Матиссом), но, думаю, мало кто знает, каким серьезным он был ученым.
Очерк Ильязда «Восхождение на Качкар» должен был стать одной из глав задуманного им труда «Западный Гюрджистан. Итоги и дни путешествия И. М. Зданевича в 1917 году». Книга осталась незавершенным проектом, но единственная написанная глава — удивительный и интересный артефакт. Мы слышим не парижачий голос заумника, а монолог опытного альпиниста, этнографа и лепидоптеролога, сфокусированного на внимательной научной регистрации увиденного.
«Быстро пройдя знакомую нам дорогу по Пархалу, не доходя Гочвата, спускаемся мы вниз к Пархал-суи и достигаем ее устья, небольшой поросшей травой и охваченной амфитеатром фруктовых деревьев поляны Мачхетляр. Перейдя по бревнам Пархал-суи, вступаем в ущелье Хевек-суи и движемся дорогой, такой же качеством и местами несколько хуже той, что ведет в Пархал из Балхи-бар. Так же глыбы серого крупнозернистого гранита, породы, пронизывающей Понтийский хребет, поминутно перегораживают тропу».
Качкар — высочайшая вершина в восточной оконечности Понтийского хребта (3 973 м), находящегося на территории Турции. Зданевич был членом Кавказского отдела Императорского Русского географического общества и преследовал несколько целей, когда совершал свой подъем: его изыскания были этнографические, археологические, антропологические и лингвистические. Текст полон грузинскими, армянскими и турецкими топонимами, обескураживающими неподготовленного читателя подобно зауми. Заметно, что Ильязд чувствует себя в окружающем мультилингвистическом ландшафте как рыба в воде и наслаждается им.
Во время путешествия Зданевич узнал из газеты, что умер его друг, художник Михаил Ле-Дантю. Они вместе (а также с братом Ильязда) обратили внимание на творчество Пиросмани и фактически подарили его живопись миру. Для альпиниста-заумника подъем приобретает личные мотивы. Он описывает соседнюю с Качкаром вершину, не отмеченную ни на каких картах, и дает ей имя Ле-Дантю. Цветаева писала о том, что поэты заново крестят мир — Ильязд это сделал в буквальном смысле слова.
«Итак, действительно турецкая карта не только схематична, но и неправильна. Высший массив Понтийского хребта, Качкар, действительно поворотный пункт цепи, где водораздел меняет NO линию на северную. Но он не стык хотучурского хребта, который мы называем Боковым Понтийским хребтом, с Главным. Эту честь Качкар уступает несколько низшей вершине, открытой мной, которую в честь моего друга, покойного М. В. Ле-Дантю, известие о гибели которого застало меня в Ишхане, я назвал вершиной Ле-Дантю (3 700 м). Лежащему под ней новооткрытому глетчеру будет потому присвоено имя ледника Ле-Дантю».
Не обошлось путешествие и без политики, занимавшей как Ильязда, так и местное население. Этот регион — бесконечная перекройка границ и метание малых народов между империями и религиями. Зданевич активно возражал против политики переселения народов и горячо выступал в защиту лазов. В деревушке Меретете в ночь перед восхождением он много разговаривает с местным мусульманским населением, жалующимся на армян. Об этом антагонизме Ильязд пишет как о глубоком внутреннем противостоянии, а не конфликте, созданном прессой. Но более всего Зданевич возмущен колониальной политикой России. «Восхождение на Качкар» — довольно сухой и как будто бы отстраненный текст, но в нескольких абзацах едва заметные эмоции проступают, будто горные пики сквозь туман, подернутый резкими порывами ветра.
Вид с горы Качкар на Пархальские горы под первым снегом, 1917. Фото Ильи Зданевича из книги «Восхождение на Качкар». М.: Grundrisse, 2021
«Притом русские ничуть и не пытались использовать или культивировать наличные русофильские течения. Наоборот, в течение войны русская политика, согласно ее врожденным порокам, делала промах за промахом и все, чтобы эти течения заглушить или, по крайней мере, игнорировать. Поведение русских войск в Лазистане и Гюрджистане и особенно действия тыловой администрации в этом направлении — вы сами можете указать на них — способны вызвать только удивление и не политиков одних, но, думаю, и населения».
Автор внимательно изучает лица и произношение своих проводников и собеседников, дает им краткие, но яркие характеристики. Кажется, Зданевич пишет скупо, но за этой скупостью скрывается глубокий психологизм. Вот, например, гостеприимный мухтар (староста) по имени Ахмет, который придерживается армянофобских настроений, но при этом происхождение его — армянское (а сам себя он называет лазом). «Меня разглядывают несколько обитателей Меретета и среди них дочери мухтара — две жгучие брюнетки, прелестные девочки лет 14 и 12, красивые и похожие на отца. Ахмет... называет потом своих дочерей „мои лазки“, хвастаясь тем, как непохожи лицом и сложением они на местных женщин, — я думал, во что обратит их уготованная им судьба».
Большинство описаний Зданевича посвящено, конечно, горному ландшафту. Специальная терминология — ледовой цирк, гребни, тур, бергшрунд — периодически разбавляется неожиданными эпитетами и сравнениями. В научный труд вдруг врывается разреженная поэзия — Заратустра озирает мир, и с уст его срываются конусы, предгорья и коэффициенты откосов. В случае Зданевича любовь к горам и возвышение — не поэтический штамп, а образ жизни, к которому его приучил отец. В 1915 году они вместе совершили путешествие по Западному Кавказу и поднимались на вершины до 3400 метров (Ирхы-ауш). Эта тема станет сквозной в творчестве Ильязда — страсть к альпинизму раздует паруса высокогорной поэтической и прозаической зауми.
«Восхождение на Качкар» обильно иллюстрировано фотографиями, многие из которых сделаны самим Зданевичем. Мы видим старые грузинские базилики, мосты, жителей горных деревень, лазов, криптохристан (то ли греков, то ли грузин) и наконец ослепительный снимок с вершины Качкара, который Ильязд умудрился сделать несмотря на недовольство проводников (они считали, что нужно скорее спускаться обратно). Есть даже подробные карты, начерченные Зданевичем.
«На дворе t. 5,8, безветренно, облаков еще нет, ущербная луна не торопит восхода. Меретет спит, и сон деревушки глубже и крепче от шума Хевек- и Меретет-суи. Как разрушить эту стену успокоения? Абдулла, Абдулла!.. Зажиревшие созвездия цацкаются своим хладнокровием, и даже ни одна собака не вступает со мной в союз: Абдулла, Абдулла...»
Книга, внимательно составленная Сергеем Кудрявцевым, содержит публикации в «Известиях Кавказского отдела Русского географического общества» о предыдущих путешествиях Ильязда, материалы экспедиции 1917 года в Южную Грузию (потрясший меня документ) и впервые опубликованное письмо художника Дмитрия Шеварднадзе Зданевичу. Предисловие написал знаменитый французский славист Режис Гейро.
«Путешествие на Качкар» будет в первую очередь интересно, конечно, тем, кто знаком с творчеством Ильязда. Дадаист, автор невероятных сонетов, романист-экспериментатор, книгоиздатель, дизайнер и византолог предстает невероятно энергичным путешественником, альпинистом, исследователем, с легкостью переносящим трудные восхождения и бытовые неудобства. Высшие сферы для него — не фантазии и воображение, а «кучевые и переходящие в серый цвет облака», до которых он мог практически дотянуться рукой.