Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Юмэно Кюсаку. Догра Магра. СПб.: Издательство книжного магазина «Желтый двор», 2023. Перевод с японского Анны Слащевой. Фрагмент
Вообразите, что вы просыпаетесь в неизвестном месте и внезапно осознаете, что ничего не помните о себе — ни кто вы, откуда, как зовут, чем занимаетесь и проч. Незнакомые люди называют вас то «братцем», то пациентом психбольницы, то несчастным, потерявшим память. Вы читаете кипу документов и выслушиваете кучу историй, которые вроде бы должны прояснить вашу тайну, но только еще больше ее запутывают. Вы проводите собственное расследование и наконец с ужасом понимаете, кто вы есть на самом деле, что ввергает вас в такой беспросветный и поистине безумный ад, по сравнению с которым прежнее сумасшествие кажется теперь нормальной и приятной реальностью. Если вообразили, то вы — герой книги Юмэно Кюсаку «Догра Магра».
Юмэно Кюсаку — псевдоним (означающий что-то вроде «мечтателя») японского писателя Сугиямы Тайдо, родившегося в 1889 году и умершего в 1936-м, буквально через год после публикации своего opus magnum — романа «Догра Магра», на который он потратил более десяти лет. О деталях биографии Юмэно Кюсаку, о жанре «эро-гуро-нансэнсу» («эротика, гротеск, нонсенс»), в котором он творил, о «трех великих странных книгах» японской литературы, к которым причисляют «Догру Магру», и о многом другом можно узнать из замечательного интервью с переводчицей Анной Слащевой; мы же сосредоточимся на том, как сделан этот роман, почему он так сделан и «из чего», то есть из каких ингредиентов, или первоисточников.
На первый взгляд, перед нами полноценный детектив: есть загадочные убийства, есть подозреваемый, есть ненадежные рассказчики, показания свидетелей и заключения экспертов. Тридцатые, как мы помним, были временем расцвета детективного жанра, его «золотым веком». Неудивительно, что один из героев «Догры Магры» утверждает: «Детектив — это же нервный центр современной литературы. Кто их не читает, тот отстал от жизни». Впрочем, детектив — это еще и такой жанр, в котором, чтобы удерживать внимание читателя, нужно постоянно придумывать что-то неожиданное и ломать каноны. Поэтому классики детектива были одновременно и его новаторами. Особенно отличилась Агата Кристи, которая практически в каждом романе изобретала новый тип детектива, действуя вопреки «Десяти заповедям детективного романа» Рональда Нокса. У нее то вообще не было убийства (как в «Десяти негритятах»), то убийцей становился рассказчик («Убийство Роджера Экройда») или сыщик («Мышеловка»). Завершил деконструкцию жанра Станислав Лем, в чьем «Насморке» хитроумнейшее преступление происходит... по стечению обстоятельств.
Нарушает ли Юмэно Кюсаку какую-либо из заповедей Нокса? Все поголовно! Он и играет с идеей близнецов, и применяет невероятное орудие преступления, которое для своего объяснения потребовало погрузиться в пучину тысячелетних преданий, и использует сверхъестественную составляющую. Он даже замахивается на святая святых — пятую заповедь, гласящую, что «в произведении не должен фигурировать китаец»; а ведь именно с китайца в «Догре Магре» и начинается самое жуткое. Наконец, Юмэно Кюсаку делает главным героем такого персонажа, которого не было в мировой литературе ни до, ни после него.
Подобно детективному сюжету, деконструкции подвергается и форма романа. Основное действие происходит в течение одних суток, начинаясь боем часов и им же завершаясь, но оно постоянно прерывается вторжением самых разнообразных документов: интервью и газетных заметок, псевдонаучных трактатов и манифестов, пояснений к демонстрируемому фильму и завещаний, древних легенд и сутр, исполняемых под ритм деревянного инструмента. Причем нередко документы вложены друг в друга в крайне изощренной последовательности. Более того, одним из документов выступает сама «Догра Магра», рукопись которой показывают главному герою со словами: «Чрезвычайно странное сочинение! Содержание его безумно, а композиция головокружительна... Книга — от заглавия до последнего предложения — написана с одной целью: ввести людей в заблуждение! Это ад для мозга... полный ловушек психологический лабиринт».
Такой литературный mise en abyme, то есть прием «книги в книге», позволяет вспомнить классику двадцатого века, например «Бледный огонь» Набокова или «Если однажды зимней ночью путник» Кальвино. Но больше всего пересечений у «Догры Магры», как это ни странно, с другим европейским столпом антиромана — «Жизнью и мнениями Тристрама Шенди, джентльмена», созданным Лоренсом Стерном еще в середине восемнадцатого века. Это причудливое повествование также не раз прерывается многословными отступлениями, латинскими проповедями, докладными записками и брачными договорами. А кроме того, начинается если и не с китайца, то с часов и зачатия главного героя, что крайне важно и для «Догры Магры».
Напомню, о чем речь. В тот самый момент, когда добропорядочные мистер и миссис Шенди делали будущего Тристрама, его матушка отвлеклась вопросом к батюшке, не забыл ли тот завести часы? Этот неуместный вопрос так смутил отца, что «разогнал и рассеял жизненных духов, обязанностью которых было сопровождать гомункула», сиречь эмбриона. И вот наш рассказчик переживает, что может стать с перепуганным и брошенным в одиночестве гомункулом, «если в таком плачевном состоянии расстройства нервов он пролежит девять долгих, долгих месяцев сряду, находясь во власти внезапных страхов или мрачных сновидений и картин фантазии?» Не этот ли эпизод натолкнул Юмэно Кюсаку на его «Сновидение эмбриона»? Мы переходим к еще одному важному слою «Догры Магры» — научному.
«Догра Магра» писалась в эпоху модерна — время триумфа науки. С наукой связывали скорое наступление рая на земле, но она же вызывала и апокалиптические опасения. Юмэно Кюсаку в присущем ему иронично-парадоксальном стиле отдает дань обеим сторонам научного прогресса. Антагонистами безымянного главного героя выступают два профессора психиатрии — доктор Вакабаяси и доктор Масаки. Первый — практик; в сцене, где он кромсает труп девушки, ломая конечности и сшивая их под причудливыми углами, явная отсылка к Франкенштейну — ученому, создающему монстров. Второй — теоретик и экспериментатор; он грезит учреждением «строго научной психиатрии будущего», поскольку имеющаяся неадекватна психическому миру человека — она насквозь материальна, а потому слепа, неэффективна и даже враждебна.
Будучи убежден, что нынешняя цивилизация, возглавляемая материалистической наукой, «опустошается, децентрализуется, озверяется, онанизируется, невротиризуется, обезумевается и самоубивается», доктор Масаки предлагает в качестве противоядия «естественную научную духовность». Как он ее понимает? В тех гротескных и экстравагантных формах, в которые автор облекает фантазии Масаки, видится нечто большее, чем просто пародия на спятившего профессора. Возможно, Юмэно Кюсаку одним из первых в мире нащупал то, что в шестидесятые стало предметом исследований и общественных дискуссий. Речь идет о буддизме и его способности, в отличие от христианства и прочих религий, обнаруживать известное сходство с самыми передовыми научными представлениями о природе мира и человека.
Буддизм присутствует в «Догре Магре» повсеместно. Объективное время и восприятие здесь объявляются иллюзией; одним из вложенных документов оказывается квазибуддийская сутра «Еретическая проповедь об Аде умалишенных»; важную роль в романе играет свиток с рисунками стадий разложения женского тела, что для буддистов всегда было предметом медитации над непостоянством бытия (т. н. практика маранасати). Но еще значительнее то, как буддийские идеи пропитывают «научные» теории доктора Масаки, становясь философским фундаментом всей «Догры Магры».
В уже упоминавшемся «Сновидении эмбриона», выпускной работе Масаки, изображен «многосерийный фильм ужасов под названием „Ход всеобщей эволюции“». Масаки считает, что онтогенез повторяет филогенез неспроста: параллельно физическому процессу идет процесс становления человеческой психики через все формы животной. Эмбрион буквально видит во сне, как он был микробом, рыбой, ящерицей, обезьяной и своими человеческими предками. А что составляло смысл их существования? Конечно, непрестанная борьба за выживание, муки и страдания слабого, смертного существа. Этот миллионолетний кошмар так крепко впечатывается в подсознание несчастного, что продолжает определять его судьбу и после рождения. Отсюда убеждение Масаки, что нормальных людей нет, все так или иначе сумасшедшие, разница только в том, что одни пока еще ходят по улицам, а другим не повезло оказаться в психушке.
По сути, экстравагантная теория Масаки лишь переформулирует «на научный лад» классическое буддийское представление о карме как «психической наследственности»: наши действия и желания в прошлых жизнях влияют на последующие, заключая нас в мировой круг сансарного воздаяния. В поздней школе йогачара даже возникла концепция алая-виджняны, «сознания-сокровищницы», то есть своего рода бессознательного, в котором созревают кармические потенции, прежде чем проявиться. При этом Масаки, подобно Будде, отказывает подобной «психической наследственности» в абсолютном детерминизме; он предлагает свой путь спасения, основанный на принципах «свободного лечения сумасшедших».
Еще один трактат Масаки, «величайший научный детективный роман» «Мозг не средоточие мышления», разоблачает претензии мозга быть центром психической деятельности человека. Пафос Масаки такой же, как в буддийской критике атмана, неизменного «я», направленной на разрушение эгоцентрической установки разума. Объявляя мозг всего лишь коммутатором, телефонной барышней, соединяющей разных абонентов, Масаки наделяет всеми правами сознания каждую из «тридцати триллионов клеток человеческого тела»! Каждая из них заключает в себе все наши «желания, чувства, суждения, волю, память, убеждения и тому подобное», совокупно составляя человека, как съехавшие в одно место люди образуют мегаполис.
Можно предположить, что продвинутые клетки Масаки выступают своеобразным «научным» аналогом дхарм — «психических атомов», которые являются единственными носителями индивидуальности и к которым сводится, по существу, вся реальность в буддийском ее изводе. Хотя во многих школах буддизма дхармы обычно понимаются как мгновенные события, для нас важнее, что клетки Масаки, будучи физическими объектами, имеют прежде всего психическую природу и онтологически равноценны. Это позволяет им быть как причиной всех неврозов и психозов человечества, так и условием возможности полноценного излечения.
Выходя за пределы вложенных в роман сумасбродных трактатов Масаки, буддийские идеи становятся ключом ко всей «Догре Магре», объясняя ее главные секреты: тайну безымянного героя, тайну боя часов, тайну «научного» эксперимента. В зависимости от того, каким сознанием мы читаем этот буддийско-психиатрический модернистский детектив — пробужденным или непробужденным, — мы или видим надежду в финальном прозрении героя, или уходим вместе с ним на очередной круг безрадостного существования. Выбирать читателю...