Николай Дорышин — человек с особенностями, и определенную часть своей жизни он проводит в психдиспансере. В остальное время он живет дома с мамой, в сталинке в самом центре города, и много времени проводит во дворе, где качается на качелях, чтобы разгонять кровь. Это приятный в общении и совершенно адекватный сорокалетний парень, и, если не проговорить с ним достаточно долго, можно и не понять, что его восприятие мира и своей роли в нем отличается от, скажем так, общепринятого. Несколько однозначнее все становится, если зайти к нему в соцсети. В частности, в одном из последних постов он сообщает, что его текущая цель — вернуть два миллиарда евро, заработанные в параллельном мире, в котором он, скорее всего, уже убит. Периодически Николай называет себя венценосным, хоть и относится к этому иронично («Может статус сменить, например такой сделать: Зачем нужна венценосность, если даже нет денег на элитные спиртные напитки и курево»), а в последнем посте делится желанием жить на конспиративной квартире в спальном районе и особо не высовываться, чтобы случайно не изменить ход истории или не встретиться с самим собой.
Дорышин мало читает (из писателей он больше всего уважает Стивена Кинга, на которого и ориентируется), понемногу пишет музыку и часто слушает дарк-фолк — в первую очередь, группу Death in June, лидера которой Дугласа Пирса он уважает за настрой и мировоззрение («он бы, условно говоря, многих убил, но с сочувствием»).
Со страницы Николая Дорышина «ВКонтакте»
Но все же основное дело его жизни — это именно написание книг. Точнее, одной самой главной книги. Создавать «Институт» Дорышин начал еще в начале нулевых — когда компьютеры только появлялись, а Николай, толком не умея пользоваться ими, вводил текст в редактор, а потом переписывал на бумагу. Формально «Институт» — это несколько книг, но по сути это одно произведение, которому нет конца и края — пять лет назад были готовы семь частей (правда, небольших по объему), а в общей сложности автор тогда планировал одиннадцать (потому что ему нравилось это число), но достиг ли он этого рубежа и сумел ли остановиться — в данный момент неизвестно, потому что связь с ним пока затруднена. До сих пор Дорышину удалось издать (вернее, напечатать самостоятельно) лишь несколько первых частей, которые существуют в одном или нескольких экземплярах и находятся в частных библиотеках — благодаря магазину «Пиотровский», сотрудники которого полюбили Николая и его творчество, автору удалось не только продать книги фанатам, но и выручить за них немного денег. Остальные части «Института» существуют только в виде файлов или аудио, но в публичном доступе их нет.
Действие романа «Институт» разворачивается в некоем сверхсекретном учреждении под Новосибирском, основной профиль которого — физические эксперименты со временем и пространством. Герой Дорышина попадает туда весьма незамысловатым образом: в Институте работает его дядя, который и приглашает племянника, поскольку учреждению срочно потребовался человек, разбирающийся в компьютерах. Тот принимает предложение, покупает билет на ближайший рейс и прибывает по назначенному адресу.
Неискушенный читатель мог бы предположить, что после этого начинают происходить различные чудеса и волшебные приключения, как у каких-нибудь Стругацких. Но, к счастью или к сожалению, Николай Дорышин не Стругацкие. У Николая Дорышина не происходит практически ничего. В Институте начинается некая сонная, рутинная жизнь, герой романа копается в компьютерах, знакомится, общается с другими обитателями общежития о разных необязательных вещах, заливает каток водой, в процессе теряет в снегу ведро, находит ведро и так далее. Разные детали и зачатки сюжетных поворотов словно призваны обмануть читателя в его ожиданиях. Если речь в разговорах заходит о разработках, которые позволяют записывать сны на кассету, то сразу же выясняется, что речь не про видеокассету, поэтому посмотреть записанные сны нельзя. А обсуждаемые в Институте новости часто не имеют внутри себя никакого содержательного наполнения:
Со страницы Николая Дорышина «ВКонтакте»
— В каком-то таком институте типа нашего разрабатывают машину времени. Это у нас в России. Не знаю, конечно, правда это или нет, но речь не о том. Знаешь, делали они эти расчеты всякие и записывали их на компьютер, и на бумагу, естественно, тоже.
— Ну, и что дальше? — сказал Леха.
— Ну, так вот. Пришли они один раз утром в свой институт, смотрят — и ни компьютера, ни расчетов нету, ни дискет, тем более.
— Да. Вот дела. А что за институт? — поинтересовался Леха.
— Ну, не знаю. Понятия не имею. Я не запомнил.
Уже упомянутый выше неискушенный читатель может предположить, что все это — или промахи непрофессионального автора, или же признак незамысловатой издевательской игры, затеянной Дорышиным. Но все, разумеется, сложнее. Это мнимое отсутствие действия для Николая явно не является сознательным приемом, и уже хотя бы поэтому неизбежно создает у читателя ощущение истинного беспокойства. «Институт» — тревожный роман, сквозь сюжетную и языковую простоту которого просвечивает что-то такое, что можно будет идентифицировать не раньше, чем работа Дорышина будет закончена. То есть, возможно, никогда.
Фонарь освещает ветви деревьев, колышемых ветром. Земля же покрыта снегом. Первым снегом зимы. Иногда на фоне белого снега видны части черной земли или асфальта. Ствол дерева тоже выделяется черным цветом на фоне белого снега. Он еще не успел покрыться снегом, поэтому имеет черный цвет. Затаив дыхание, я наблюдаю за танцем снега. Снежинки то поднимаются вверх, увлекаемые порывами ветра, то стремительно летят вниз или ударяются в мое окно. Небо имеет темноватый оттенок. Хочется сидеть вот так всю ночь, не сходя с места и вглядываясь в красоту природы. Две черные фигуры движутся по двору — это люди. Они приближаются к моему подъезду, но проходят мимо и исчезают в черноте арки.
Несмотря на свойственную повествованию болезненную тягучесть, в нем есть не только четко очерченный сюжет, но и свои загадки. Довольно быстро выясняется, что герой приехал не просто на вакантное место, а на место программиста, таинственно исчезнувшего два месяца назад и прихватившего с собой все плашки памяти со всех компьютеров. В районе Института то и дело вспыхивают непонятные огни, а коллеги героя часто ведут себя странно — в общем, вполне канонично заданная интрига. Что-то вокруг Института происходит, постоянно и неотвратимо — правда, чаще всего неявно, давая знать о себе лишь через обрывки необязательных разговоров или мелкие бытовые происшествия. Однако сюжет есть сюжет, и его основные секреты мы оставим разгадывать читателю. Даже учитывая, что никакого «читателя» в данном случае, скорее всего, не будет, потому что если начало романа «Институт» найти в сети еще можно, то более поздних частей вы, вероятно, никогда в жизни не увидите. Ну так что ж, не повод же это превращать текст в сборник спойлеров.
В конце концов, не в сюжете дело.
Со страницы Николая Дорышина «ВКонтакте»
Лет пять назад я брал у Дорышина интервью, которое очень хорошо запомнил. Как запомнил и реакции на него — например, Михаил Фаустов тогда прокомментировал публикацию фразой «Крутое интервью неизвестно с кем, но кем-то явно хорошим», которая на долгое время вообще стала моей журналистской стратегией. Дорышин в нем и правда представал этаким «хорошим неизвестно кем». Но ни одно интервью не рассказало бы об этом человеке больше, чем книга, которую он пишет уже половину жизни. Весь «Институт» — высказывание Николая Дорышина о самом себе. Он этого и не скрывает — во всех своих книгах (а у него их несколько — есть, например, объемное произведение под названием «Ржавые трубы», «Сказ о нечистой силе» и многие другие, но отыскать эти раритеты сегодня и вовсе не представляется возможным) он пишет исключительно от себя. Когда-то он говорил мне, что, даже если бы ему довелось писать какую-то книгу или постить видео по заказу спецслужб за миллион долларов — он бы, конечно, непременно согласился, потому что очень устал жить в нищете, но все равно бы ощущал этот труд как свой собственный, принадлежащий ему самому и никому больше. Дорышин вообще склонен считать, что многие существующие в мире произведения (например, большинство песен русского рока) написаны о нем, а когда это не так (как, например, с песней «Химера» группы «Ария»), он считает нужным отдельно оповестить об этом своих подписчиков.
Вот и «Институт» тоже, безусловно, о нем. И драма в том, что автор, сконструировавший собственную вселенную, в которой есть место экспериментам над временем и пространством, таинственным спецслужбам, невероятным физическим явлениям, летающим тарелкам и прочим чудесам, не счел нужным выдумать только одно — другого себя. В фантастическом мире он остается обыденным и тривиальным собой, поскольку вообразить нечто иное — бытовую устроенность, физическое здоровье или полноценное общение с противоположным полом — было бы слишком смело даже для мира, живущего по выдуманным феноменальным законам.
В сауну я не пошел, потому что там очень жарко, а у меня больное сердце. К тому же у меня аллергия на жару. Когда жарко, руки покрываются красными пятнами и чешутся. Алексей с Таней, мне кажется, были бы прекрасной парой, если бы они поженились. А вот у меня вряд ли будет когда-нибудь семья, а тем более дети. Ведь я человек больной, и дети у меня тоже будут больными, будут так же, как я, мучиться всю жизнь. Ко мне пришли опять же грустные мысли, которые посещали меня очень часто, когда я видел, как счастливы другие люди и как несчастлив я на этом фоне. Я начинал грустить, например, когда видел на улице целующихся влюбленных. Или слышал о жизни великих людей, у которых всё в жизни получается. А у меня в жизни ничего не получалось.
«Институт» — это, конечно же, не литература в привычном смысле. Но это и не поток сознания человека, официальный диагноз которого — шизофрения (так, во всяком случае, Николай сообщает в своих соцсетях), и не графомания скучающего обывателя, адресующего миру никому не нужные рассказы о себе. «Институт» Дорышина — это аутсайдерский артефакт, этакий Идеальный дворец Шеваля, только исполненный не в камне, а в виде нескольких тетрадей и файлов, содержащих странный, неладно скроенный текст. Так что когда директор магазина «Пиотровский» Михаил Мальцев, упоминая Дорышина, называет его «самым любимым нашим современным русским писателем» — в этом, конечно, есть ирония. Но, возможно, ее куда меньше, чем может показаться на первый взгляд.