Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Соловки. Историко-археологические памятники Соловецкого архипелага (вне Кремля). Регистрационное обследование 1934 года. М.: Издательская программа Музея истории ГУЛАГа и Фонда Памяти, 2022. Научный редактор Т. М. Полянская. Содержание
В этом году исполняется 100 лет со дня принятия постановления СНК СССР об организации Соловецкого лагеря принудительных работ особого назначения. По этому постановлению от 13 октября 1923 года «все угодья, здания, живой и мертвый инвентарь, ранее принадлежавшие бывшему Соловецкому монастырю, а равно Петроминскому лагерю и Архангельскому пересыльно-распределительному пункту» были безвозмездно переданы ОГПУ. Новое издание московского Музея истории ГУЛАГа «Историко-археологические памятники Соловецкого архипелага (вне Кремля). Регистрационное обследование 1934 года» — это уникальное исследование историко-культурного и духовного наследия архипелага, оказавшегося в управлении государственной карательной системы, выполненное двумя заключенными — Пантелеймоном Казариновым и Александром Евневичем. Рисунки и описания, вошедшие в книгу, также представлены на выставке «Простой карандаш. 100 лет постановлению об организации Соловецкого лагеря особого назначения», которую Музей истории ГУЛАГа проводит совместно с Музеем архитектуры.
Уникальность архипелага состоит в его долгой истории, на протяжении которой он был не только духовным и экономическим центром, важным стратегическим объектом, но и тюрьмой для политически неугодных. На Соловки ссылали при всех режимах — при царях, при белых правительствах северных территорий, но по-настоящему в застенок и могилу для врагов режима архипелаг превратили большевики. Осуществленный здесь в 1920–1930-х годах масштабный эксперимент по созданию системы массового принудительного труда заключенных в экстремальных климатических условиях впоследствии лег в основу системы лагерей ГУЛАГа. Работа Казаринова и Евневича открывает этот особый ракурс, а точнее двойную перспективу истории Соловков: с одной стороны, переплетение культурных слоев, хозяйственных, бытовых и религиозных пластов, языческого и христианского наследия, а с другой — позднейшие изменения в попытках приспособить монастырские объекты для тюремных нужд. Все это тщательно зафиксировали приговоренные к долгим срокам (а впоследствии расстрелянные) заключенные. Рукопись — не только уникальный источник изучения материального наследия Соловков, но и чудом сохранившееся свидетельство деятельности УСЛОН ОГПУ в 1930-е годы.
Как и в случае многих других документов той эпохи, история «Обследования» почти детективная. Рукопись сперва куда-то надолго исчезла, пока в 1957 году «вдруг» не оказалась у А. В. Воробьева, занимавшегося реставрацией памятников Соловков. Потом ее бережно хранили, передавали из рук в руки, и только в 1981 году на кафедре археологии МГУ с нее удалось снять фотокопию. Но когда в 1990 году, после падения всех цензурных запретов, «Обследование» стали готовить к публикации, рукопись снова пропала. Найти ее удалось благодаря случаю. В 1991 году вышли графические мемуары другой узницы ГУЛАГа, Ефросинии Керсновской, при содействии писателя и исследователя истории Соловков Юрия Бродского, который в свое время копировал не только тетради Керсновской, но и рукописи Казаринова и Евневича. Именно Юрию Аркадьевичу как специалисту сообщили о появлении на черном рынке исчезнувшего «Обследования». Оказалось, что рукопись была похищена у последнего ее владельца, академика Валентина Янина, редактором издательства «Книга», в котором готовилась публикация. Из-за конфликта с работодателем в ходе перехода издательства в частные руки редактор сочла, что ее труд (немалый, по свидетельству Бродского) стоит большего и решила подороже продать ценный документ кому-нибудь из отечественных коллекционеров или даже за границу. В результате многострадальную рукопись удалось выкупить, но 70-страничное предисловие к ней, написанное академиком Дмитрием Лихачевым, оказалось безвозвратно утрачено.
Фото: ГМИГ
Регистрационное обследование историко-археологических памятников Соловецкого архипелага в 1934 году выполнили два заключенных Соловецкого лагеря особого назначения — библиотекарь Пантелеймон Казаринов (1885–1937) и инженер-изобретатель Александр Евневич (1881–1937). В начале 1930-х на Соловках появился не только прототип, экспериментальная модель будущих лагерей ГУЛАГА, но и прото-«шарашка», объединившая ученых-историков, искусствоведов, реставраторов, которых работа в музее и библиотеке монастыря спасала от лагерного кошмара. Там они описывали и изучали археологические памятники, иконы, книги и другие монастырские предметы, перешедшие во владение ОГПУ. Музей и библиотека стали центром интеллектуальной жизни в невыносимых условиях лагеря для Д. С. Лихачева, реставратора А. И. Анисимова, художника О. Э. Браза и других заключенных, которые занимались изучением и сохранением памятников архипелага. Лихачев в воспоминаниях о Соловках пишет о «грандиозности общей могилы — не только людей, каждый из которых имел свой душевный мир, но и русской культуры — последних представителей русского Серебряного века и лучших представителей Русской церкви». Благодаря этой работе сохранилась информация об утраченных на сегодняшний день памятниках и свидетельствах истории архипелага и его обитателей с доисторических времен.
Казаринов и Евневич разделили судьбу тысяч узников Соловков, уничтоженных в годы Большого террора. Пантелеймон Казаринов, до ареста профессор Иркутского университета, был первым директором Западно-Сибирской краевой научной библиотеки и одним из авторов Сибирской советской энциклопедии. Его арестовали по политической статье — по обвинению в участии в контрреволюционной организации «Белогвардейский заговор» и подготовке вооруженного восстания. На Соловках Казаринов заведовал лагерной библиотекой и переводил на русский язык финский эпос «Калевала». Инженер-конструктор, изобретатель Александр Евневич до ареста заведовал биотехнической лабораторией Всесоюзного института каучука и гуттаперчи. Информации о его жизни до ареста сохранилось не так много, но известно, что его дочь Ксения также была арестована в 1933 году за антисоветскую деятельность и отбывала наказание в Дмитлаге. У Евневича было 22 патента на изобретения, над которыми он продолжал работать и в лагере, о чем свидетельствует его возражение на заключение экспертного совета завода им. Коминтерна, написанное на бланке Главного управления исправительно-трудовыми лагерями, трудопоселениями и местами заключения. Евневич обвинялся в том, что состоял в контрреволюционной повстанческой организации, организовал конспиративную квартиру и принимал участие в перевозке и хранении оружия. Так же, как и Казаринов, он был приговорен к 10 годам лишения свободы. Уже в лагере обоих внесли в список «антисоветских элементов» Соловецкой тюрьмы. Пантелеймона Казаринова расстреляли в Сандармохе вместе с 1115 узниками первой расстрельной партии, а Александр Евневич, отец Павел Флоренский, и еще 500 человек попали во второй этап. Место их захоронения, ранее засекреченное, только в 1997 году обнаружили Юрий Дмитриев и руководители санкт-петербургского «Мемориала».
Конечно, это не первое и не единственное исследование и описание наследия Соловецкого архипелага. И до и после Казаринова и Евневича ученые пытались систематизировать и зафиксировать уникальные и исчезающие объекты Соловков. Особенность этого документа состоит в том, что условия его появления были максимально далеки от подходящих, а технические средства для такой работы — очень скудными: у заключенных не было ни карт, ни соответствующей техники. Казаринов и Евневич писали от руки в тетрадях в клетку, а карандашные рисунки выполняли на оборотах грамот, которые предполагалось вручать на основании постановления Штаба по трудсоревнованию и ударничеству «лучшему из лучших лагернику», добившемуся наивысших показателей в работе. Грамоты были упразднены двумя годами ранее.
В самом начале «Обследования» Казаринов и Евневич отмечают, что исторические памятники Соловков никогда прежде не учитывались, а изучению подвергались немногие и случайные единицы. Их работа стала фактически первым опытом системного историко-культурного описания и подготовила дальнейшие этапы изучения материальной и духовной культуры архипелага — от доисторических дольменов и кромлехов до исторических объектов, трансформированных под нужды ОГПУ в 1920–1930-х годах. Ими были зафиксированы также утраты и разрушения, и это очень важная часть их работы, поскольку другой возможности получить представление об утраченном у нас зачастую просто нет. Всего сохранилось 410 страниц «Обследования», выполненного Казариновым и Евневичем, в том числе более 200 зарисовок с натуры, рукописные планы и карты, обмеры и чертежи объектов, схемы соловецких лабиринтов.
Фото: ГМИГ
Но, пожалуй, самое интересное в этом документе — это свидетельство о масштабе и организации экономики, производства, повседневной жизни и быта обитателей Соловков и монахов Соловецкого монастыря. Казаринов и Евневич зафиксировали, что начиная со времен новгородской колонизации Севера на Соловках развернулось мощное монастырское хозяйство с примыкающим к нему торгово-промышленным узлом, ставшим центром Поморья и опорным пунктом православия на Севере. Соловецкий архипелаг предстает в «Обследовании» местом существования сложной системы сооружений, которые, помимо своего религиозного назначения, составляли целостную экономическую систему с несколькими заводами, пристанями и рыболовецким хозяйством, дамбами и мостами, инженерными сооружениями, ремесленными мастерскими и молочными фермами.
Наблюдательность и тщательность работы авторов «Обследования» имели не только музейную ценность. Юрий Бродский в предисловии рассказывает о том, что инженер Евневич походя отметил ошибку строителей колокольни Троицкого скита на Анзере, которая впоследствии — спустя 60 лет! — стала причиной ее обрушения. Рисунки Казаринова максимально детальны, он как будто пытается сфотографировать мельчайшие элементы декора, фактуру и особенности материалов. Так же скрупулезно Евневич фиксирует подробности инженерных систем и сооружений. Подобная фотографичность, кстати, была характерна и для рисунков Ефросинии Керсновской — позже, после их публикации в «Огоньке», люди узнавали по ним своих родственников.
«Историко-археологические памятники Соловецкого архипелага (вне Кремля). Регистрационное обследование 1934 года» — это больше, чем перечень объектов. Это еще и история двух человек, выполнивших огромную работу для системы, которая безжалостно перемолола их и тысячи других талантливых и профессиональных людей. Варлам Шаламов в своих заметках «Что я видел и понял в лагере» пишет о том, что увидел «чрезвычайную хрупкость человеческой культуры, цивилизации». Пантелеймон Казаринов и Александр Евневич попытались сохранить хотя бы образ этой культуры и цивилизации, зафиксированный в карандашном рисунке на обороте грамоты ОГПУ.