Чарльз Тилли. От мобилизации к революции. М.: Издательский Дом ВШЭ, 2019
От шаривари к современным протестам
На сегодняшний день в России опубликована лишь незначительная часть наследия Чарльза Тилли (1929–2008) — книги «Демократия» (2007), «Принуждение, капитал и европейские государства. 990–1992 гг.» (2009), «Борьба и демократия в Европе, 1650–2000» (2011), а также несколько его статей и очерков («Война и строительство государства как организованная преступность», «Историческая социология», «Создание России»). Из непереведенного остаются «Вандея» (1964), «Бунташный век» (1975; в соавторстве с Луизой и Ричардом Тилли), «Как социология встретилась с историей» (1981), «Большие структуры, крупномасштабные процессы и огромные сравнения» (1985), «Европейские революции» (1993), «Идентичности, границы и социальные связи» (2006) и другие работы.
Каждая новая книга Чарльза Тилли, выходящая на русском языке, сама по себе событие, поскольку авторитет этого ученого в научном мире остается громадным и спустя десятилетие после его смерти. Едва ли можно отыскать предметную область исторической социологи и социальной истории, в которой не встречались бы ссылки на неутомимого Тилли, автора множества книг и статей по проблемам государственного строительства, общественных движений, революции, урбанизации, индустриализации, модернизации, становления капитализма, а также методологии исследования этих и многих других макропроцессов в историко-теоретической перспективе. В опубликованной еще в 1978 году книге «От мобилизации к революции», сравнительно небольшой работе, Тилли собрал вместе темы, над которыми размышлял всю жизнь.
Прежде всего в книге сформулирована по-прежнему используемая при изучении общественных движений теория «состязательной политики», родоначальником которой является именно Чарльз Тилли. Это добротный, реалистичный, нередукционистский подход, предполагающий количественную методологию исследования кейсов в их контексте. В книге также представлены и другие теоретические подходы к коллективному действию и/или его аспектам, даны примеры готовых исследовательских стратегий, моделей и измерительных инструментариев, а также эскизы исторических кейсов, связанных с общественными движениями и коллективными действиями. С их помощью автор показывает особую роль исторических обстоятельств в том, какую форму, порой весьма причудливую, принимают коллективные действия и как с ними в таком случае нужно работать.
К примеру, слышали ли вы когда-нибудь о шаривари в средневековой Франции? Первоначально это была традиция, сопровождавшая повторное вступление в брак вдовы или вдовца: по этому случаю их молодые односельчане учиняли довольно шумные и агрессивные гульбища, сопровождавшиеся звериными воплями, боем в тазы (буквально «шаривари» переводится как «кошачий концерт», а в Англии эту традицию называли Rough Music), сожжением чучел брачующихся или их бывших супругов. Чтобы прекратить безобразие, молодоженам приходилось платить немалые отступные. В ходе сего действа могли происходить драки и даже убийства, так что к XII веку церковь начинает запрещать шаривари под угрозой отлучения.
Шаривари. 28 января 1393 года
Фото: public domain
Исходно традиция шаривари служила для выражения гнева сельских жителей из-за того, что вдовец или вдова забирает подходящего партнера, нарушая тем самым приоритетное право холостяков на него. Общее у шаривари, кулачных боев парней из разных деревень и церемоний молодежного насмешничества (средневековый буллинг) то, что все это формы коллективного сопротивления приватизации ресурсов, которые считались собственностью сообщества. Такой подход позволяет с легкостью обнаружить преемственность между ними и современными молодежными политическими протестами. Вопрос лишь в том, чего лишили современную молодежь: права голоса, карьерного роста или снова секса и прочих теплых отношений?
Впрочем, книга Тилли не только о том, что общего у всех социальных движений и коллективных действий, но и о том, как они меняются по ходу истории под воздействием таких социально-исторических макропроцессов, как строительство государств, экспансия капитализма, урбанизация, индустриализация и т. д. Подобный историко-теоретический подход позволяет смотреть на любое коллективное действие не только через призму одобрения или неодобрения требований протестующих.
Как показывает Тилли, способность к коллективному действию приобретают только те группы, которые мобилизуют необходимые человеческие, эмоциональные и материальные ресурсы и поддерживают достигнутый уровень мобилизации и коллективной организации. Поскольку люди во все времена были членами сразу нескольких групп, требования лояльности этим группам были для них взаимоисключающими или конкурирующими. А значит, рост расположенности к коллективным действиям одной группы возможен лишь в ущерб потенциалу другой. Это и называется состязательной политикой.
Вплоть до XVII века, констатирует Тилли, большая часть важнейших ресурсов была рассеяна или находилась в распоряжении огромного множества локальных или региональных сообществ, братств, кланов и прочих маленьких организаций. Соответственно, преобладающей формой коллективного действия было непрекращающееся соперничество (различного рода низкозатратные и низкорисковые «бодания»). Заметно упрощая, в качестве общего образца можно представить себе всегда ограниченную по размаху борьбу небольших феодальных княжеств или царств в Средневековой Европе.
Но затем на первый план выходит оборонительная борьба этих мелких локальных и региональных организаций с оформляющимися государствами нового, уже современного типа, и международными рынками, которые стали активно посягать на ресурсы, ранее принадлежавшие маленьким организациям. Последние реагировали на это сопротивлением призыву на военную службу, налогообложению, консолидации земли, хлебными бунтами т. д. Иными словами, с этого момента начинает преобладать реактивное коллективное действие. Большие коллективные организации и структуры постепенно одерживают верх и, получив контроль над ресурсами, передают другим некоторые порции ресурсов, необходимых для выживания людей, которые прежде составляли маленькие организации, только под настойчивым давлением новых требований. Однако само по себе выдвижение этих требований в ходе коллективного действия требует ресурсов.
Gema Prades. Liberty leading peopleНа помощь пришло снижение издержек на мобилизацию и коллективные действия в XIX и ХХ столетиях благодаря концентрации населения в больших городах и крупных организациях, развитию информационно-коммуникативных технологий и распространению голосования в качестве способа решения общественных дел. В результате реактивные коллективные действия вытесняются соревновательными действиями низовых организаций национального и транснационального масштаба. В этом смысле сегодняшние цифровые технологии просто продолжают технологическую волну, снижающую издержки на коллективное действие и мобилизацию. Однако это снижение имеет двоякий результат: с одной стороны, цифровые технологии действительно облегчают мобилизацию единомышленников, но, с другой, снижение затрат на мобилизацию делает организацию движений и поддержку их целей более слабой. Легкий/дешевый режим входа предполагает столь же легкий выход.
В результате, несмотря на рост количества низкорисковых форм коллективного действия, они практически не эволюционируют в высокорисковый активизм: повышение издержек коллективного действия, например, под давлением репрессий, оборачивается снижением интенсивности коллективного действия и/или дезорганизация движения. Или, как это формулирует Мануэль Кастельс, «общественные движения обнаруживают тенденцию к фрагментации, локальности, узкой ориентации и эфемерности, либо погружаясь в свой внутренний мир, либо вспыхивая всего на мгновение вокруг популярного символа». Аналогичную тенденцию Чарльз Тилли и его соавтор Эдвард Шортер обнаружили в изменении профиля забастовок под влиянием развития коммуникационных технологий (телеграф, железные дороги, телефон и т. д.). Если в начале XIX века забастовки были небольшими по числу участников и редкими в смысле количества, однако весьма продолжительными по количеству дней, то к концу XIX — началу XX века забастовки приобрели огромный размах, стали более частыми, однако непродолжительными — они редко длились дольше пары дней.
Сложная, но полезная теория
Почему речь вообще о «коллективном действии», а не о «протестах», «общественных движениях» или «бунтах»? Дело в том, что коллективное действие является своего рода элементарной частицей, из которой, по мнению Тилли, состоит все социальное, все институты, не исключая государство. Внутри него также имеют место постоянные соревнования составляющих ее коллективных акторов и их коалиций за одни и те же уже собранные или мобилизованные налоговые ресурсы (бюджетное финансирование и т. п., но главное — средства принуждения). То есть и внутри политической системы, и в гражданском обществе за ее пределами мы имеем одни и те же соревновательные мобилизации. Различие лишь в том, что коллективные акторы, входящие в состав политической системы благодаря доступу к ее ресурсам, получают куда более высокую норму прибыли на израсходованные в ходе коллективного действия ресурсы, чем у тех групп, которые не входят в ее состав.
Поэтому существует множество претендентов на вход в политическую систему, организующих коллективные действия именно с этой целью, и, даже если они не претендуют на это, с ростом масштаба коллективного действия их неминуемо затянет в орбиту внутригосударственной соревновательной политики. Внутри политической системы взаимное тестирование группировками способностей друг друга к мобилизации ресурсов и/или принуждению значительного количества людей носит еще более жесткий характер, поскольку и ставки выше. Элементарным примером подобного взаимного тестирования являются выборы различного уровня, хотя существуют и другие, куда менее безболезненные методы. Провал подобного тестирования группой, входящей в политическую систему, — явление редкое, влекущее за собой исключение из политической системы, и редкий шанс для внешних групп-претендентов на то, чтобы занять ее место, а значит, и на острую борьбу между ними. Поэтому коллективные действия «внизу», в гражданском обществе, активизируются и приобретают более высокорисковые и насильственные формы в периоды ожесточения соревнования «наверху».
Теория коллективного действия Тилли также предполагает постоянную смену перспектив исследования. Иногда это сам коллективный актор, его интересы и убеждения, состав и организация, иногда — политический и исторический контекст ситуации действия, который (и это важно) составляют другие коллективные акторы и/или институционализированные результаты их прошлых действий, иногда — непосредственно сам интерактивный процесс коллективного действия, в ходе которого могут меняться и характеристики действующего коллективного актора, и контекст. До Тилли коллективное действие рассматривалось как полностью детерминируемое контекстом (традиция «структуры политических возможностей») либо, наоборот, как производное от свойств участников коллективного действия, их ценностей, целей, интересов, ожиданий, мировоззренческих установок или образов желаемого будущего. Тилли же показал, что и то, и другое относительно, зависит друг от друга и постоянно меняется в процессе.
Иными словами, коллективные действия требуют мобилизации ресурсов, и коллективные акторы, которые на них идут, в общем-то, считают издержки, то есть сравнивают их с потенциальным выгодами. Это не отрицает роли эмоций и возмущения протестующих, но важно понимать, что прежде, чем эти эмоции смогут превратиться в коллективные действия с какими-то ощутимыми результатами, необходим достаточно продолжительный и затратный этап мобилизации различного рода индивидуальных ресурсов для осуществлений этого действия. Новизна здесь — например, в сравнении с какой-нибудь «Логикой коллективного действия» экономиста Манкура Олсона — в том, что разные акторы считают свои издержки относительно выгод по-разному, а также меняют свои расчеты прямо в ходе коллективного действия. К тому же в зависимости от типа политического режима и типа коллективного действия меняются и, скажем так, сами системы исчисления, которыми приходится пользоваться.
В книге «От мобилизации к революции» Тилли выделяет следующие идеальные типы коллективных акторов: «фанатики», «скряги», «заурядные претенденты» и «оппортунисты». Фанатики настолько высоко ценят предвосхищаемые коллективные блага, что не жалеют никаких ресурсов на коллективное действие, вплоть до действия себе в убыток. Скряги, наоборот, настолько дорожат ресурсами, что мобилизуются чрезвычайно редко и только когда прибыль гарантирована. Заурядные претенденты ограничиваются определенным набором коллективных благ и готовы затратить на него минимальный набор ресурсов; если же коллективное действие сулит лишь чистые убытки, то, скорее всего, они ничего не предпримут. Оппортунисты просто стремятся максимизировать чистые прибыли вне зависимости от того, какие именно блага они приобретут в результате действия. «Каждая без исключения политическая система награждает оппортунистов в большей степени, чем заурядных претендентов, а заурядных претендентов в большей степени, чем фанатиков и скряг. И я боюсь, что так будет всегда, даже в том случае, если фанатикам удастся захватить власть. Они продолжат награждать оппортунистов и наказывать фанатиков», — резюмирует Тилли.
Репрессии или помощь со стороны государства могут повышать или понижать издержки коллективного действия для той или иной группы, а также переводить ее из одного идеального типа в другой. Репрессивность всегда избирательна. Правительства селективны по отношению к разным группам и разного рода коллективным действиям. К тому же, повышая издержки определенного рода коллективных действий для определенных групп, правительства снижают издержки для других.
Разную репрессивность Тилли связывает с несколькими типами режимов. Собственно репрессивный режим подвергает репрессиям многие группы и действия, в то время как помогает лишь немногим из них. Тоталитарный режим может подвергать репрессии меньший репертуар действий, но при этом потворствовать широкому их спектру, вплоть до превращения неких действий в обязательные (ритуальные). В результате возможность акторов выбирать репертуар коллективных действий самостоятельно заметно сужается. Толерантный режим, напротив, заметно расширяет возможности выбора репертуара коллективного действия, запрещая некоторые коллективные действия наиболее могущественным группам внутри режима. Наконец, слабый режим также характеризуется вынужденно широким спектром допустимых коллективных действий, но его отличает то, что он способен поощрять куда меньше желаемых действий и подвергать репрессиям только наислабейшие группы, ничего не предпринимая против нежелательных действий сильных.
Для коллективных акторов, мобилизующихся для коллективного действия, из этого вытекает следующее. Группа, которая мобилизовалась, но не действует, получает только убытки, так как поддержание достигнутого уровня мобилизации затратно. Группа, которая предпринимает слишком незначительное по масштабу коллективное действие, с большой долей вероятности получит больше репрессий, чем коллективных благ, поскольку шишки на ее голову будут сыпаться не только от государства, но и от других групп, претендующих на те же коллективные ресурсы. В случае если это бутылочное горлышко удастся успешно пройти, группа будет получать возрастающую отдачу от увеличения масштаба предпринятого ей коллективного действия (и количества мобилизуемых ею ресурсов соответственно), но лишь до определенного предела, а затем предельная норма прибыли от коллективного действия станет негативной, если только группа не войдет в состав политической системы.
Условия, при которых коллективное действие становится результативным, достаточно редки. Чаще всего выгоднее мобилизоваться и бездействовать, но довольно скоро и эта стратегия становится убыточной. А санкции в случае обнаружения бездействия для членов политической системы куда выше, чем для групп вне ее. Чаще происходит преобразование идеальных типов коллективных акторов и режимов — например, когда коллективные действия «фанатиков» или «скряг» по разные стороны баррикад превращают толерантный режим в репрессивный или когда репрессии тоталитарного режима превращают «заурядных претендентов» в «фанатиков» и т. п.
***
«Анализ коллективного действия — рискованное предприятие, — напоминает Чарльз Тилли. — Во-первых, слишком многие считают себя экспертами в области коллективного действия. В этом оно немного напоминает питание, или секс, или речь. Почти каждый из нас знает о питании, сексе или речи достаточно для выживания в собственной среде, и никто не любит, когда ему говорят, что он ничего не смыслит ни в одной из трех областей... Как и при изучении питания, секса или речи, при изучении коллективного действия всегда есть риск говорить банальности или, наоборот, выдвигать гипотезы, противоречащие здравому смыслу.
Здесь всё куда тоньше. В глубине каждой дискуссии о любом коллективном действии бурлят вулканы: коллективное действие затрагивает вопросы власти и политики; оно неминуемо поднимает вопрос о правильном и неправильном, справедливом и несправедливом, обнадеживающем и безнадежном; непреложной проблемой является вынесение суждений о том, кто имеет право действовать и что хорошего принесут эти действия».