Абхиджит Банерджи и Эстер Дюфло. Экономическая наука в тяжелые времена. Продуманные решения самых важных проблем современности. М.: Издательство Института Гайдара; СПб.: Факультет свободных искусств и наук СПбГУ, 2021. Перевод с английского М. Маркова и А. Лащева. Содержание
При попытке коротко сформулировать, о чем эта книга, возникает ощущение, что единого объекта и предмета у нее нет. Она касается самых разных тем и составлена из глав, которые могли бы публиковаться самостоятельно — в виде отдельных брошюр о проблемах глобализации и экономического роста, экономических причинах и последствиях дискриминации, бедности и неравенстве и о том, что со всем этим всем должны (или не должны) делать правительства, общества и эксперты-экономисты. Да что главы, даже отдельные параграфы могут быть вполне самостоятельными работами (и, вероятно, ими были).
И хотя подзаголовок намекает, что книга посвящена «решению самых важных проблем современности», она в большей степени о самой экономике как о комплексе определенных методов и подходов. Иными словами, это не сборник с описаниями экономических проблем, это — школа мысли, и именно поэтому работа Банерджи и Дюфло будет интересна всем, кто следит за современной экономической наукой.
Сразу стоит оговорить, что авторы отстаивают куда более левые идеи, чем это обычно делают экономисты. (Как известно, представители экономической профессии в целом более правые, чем представители других социальных наук — например, социологи.)
Чем экономисты отличаются от обычных людей?
Авторы начинают с наблюдения: американское общество перестало доверять экономистам — им верят реже, чем синоптикам, хотя и чаще, чем политикам. «Недостаток доверия, — пишут Банерджи и Дюфло, — отражает тот факт, что профессиональный консенсус в экономической науке (когда он существует) зачастую систематически отличается от представлений обычных граждан».
В качестве примера авторы указывают на опрос, который регулярно проводит Школа бизнеса имени Бута при Чикагском университете: сначала опрашивают группу квалифицированных экономистов, затем на точно такие же вопросы просят ответить обычных респондентов. «По большинству из этих вопросов экономисты и наши респонденты были совершенно не согласны друг с другом», — отмечают авторы. Например, все опрошенные экономисты считают неверным утверждение, что введение импортных пошлин на сталь и алюминий повысит благосостояние американцев. Среди граждан протекционистские меры поддерживают более трети респондентов. Или, скажем, за свободу торговли выступают 95% экономистов, и не более 51% простых смертных. При этом подавляющее большинство профессионалов (97%), как ни удивительно, согласны с необходимостью повысить налоги, а среди граждан таких только 66%. На фоне подобных расхождений «значительная часть широкой публики перестала слушать мнение экономистов об экономике» — по версии авторов это происходит потому, что «вокруг слишком много плохой экономической науки», а «говорящие головы трудно отличить от академических экономистов».
Чтобы «вновь сделать экономику великой», Банерджи и Дюфло собираются показать читателям: решения проблем, которые интуитивно вызывают доверие, далеко не всегда приводят к желаемым результатам (и наоборот). Аргументация авторов построена, если так можно выразиться, индуктивным, а не дедуктивным способом. Они идут от отдельных кейсов, сюжетов, историй, а не от теоретических рассуждений и построения гипотез.
Прежде чем привести примеры того, как рассуждают авторы, я коснусь механизмов распространения заблуждений и истончения объективности, которые приводят к тому, что логика общественного мнения по множеству вопросов «проста, соблазнительна и ошибочна», и ее не способны опрокинуть даже добросовестные и публичные эмпирические исследования. Банерджи и Дюфло полагают, что во многом это объясняется эффектом эхо-камеры. Итогом пребывания в публичных пространствах, где единомышленники «доводят себя до исступления, слушая только друг друга», становится поляризация мнений по поводу более или менее объективных фактов, причем в американском случае мнения начинают определяться принадлежностью к республиканцам или демократам. До прочтения книги я был уверен, что противниками науки (во всяком случае генетики и биологии) чаще оказывается консервативное крыло республиканцев, однако демократы, согласно Банерджи и Дюфло, не лучше: «Несмотря на существование научного консенсуса по поводу того, что продукты питания с ГМО не представляют опасности для здоровья, большинство демократов с этим не согласны и выступают за маркировку таких продуктов».
Но американское общество расколото не только эхо-камерами партийной принадлежности. Как показывают авторы, все большую роль в разобщении играет уровень образования и (не)понимание концепций современной науки. Именно поэтому демократы и республиканцы могут оказываться по одну сторону баррикады, а ученые (и тех, и других партийных взглядов) — по другую. Например, некоторое время назад более тысячи американских экономистов, среди которых были сторонники обеих партий, опубликовали письмо с критикой протекционистской позиции Дональда Трампа. Они руководствовались не идеологией, а экономическими резонами. Собственно, предоставить читателю экономические резоны и намереваются авторы.
Змеиное дело
Одна из центральных тем книги — это расовая дискриминация и различные аспекты борьбы с ней. Чтобы лучше понять ход мысли авторов, напомню о таком явлении, как «эффект кобры». Название этого экономического феномена происходит от следующей истории. В Индии развелось множество кобр, которые наносили ущерб сельскому хозяйству, поедая кур, цыплят и т. д. Чтобы избавиться от ядовитых змей, власти объявили, что будут выплачивать вознаграждение за каждую пойманную и сданную кобру. Однако число змей не упало, но выросло: чтобы заработать, крестьяне начали массово разводить кобр и сдавать их за деньги. С тех пор подобные случаи, когда государственное вмешательство происходит с одной целью, но порождает стимулы, приводящие к противоположному результату, экономисты называют «эффектом кобры».
Как показывают Банерджи и Дюфло, борьба с расовой дискриминацией также может вызывать эффект кобры. Так, в США в целях снижения уровня безработицы среди чернокожих применялась политика «запрет поля для галочки» (ban to box — сокращенно BTB). Суть политики BTB заключалась в том, что работодателям было запрещено применять бланки, в которых есть специальное поле, где ставится галочка, если сотрудник или соискатель был ранее судим. Считалось, что наличие такого поля в досье уменьшает шансы чернокожих найти работу. Обоснованность решения подтверждали исследования, согласно которым работодатели на 62% чаще отвечали на резюме, если заявитель не имел судимости — вне зависимости от его расовой принадлежности.
Однако политика BTB не только не сгладила расовый фактор, но его увеличила. Если раньше при наличии соответствующей графы белые кандидаты с судимостью получали отклики работодателей на 7% чаще, чем чернокожие, то теперь этот разрыв вырос до 43%. «Причина заключалась в том, — поясняют Банерджи и Дюфло, — что, не располагая информацией о судимости работодатель предполагал, что все чернокожие заявители с большей вероятностью имели криминальное прошлое». Подобную дискриминацию (авторы описывают и другие случаи) экономисты называют статистической: выводы о потенциальном поведении субъекта делаются, исходя из ожиданий (и вероятностей) того или иного поведения группы, сформированной на основе общего признака (раса, пол, профессиональная принадлежность) или их сочетания (например, таксисты-выходцы из Северной Африки).
Из этого примера авторы делают вывод, что защита интересов отдельных групп путем государственного вмешательства может привести к еще худшим результатам, чем политика невмешательства и предоставление рынку возможности «самостоятельно» урегулировать эти вопросы.
Углубляясь в различные типы дискриминаций, нобелевские лауреаты касаются любопытных экспериментов, которые показывают, как предвзятость закрепляется в обществе в психологическом аспекте. Авторы приводят пример: перед началом обучения учителей уведомляли, что IQ одной группы школьников выше, чем другой (в действительности IQ были равны). В процессе обучения учителя не только находили «подтверждения», что соответствующая группа «умнее», но через какое-то время IQ этой группы действительно начинало статистически значимо расти. Обратный пример: группе белых студентов предлагали пройти тест по математике, предварительно сообщая, что проводится исследование причин особых успехов азиатов в точных науках. После такого предуведомления белые студенты сдавали тест хуже, чем контрольная группа, которой ничего не говорили о превосходстве азиатов в математике.
Разбирая конкретные кейсы дискриминации, авторы сходятся во мнении, что «эксцессы», возникающие в процессе защиты меньшинств, приводят к некоторым негативным последствиям, но в целом способны предупреждать гораздо большее зло, чем сами приносят. Сопровождая эту позицию множеством оговорок, Банерджи и Дюфло полагают, что это необходимые издержки на пути в светлое будущее. Так сказать, лес рубят — щепки летят.
Экономист — друг человека
В заключении своей книги Банерджи и Дюфло противопоставляют «хорошую» и «плохую» экономическую науку. По некоторым пунктам их позиция противоречива. Например, в начале книги авторы подчеркивают благотворность свободы торговли. Однако в конце они, наоборот, причисляют такую позицию к «зашоренной экономической науке» и атакуют основные экономические постулаты американских консерваторов (и классических европейских либералов), высказываясь против идеи о том, что государство обычно неэффективно и коррумпировано, поэтому не следует допускать роста его влияния.
От этой противоречивости может возникнуть ощущение, что ее написали люди с противоположными (или как минимум разными) политическими взглядами. Возможно, в этом заключается задумка авторов: показать, что многие вещи, которые кажутся нам однозначно правильными, сомнительны или даже ошибочны, если взглянуть на проблему под другим мировоззренческим углом.
Лично я благодаря «Экономической науке в тяжелые времена» стал лучше понимать логику тех, чьи мнения и предложения представляются мне даже вредными. Так, например, авторы отстаивают позитивную дискриминацию, избегая моральных аргументов, которыми злоупотребляют политики и общественные деятели, но апеллируя к эмпирическим исследованиям (см. параграфы об экспериментах в Индии, где в группах смешивали учеников разных этносов, социальных групп, с разным уровнем благосостояния и т. п.). В результате такой аргументации понять их позицию стало куда проще.
Завершают Банерджи и Дюфло свою книгу так: «Невежество, интуиция, идеология и инертность в совокупности дают нам ответы, которые выглядят правдоподобными, обещают многое и предсказуемо нас обманывают. <...> Единственное, что мы можем противопоставлять плохим идеям, — это сохранять бдительность, не поддаваться соблазну „очевидного”, скептически относиться к обещаемым чудесам. <...> Экономика слишком важна, чтобы оставлять ее экономистам».
По последней фразе видно, что авторы не чужды афористичности. Отмечу, что книга действительно написана хорошим слогом (во всяком случае, насколько можно судить по переводу под редакцией Д. Раскова) и, хотя одни идеи не понравятся людям с левыми взглядами, а другие — людям со взглядами правыми, и те, и другие получат от чтения интеллектуальное удовольствие. Возможно, главное достижение этой работы в том, что она показывает, как в пространстве науки можно спокойно, вдумчиво и без эмоций обсуждать темы, которые на площадях, на ток-шоу и в СМИ выглядят самыми взрывоопасными.