Жан-Поль Сартр. Венецианский затворник. М.: Издательство «Носорог», 2019
«Венецианский затворник» — неоконченная биография Якопо Тинторетто, художника, с которым Сартра связывали весьма противоречивые отношения. Философ несколько раз принимался за историю живописца, бросал эту затею со словами «больше его не люблю», затем вновь возвращался к творчеству Тинторетто. Поэтому в «Затворнике», который обаятелен обаянием могучего, но недостроенного здания, можно усмотреть не только и не столько сочинение о том, как гений позднего Ренессанса бодался с венецианским истеблишментом, сколько рассказ о сартровском альтер эго.
«Полстолетия Тинторетто-крот прячется в лабиринте за стенами, выжженными чужой славой. До пятидесяти восьми лет он, словно ночной зверек, избегает света, боясь ослепнуть от нестерпимого блеска Другого. Когда этот блеск гаснет, Якопо Робусти уже и сам годится в мертвецы. Он из последних сил переживает тирана, но что толку: Тициану выпало счастье совмещать две взаимоисключающие функции — быть слугой при монарших дворах и сувереном у себя в мастерской. Такое и в дальнейшем встретится нечасто — что уж говорить о Тинторетто, который нес все свои яйца в одну корзину. Сходите посмотреть на две могилы, и вы убедитесь, что ему и сегодня дорого обходится дерзость подготовить свою родину к худшему. Радиоактивный труп Старца покоится под горой жира в базилике Санта-Мария-Глориоза-деи-Фрари — усыпальнице дожей; Тинторетто похоронен под простой плитой в темном углу церкви неподалеку от его дома. По мне, так это даже хорошо: Тициану — жир и сливочный крем в качестве символической казни (было бы еще лучше, если бы он лежал в Риме, под памятником Виктору Эммануилу, самой отвратной постройкой во всей Италии, не считая миланского вокзала); Якопо — грубый камень: его имени достаточно».
Тана Френч. Тень за спиной. М.: Фантом Пресс, 2019
Ирландская писательница задает новую работу героям своего предыдущего камерного хита «Тайное место». На этот раз сотрудники Дублинской полиции Антуанетта Конвей и Стивен Моран берутся за дело-обманку, где за бытовой разборкой обнаруживается довольно-таки вязкий кошмар. В оригинале роман называется The Trespasser, «Нарушитель», и надо признать, что русский перевод хоть и прямолинейнее, но адекватнее передает параноидальную атмосферу расследования. «Тень за спиной» — психологически точный, напряженный текст, лишенный, впрочем, претенциозности, которая бы мешала его воспринимать иначе, чем как высококлассный образец детективного жанра.
«Образ героя-любовника начал приобретать новые очертания. До этого я представляла себе его эдаким сопляком, который немного неудачно решил проучить свою девушку и теперь сидит у себя дома, обделавшись от страха, ждет, что мы явимся с минуты на минуту, и готовится клясться и божиться, что это она во всем виновата. Но такой тип был бы на расстоянии выстрела от дома Ашлин еще до того, как ее тело упало на пол. Ему ни за что не удалось бы сохранить хладнокровие и ясность мысли.
— А наш парень головы не теряет.
— О да! — согласился Стив с воодушевлением, будто умирает с голоду, а перед ним вдруг водрузили аппетитное блюдо. — Парень избил свою девушку. Он не знает, жива она или нет, но достаточно спокоен, чтобы подумать о сигнализации и духовке.
Если это его первое преступление, то он просто самородок».
Ян Мортимер. Века перемен. События, люди, явления: какому столетию досталось больше всего? М.: Эксмо, 2019
Медиевист Ян Мортимер анализирует последние 10 веков западной истории в специфической перспективе, концентрируясь на самых значительных переменах, случившихся в том или ином столетии. Тут можно было бы заподозрить ухватки научпоп-гастролера средней руки, но британец убедительно цепляет событие к событию — климатический оптимум к снижению детской смертности, а распространение механических часов к секуляризации времени. Это создает по меньшей мере два занятных эффекта. Во-первых, наша с вами эпоха утрачивает всякую эксклюзивность в качестве периода максимальной концентрации инноваций, а, во-вторых, история предстает эдаким гобеленом из Байё — чудо-полотном с кучей взаимосвязанных деталей.
«Время было не просто временем, каким его знаем мы: оно было даром Божьим. Именно поэтому средневековая церковь запрещала христианам брать проценты с денег, которые они давали в долг: взимать проценты — значит требовать деньги за время, которое принадлежало Богу, а ни один христианин не имеет права продавать принадлежащее Ему. Однако после того, как время начали измерять с помощью рукотворных машин, оно постепенно начало терять свои полумагические религиозные ассоциации. Время оказалось под контролем людей, оно было укрощено часовщиками и перестало считаться неограниченной частью Божьего творения. И, что еще важнее, рукотворные машины стали диктовать церкви, когда ей звонить в колокола и устраивать службы. Меры длины, веса и объема все еще разнились в разных местах, но час стал первой международной стандартизированной единицей измерения, вытеснившей как местные обычаи, так и церковную власть».
Франсуа Шмитц. Витгенштейн. М.: РИПОЛ классик, 2019
В этом году исполняется 130 лет со дня рождения одного из самых значимых философов XX века, чья фигура, как ни удивительно, значима для имиджбордов и пабликов «ВКонтакте» не многим меньше, чем для академического мира. В своем биографическом очерке Франсуа Шмитц, специалист по истории философии и логики, фокусируется не столько на причудах гения и всевозможных курьезах из его жизни, сколько на разборе самой известной работы Витгенштейна — «Логико-философского трактата». Задача, которая ставится и в целом достигается, — осветить революцию в логике, которую совершил «Трактат», а также ее последствия.
«В итоге произошла закономерная вещь: Витгенштейн прослыл человеком, который обладает глубочайшим умом и говорит о крайне важных вещах, но о каких именно — толком не понятно... Кроме того, Витгенштейна приводили в бешенство попытки студентов обнародовать его новые идеи, поскольку ему всегда казалось, что смысл его слов понимают неправильно, а значит, их искажают. В связи с этим становится понятно, почему о нем поползли самые невероятные слухи, касавшиеся как содержания его лекций, так и его образа жизни».
Виталий Мальцев. Карл Маркс и большие данные. М.: Родина, 2019
Московский социальный антрополог, а по совместительству муниципальный депутат от КПРФ Виталий Мальцев анализирует, каким непростым образом современный капитализм седлает технологическую революцию больших данных, чтобы справиться со снижением нормы прибыли. Как часто оказывается в гегельянской оптике, яд содержит противоядие: новые способы обмена информацией, с одной стороны, ломают устоявшиеся эксплуатационные схемы, а с другой — скрывают небывалые средства контроля и отчуждения. Достоинство книги: повествование ведется в крайне доступной манере — несколько кондовой, но не лишенной своеобразного очарования.
«Про либертарианство это, кстати, не шутка — к примеру, в Москве можно встретить представителя либертарианской и одновременно пиратской партии. Никаких противоречий, связанных с тем, что либеральная концепция в глобальном смысле предполагает подчинение государства законам рынка и даже его ликвидацию — по сути, капитуляцию общества перед крупным капиталом — партийцы не видят. Пиратская партия сегодня — это своеобразная партия „кухонных Окуджав XXI века”, любящих поболтать на интернет-кухне правильные вещи о прогрессе и свободе, а в реальности они отстраняются от вопросов собственности и направляют общественное мнение в русло, играющее на руку крупному информационному капиталу, который ее же руками загонит общество в информационный концлагерь».
Том Николс. Смерть экспертизы. Как интернет убивает научные знания. М.: Эксмо, 2019
Мораль сочинения, признанного лучшей книгой 2017 года на Amazon в категории «Нон-фикшн», можно описать популярным высказыванием Владимира Ильича Ленина: «Главная проблема цитат в интернете заключается в том, что люди безоговорочно верят в их подлинность». Николс, эксперт по международным отношениям и человек с академическим бэкграундом, показывает, как совершенно здравая борьба с интеллектуальным доминированием выродилась в воинствующее мракобесие и антирационализм — не только на бытовом уровне отрицания, скажем, прививок, но и в политических верхах. Читается актуально по обе стороны Берингова пролива.
«Были ли мы одурачены Путиным в 2000 году? Или же были правы, сохраняя оптимизм: просто сам Путин изменился, а мы не заметили этого? А может быть, что-то произошло внутри Кремля, настолько незаметное для сторонних наблюдателей, что заставило российского лидера встать на путь единовластия и международной агрессии?
Для обычного человека это не имеет особого значения — да и не должно иметь. Когда меня вынуждали высказать свою точку зрения по поводу политики Путина (как и большинство тех, кто занимался вопросами сотрудничества с Россией), я придерживался определенного мнения, не прикрываясь более деликатным, но менее интересным суждением, что еще слишком рано об этом говорить. Но, рассуждая о попытках разобраться в том, что происходит сегодня в России, можно ли считать, что моя катастрофичная ошибка в прогнозе, сделанная почти двадцать лет назад, сводит на нет мой анализ и оценки? Можно ли сказать, что я способен обсуждать мотивы поступков Путина не лучше, чем хорошо начитанный дилетант?»
Сергей Чегра. Дебаркадер бубенцы. М.: Humulus Lupulus, 2019
Издательство Humulus Lupulus специализируется, как сообщает страничка в ВК, «на актуальной поэзии». Четче позиционировать его в сетке культурных координат поможет тот факт, что основал Humulus Lupulus замечательный московский поэт Даниил Да. Автор нового сборника — Сергей Чегра, чьи стихи вы можете помнить еще по временам ЖЖ. Как осторожно замечает издатель, Чегра ни на что не претендует, однако в его стихотворном бормотании сил и энергии больше, чем в иных «томах великих». Частично — это лабиринт детства, из которого не может выйти взрослый уже человек, частично — седативный шепот, зачем-то убеждающий себя, что «сольфеджио мой друг учил ты зря». Нет, скажем мы, не зря.
«я клееный кувшинчик на дурных ногах прыг-прыг забава я говорю себе:
сольфеджио мой друг учил ты зря
ничтожнейшая из наук приправа
ни в ноте до ни в ноте ля любых октав и длин не обнаружилась земля и ни одна из глин
не обнаружилось ребра и духа не нашлось собака думает: дурак, — закапывая кость
в стеклянный воздух. я кувшин и дождь стучит в суставы
я прыг, прыг из последних сил из малых сих
забава
дурацкая.
о музыка вокруг ты всё своё шумишь
а я на донышке крутом чудесную лелею мышь — она сидит имея самый несмышлёный вид
так тихо
как будто рухнул мир и гром не долетел
и не разбил ни одного
из наших хрупких тел.
или разбил их все».