Николай Ильин. Наука и религия о жизни и смерти. М.: Военное издательство Министерства обороны СССР, 1959. Серия «Научно-популярная библиотека»
Серия книг, в числе которых оказалась «Наука и религия о жизни и смерти», выходила в Военном издательстве Министерства обороны СССР с 1947-го по 1976 год: сначала она называлась «Научно-популярная библиотека солдата и матроса», затем «Научно-популярная библиотека солдата» и, наконец, просто «Научно-популярная библиотека». За тридцать лет в ней было выпущено более сотни изданий, посвященных самым разным темам — от вопросов взаимоотношения религии и морали до устройства ядерных реакторов. Тираж на книгах не указывался, но легко предположить, что он был значительным: предназначались они в основном для библиотек советских воинских частей.
Уровень книг тоже был очень разным: в серии встречались как брошюры антирелигиозной направленности, выдержанные в стиле «лекция завклубом», так и серьезные и основательные научно-популярные труды. Конечно, говорить о такой серии в целом нелегко, а выбрать какую-то одну книгу для рассмотрения и того сложнее. Однако в рамках этого текста мы все же рискнем сделать выбор и остановимся на небольшой книге профессора Николая Ильина под названием «Наука и религия о жизни и смерти». Почему именно на ней? Ну во-первых, она очень характерна для серии, поскольку сочетает в себе две упомянутые крайности: неистовый антирелигиозный пафос и компетентный научный подход к заявленной теме. А во-вторых, эта самая тема сформулирована весьма интригующе. На каком языке университетский профессор хрущевского времени будет говорить с молодым советским солдатом? А главное — что он скажет этому солдату по поводу таких необъятных категорий, как жизнь и смерть?
Есть и еще один нюанс — специализация автора книги, профессора, доктора биологических наук Николая Александровича Ильина. На протяжении восемнадцати лет он заведовал кафедрой общей биологии в Первом Московском медицинском институте, но, вообще говоря, его основной сферой научных интересов были не люди, а собаки: Ильин был специалистом по их разведению. Долгое время он руководил центральным научно-исследовательским кинологическим институтом. Именно это обстоятельство во многом предопределило тот подход к освещению темы, который Ильин демонстрирует в рассматриваемой книге.
Итак, как же она устроена? Представим себе ситуацию: перед советским ученым — безусловно, заслуженным и компетентным в своей области, но имеющим весьма посредственное отношение к теме жизни и смерти как таковых — стоит задача показать несостоятельность религиозных представлений об умирании и посмертии. Все, что ему остается, — каким-то образом связать эту тему с областью собственных компетенций. Что Ильин с успехом и делает. Во-первых, он как биолог констатирует, что, вопреки суевериям, смерть не находится в тотальной оппозиции к жизни, а является ее неотъемлемой частью, ведь для нормального функционирования организма некоторые его составляющие — например, эритроциты или клетки эпителия — должны постоянно обновляться: «Биологический смысл существования покровных клеток кожи человека заключается в их способности умирать».
Тут нельзя не заметить, что современному читателю книга Ильина (как, вероятно, и многие другие книги серии) интересна определенной двойственностью: ведь автор не только предоставляет аудитории современные ему научные знания (с этой просветительской миссией он, несомненно, справляется), но и преследует цель разрушить ее архаичные представления о мире. Если рассматривать книгу под этим углом, то она превращается в любопытный документ, фиксирующий некоторые особенности советского антирелигиозного мышления и те нетривиальные логические задачи, с которыми оно сталкивалось. Как показать, что структура нашего кожного покрова может быть аргументом против существования загробной жизни? А вот так.
Похожим образом устроена и вторая логическая выкладка, на которой базируется основная часть книги. Ильин обращает внимание на ту область религиозных представлений, согласно которой (в его трактовке) смерть человека происходит одномоментно: вот душа присутствует в теле, а вот «отлетает» из него, что знаменует окончательный и бесповоротный переход в мир иной. Ученый констатирует, что, согласно современным научным представлениям, смерть, во-первых, происходит постепенно, а во-вторых, в определенной стадии, именуемой «клинической смертью», обратима.
«После наступления смерти организма любой его орган, если только он не разрушен, не поврежден или не успел еще претерпеть значительных посмертных изменений, может быть возвращен к жизни. При создании соответствующих условий такой орган может долго жить в течение ряда часов, а иногда и недель после того, как сам организм погиб, а тело стало пищей для червей и гнилостных микробов. Как же понять эти факты, если стоять на религиозной точке зрения, что тело оживляется „душой“? Получается, что „душа“ делима, и сколько имеется органов, столько имеется и душ».
И здесь Николай Ильин раскрывается уже как специалист по собакам: тезис об обратимости и постепенности смерти он иллюстрирует описанием многочисленных опытов, проведенных на них. Нет, понятно, что именно собака по объективным причинам была самым подходящим для физиологов подопытным животным и сфера компетенций автора тут особо ни при чем. Но все же это обстоятельство как-то примиряет читателя с тем, что о нюансах религиозного понимания смерти ему рассказывает кинолог.
Кульминацией книги можно считать описание Ильиным опыта советского ученого Сергея Брюхоненко, проведенного на третьем Всесоюзном съезде физиологов в 1928 году. Неизвестно, какое впечатление описание этого весьма известного опыта производило на военнослужащих середины прошлого века, но в рамках современных этических представлений он выглядит довольно ужасающим. Брюхоненко продемонстрировал оживление изолированной от туловища — попросту говоря, отрезанной — головы собаки с помощью подсоединенного к ней автожектора — аппарата искусственного кровообращения. Голова, оживленная таким образом, проявляла признаки жизни — например, зрачки собаки реагировали на яркий свет. Но это еще не все: голова с аппетитом облизывалась, когда ей в пасть клали колбасу, и с отвращением пыталась выплюнуть помещенную туда же кислоту, нос животного реагировал на уколы, а уши — на сильные резкие звуки. Все это, по замыслу Николая Ильина, иллюстрировало тезис о том, что наличие признаков жизни определяется не наличием или отсутствием души в теле, а физиологическими процессами, по воле человека воспроизводимыми в лабораторных условиях.
Из тех же соображений в книге приведена история красноармейца Валентина Дмитриевича Черепанова, раненного на войне в 1944 году. Ильин воспроизводит хронику его выздоровления во всех подробностях, чтобы продемонстрировать отсутствие высшего замысла в «воскрешении» человека, пережившего клиническую смерть. Валентина Черепанова из этого состояния вывели с помощью артериального нагнетания крови и искусственного дыхания, после чего он полностью восстановился и был эвакуирован в тыл, а после войны стал товароведом на лесной торговой базе. Верующим людям, которые спрашивали Черепанова, что он видел на том свете, он отвечал, что «просто проспал свою смерть».
Несмотря на то что книга Ильина проникнута восторженным оптимизмом по поводу темпов развития советской медицины, он не пытается предвосхищать это самое развитие и очень осторожно рассуждает о будущем. Так, например, автор решительно отвергает возможность продления жизни людей, умерших от старости. Он фокусируется только на продлении жизни молодых и здоровых людей, причем под «продлением» подразумевает исключительно минуты и секунды клинической смерти. Не случайно Ильин противопоставляет товароведа Валентина Черепанова, находившегося в состоянии клинической смерти всего три минуты, библейскому Лазарю, который пролежал мертвым четыре дня и уже начал попахивать. Автор констатирует, что воскрешение Лазаря чисто технически не только не было возможно в библейские времена, но и не станет возможным в будущем, ведь дело тут приходится иметь с гнилью, распавшимся веществом, говорить о восстановлении которого уже поздно.
Что же делать людям с осознанием того, что ни сейчас, ни в будущем медицина, в отличие от религии, не сможет предложить им ни загробной, ни вечной физической жизни? Вносить свой посильный вклад в развитие культуры и в создание материальных ценностей, чтобы символически остаться живыми в памяти поколений.
И этот своеобычный для середины прошлого века пафос особенно ценен для книги, ведь как научно-популярное издание она сегодня совершенно бесполезна: что касается ее основной темы, то большинство данных, которыми семьдесят лет назад располагал автор, давно были конкретизированы, углублены и переосмыслены. А что до его экскурсов в область истории древних народов и их мифологических представлений, то тут и вовсе говорить не о чем: они не содержат никакой конкретики и призваны не столько просветить читателя, сколько продемонстрировать ему невероятную отсталость и неразвитость религиозного мышления. Не говоря уже о том, что они ожидаемо тенденциозны: даже сказочный сюжет о «живой» и «мертвой» воде Ильин трактует как древнее подспудное желание русского народа искать спасение от смерти не в молитвах, а в конкретных веществах и субстанциях.
С некоторыми оговорками книга может быть полезна тем читателям, которые хотят получить сжатое представление о достижениях советской и мировой реаниматологии по состоянию на пятидесятые годы прошлого века — в отношении описания этих достижений Ильин весьма точен и корректен. Однако даже для такой цели пользоваться подобным источником в 2021 году, пожалуй, странновато. И все же книга заслуживает внимания: в первую очередь она будет любопытна исследователям в области death studies, поскольку представляет собой яркий документ определенной эпохи. Николай Ильин демонстрирует своеобразный способ говорения о смерти и связанных с ее преодолением научных достижениях. Этот способ предопределяют контекст времени, идеологическая подоплека и, наконец, специфическая целевая аудитория книги. Сегодня уже никто не говорит на такие темы подобным образом — и это, пожалуй, к лучшему. Но история есть история.