Мартин Лейтем. Истории торговца книгами. М.: КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2021. Перевод с английского Ирины Никитиной. Содержание. Фрагмент
В «Историях торговца книгами» Мартин Лейтем попытался объять необъятное, затронув почти все сферы, с которыми сталкиваются книготорговцы. Внимательный взгляд Лейтема прошелся не только по читательским привычкам посетителей магазинов, он также рассмотрел среди прочего роль дешевых книг в истории и ценность рукописных маргиналий в старых изданиях.
Книга Лейтема с первых страниц принимает форму непрерывного потока фактов. Буквально каждый абзац посвящен отдельной истории или рассуждению книготорговца на определенную тему. К счастью, авторский замысел не сводится к поверхностным заметкам о книготорговле. Так, Лейтем проделал внушительную работу, тщательно изучив особенности средневекового книгоиздания и придав им форму увлекательных сюжетов в духе Умберто Эко.
Опираясь на богатый фактический материал, книготорговец подмечает интересные особенности разных исторических периодов. Например, отношение к старым и поддержанным книгам в европейской истории: обыденная для викторианской эпохи дезинфекция книг из нашего времени кажется верхом абсурда — «в библиотеке Данди использовались закрытые шкафы из „луженого металла”, а в Шеффилде сотрудники нагревали книги „до температуры кипящей воды”». Лейтем связывает такие меры с открытием множества новых химических элементов, которые внушали людям ужас. А в главе про коллекционеров он рассказывает про французских букинистов периода fin de siecle, которых поборники милитаризма и «настоящей маскулинности» обвинили в «повальной женоподобности» — очень синонимично нынешним спорам о гендерной социализации.
Обладая внушительным кругозором, Лейтем ловко оперирует высказываниями самых разных авторов — от Честертона до Башляра и Жака Деррида. Размышления автора на тему «заветных книг» и связи чтения с подсознанием не лишены оригинальности, а его наблюдения о том, что оказавшись среди книжных полок человек сбрасывает оковы системы выглядят очень актуально во времена тотального контроля и всеобщей цифровизации.
Часто Лейтем вспоминает Мишеля Монтеня, философа, ушедшего в добровольное затворничество с дорогими сердцу книгами, когда вокруг царили хаос и смерть — тоже вполне актуальная стратегия в наши дни: для людей, вынужденных соблюдать карантин, лучшими друзьями становятся, как и пять веков назад, книги, способные раскрыть перед читателем не менее сложный и богатый мир, чем тот, что находится за окнами.
Лейтем приводит множество крайне увлекательных историй из жизни выдающихся коллекционерах книг, живших в странах Европы и США. Здесь мы не можем удержаться от рассказа про один случай, произошедший незадолго до революции и связанный с незаслуженно забытым русским библиофилом Сергеем Минцловым.
Сергей Рудольфович собрал самую крупную библиотеку русской мемуарной литературы. Помимо этого, у него была огромная коллекция запрещенных цензурой книг, изданных в конце XIX — начале XX веков. Минцлов добывал их всяческими хитроумными способами, в числе которых был подкуп цензоров, тайно предоставляших ему редчайшие издания, тираж которых был уничтожен. В 1904 году Минцлов решил издать указатель по своей коллекции «запрещенки», что совсем не обрадовало надзорные органы. Столкнувшись с отказом властей дать разрешение на печать, он провернул целую комбинацию. В указатель, состоящий из книг, не прошедших проверку, Сергей Рудольфович добавил множество «обычных» изданий, в результате чего первые перестали быть заметны. На сей раз цензура дала добро, после чего Минцлов спросил, может ли он добавить еще несколько книг. Получив решительный отказ, библиофил уточнил, разрешается ли, наоборот, убрать ряд изданий. Цензоры не возражали, и Минцлов убрал из указателя все «обычные» книги, издав его в таком виде. Когда органы это обнаружили, было слишком поздно. «Редчайшие книги, напечатанные в России на русском языке», первое в России собрание конфискованных изданий, мгновенно стали большой редкостью и желанной добычей для любого библиофила. * См.: Минцлов С. Р., «За мертвыми душами. Послесловие и примечания А. В. Блюма». (М.: Издательство «Книга», 1991).
Но вернемся к «Историям торговца книгами». Ее самая очаровательная и в то же время провокационная глава — та, где Лейтем исследует развитие культуры маргиналий и приходит к выводу, что оставлять комментарии на страницах не предосудительно, а наоборот — полезно, ведь это живые читательские воспоминания. Лейтем приводит примеры выдающихся мыслителей и писателей прошлого, любивших записывать свои мысли прямо в книгах. В их числе Эразм Роттердамский, Мартин Лютер и Уильям Блейк. С точки зрения Лейтема, негласный запрет на «порчу» книг пометками связан с распространенной на Западе маниакальной одержимостью чистотой во всем.
Мысль о пользе маргиналий не нова, но для постсоветского общества выглядит почти революционной. Пиетет перед книгами сыграл с нами злую шутку: испытывая уважение к Знанию в них содержащемуся, мы стремимся сохранить его в некой первозданной Чистоте, совсем забывая о том, что хорошие книги должно читать и перечитывать, а пометки на полях лишь приумножают это самое знание. Возможно, будь поменьше наш страх лишний раз черкануть в книжках, мы бы реже выносили их на помойку.
В книге Лейтема нашлось место для множества историй, связанных со знаменитыми людьми. Чего стоит только эпизод, произошедший с Энтони Хопкинсом, когда он случайно нашел в метро потерянный авторский экземпляр книги, по которой снимался фильм с его участием. Лейтем рассказывает эти истории как бы невзначай, они изящно иллюстрируют его изыскания и не позволяют читателю заскучать.
Еще один значимый аспект книги — попытка обратиться к феминистской оптике. Лейтем неизменно внимателен к женской роли в истории литературы и книгоиздательства. Он сообщает массовому читателю о забытых, но выдающихся женщинах, внесших немалый вклад в общественное просвещение былых эпох. Лейтем настаивает на особой связи феминности с литературой. По мнению книготорговца, женщинам свойственна большая любовь и уважение к литературе, чем мужчинам. В каждой из глав он рассказывает о множестве дам, которые собирали богатые коллекции, убегали из дома, придумывали изощренные способы приобщиться к чтению во времена, когда им это запрещали. Впрочем, лейтемовские рассуждения о природе женской тяги к литературе стоят на почве, ставшей в последние годы весьма зыбкой. Современные тенденции ухода от биологической дифференциации полов зачастую порождают острые конфликты, и под шквал критики могут попасть даже такие подчеркнуто профеминистские тексты, как «Истории торговца книгами».
Лейтем также не раз демонстрирует симпатию к людям рабочих профессий и вообще всем, кто интересуется книгами, вне зависимости от социального статуса. Он добрым словом поминает многочисленных подвижников всеобщего образования и энтузиастов книжного дела, в частности тех, из чьих коллекций образовались первые на Западе бесплатные библиотеки. Вместе с тем, он ничего не говорит о развитии книгоиздания и библиотечного дела в странах соцлагеря. Это по меньшей мере странно для человека, декларирующего свои левые взгляды, которому должно быть известно о масштабах доступа населения социалистических государств к печатной продукции. Такое пренебрежение к восточным границам европейского мира видится нам единственным существенным недостатком книги. В остальном Лейтем отлично справился с возложенной на себя задачей.