Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Людмила Парц. В поисках истинной России. Провинция в современном националистическом дискурсе. СПб.: Academic Studies Press / БиблиоРоссика, 2022. Перевод с английского Ольги Полей. Содержание
Интернет-мем «Бомбите Воронеж» пользуется популярностью по крайней мере с 2008 года: он часто появляется в виде подписи к фотографиям Владимира Путина, якобы заявляющего: «Если НАТО вторгнется в Сирию, мы будем бомбить Воронеж», а в новейшей версии: «Если они введут новые санкции, мы будем бомбить Воронеж». Этот мем подразумевает действие, направленное на то, чтобы причинить кому-то вред, досадить, однако бьющее не столько по противнику, сколько по самому агрессору. Истоки мема не вполне ясны, однако роль в нем Воронежа очевидна: это обозначение самого типичного российского региона. Бомбить Воронеж, а не Москву — значит причинить вред самой России, в отличие от российской столицы, которая больше не несет в себе такой коннотации.
Предмет моего интереса в этом исследовании — российская глубинка, неэкзотическое нестоличное пространство, стандартный, обезличенный провинциальный «городок N» — в данном случае Воронеж. Я обращаю особое внимание на Воронеж по следующим причинам: это большой провинциальный город в российской глубинке, настоящая провинция, что наглядно демонстрирует приведенный ранее интернет-мем; там выходит журнал с повесткой, аналогичной повестке «Российской провинции» и «Русской провинции», и по крайней мере некоторые из его сотрудников активно участвуют в создании и продвижении несколько парадоксального статуса Воронежа как столицы провинции.
Воронежу, в отличие от некоторых других провинциальных городов, нелегко отстаивать свои позиции в борьбе за статус в России и в мире: в его распоряжении слишком мало культурных мифов, маркеров идентичности или узнаваемых брендов. К примеру, претензии на славу близлежащей Тульской области подкрепляют Куликово поле, имение Льва Толстого — Ясная Поляна, тульское оружие, тульские пряники и тульский самовар. Воронеж мог бы тоже использовать собственную историю — как колыбель первого русского флота, родина поэта Алексея Кольцова, писателей Ивана Бунина и Андрея Платонова. Мог бы он рекламировать себя и как место ссылки Осипа Мандельштама или как родину знаменитого монолита плодородного чернозема, отправившегося на Всемирную выставку в Париже 1889 года. Однако имиджмейкеры Воронежа не стали раскручивать эти факты: вместо этого они решили создать совершенно новую идентичность города. Результатом стал набор противоречивых образов и идей, подпитываемых националистической и оксиденталистской риторикой. Приведут ли эти попытки к созданию связной истории, способной наполнить смыслом провинциальную пустоту, покажет время.
Журнал «Губернский стиль: русский провинциальный журнал литературы и публицистики» был основан в 2006 году. В той же степени, в какой «Российская провинция» и «Русская провинция» были продуктами 1990-х годов, «Губернский стиль» — продукт 2000-х, когда дискурс провинции как кладезя культурного, нравственного и экономического потенциала России получил уже достаточное развитие. Бoльшую часть материалов журнала составляют краеведческие статьи и литературные произведения провинциальных авторов о провинции. Каждый выпуск начинается с короткой редакционной статьи. Первая из них, озаглавленная «Русское Возрождение», повторяется с вариациями в нескольких номерах и формулирует задачи журнала следующим образом:
Наш журнал — для будущей России. Мы будем всматриваться в грядущую мировую перспективу из глубин российской провинции. Мы создадим свою фабрику мыслей и идей, основанных на интеллектуальном и духовном опыте поколений, живших в провинциальной России.
...Мы поднимем пласты культурных и духовных сокровищ российской провинции.
Сами по себе «духовные сокровища» и даже сохранение традиций близки к эзотерическим понятиям. Однако в контексте провинциального дискурса они приобретают особую коннотацию: это прежде всего те сферы, в которых провинция превосходит Москву. Первый выпуск «Губернского стиля» прямо обращается к этим концепциям, тем самым великолепно иллюстрируя мое наблюдение, что провинциальный дискурс — неизменно националистический.
В предисловии редактора Николая Сапелкина к первому разделу номера — «Губерния спорит» — изложены некоторые посылки и проблемы, которые предлагается обсудить:
Духовная сила, интеллектуальный потенциал, оборонная мощь России — в ее глубинке. Там же — и лекарство от ее болезней. Сейчас, когда Россия ищет свой путь в будущее, иногда сбиваясь к глобальному сообществу, иногда задумываясь об изоляционизме, мы предлагаем взгляд из губернии на проблемные для российской государственности темы.
Раздел включает в себя доклад «Будущее России», а также посвященный обороноспособности России и демографической ситуации круглый стол под руководством Сапелкина с участием местных представителей основных политических партий России, члена региональной Думы и священника. Подводя итог жарких дискуссий на темы патриотизма, миграции, абортов и проблем современной молодежи, Сапелкин поднимает вопрос, который до сих пор в явной форме не проговаривался:
Вдруг придется русским рассеяться по свету или жить на своей земле, но в глобальном обществе, в котором нет границ. Можно ли будет отличить русского человека от представителя другой национальности? Что уже является или может стать нашими этнообразующими признаками?
Как и следовало ожидать, участники называют в качестве таких признаков языковую и этническую самоидентификацию, религию и уникальную русскую духовность. После чего, закрывая круглый стол, Сапелкин вновь возвращается к проблеме национальной идентичности, поскольку во всех дискуссиях о прошлом и будущем России «провинциальная перспектива» неизбежно затрагивает проблему национализма.
В том же разделе опубликовано эссе «Русское лицо патриотизма» Владимира Бондаренко, литературного критика и главного редактора газеты «День литературы». Риторика этой непримиримо ксенофобской версии русского национализма носит типично оксиденталистский характер и густо насыщена ресентиментом:
Русская цивилизация самим существованием своим — вызов цивилизации Запада. Дело отнюдь не в нашей агрессивности, экспансионизме, не в нашем богатстве или нашем уме. Даже дело не в нашей идеологии или характере нашего государственного строя. Монархия или республика, советская власть или президентское правление — для западной цивилизации это вторично. Тем более дело не в отношении к чеченцам, татарам, евреям или каким-либо другим народам, населяющим Россию. Не в России возник антисемитизм, а в просвещенной Европе, не в России платили за каждый скальп аборигена денежное вознаграждение, а в США. Но пока мы будем существовать как иной цивилизационный тип развития, до тех пор мы будем своей инакостью раздражать западный мир. Увы, такова наша историческая участь...Консервативный вызов — вот наш путь в мире. Наша альтернатива экономическому прагматизму [Бондаренко 2006].
Характеристика Запада как прагматичного и лицемерного — один из основных элементов оксиденталистского дискурса, равно как и позиционирование России как Другого для Запада. Инаковость представляется качеством, имманентно присущим русскому характеру и не зависящим от политических или экономических реалий; она носит почти мистический характер. Также типично и определение патриотизма, под которым понимается не столько любовь к своей стране, сколько неприязнь к ее предполагаемым недоброжелателям. Утверждение, что миссия России — отличаться от Запада, никак не помогает определить характер России и не предлагает никаких практических путей решения ее проблем.
Экстремистская позиция Бондаренко уравновешивается академическим обзором различных проявлений патриотизма в статье московского политолога Сергея Маркедонова «Русский вопрос», предостерегающей от опасностей этнического экстремизма. Таким образом, «Губернский стиль» занимает относительно нейтральную позицию; его склонность к этническому национализму проявляется в периодической редакторской подаче материалов в духе провинциального дискурса, с присущим ему националистическим элементом.
Оксиденталистский дискурс характеризуется также отрицательным отношением к столице. Такая позиция дает основание отрицать статус Москвы как символического центра России. «Губернский стиль» идет еще дальше: он перестраивает конфигурацию оппозиции «центр — периферия» с тем, чтобы полностью исключить Москву. Об этом свидетельствует заявление Сапелкина:
Свои проекты мы не замыкаем на Воронеж или Москву, стараясь делать их по возможности международными. Столицу мы намеренно исключаем, т. к. столица любого крупного государства космополитична по своему назначению. Кроме того, в условиях нынешней социально-экономической ситуации в России в Москву на работу приезжает много талантливой молодежи, но вместо формирования креативного класса происходит «ломка» личности. Москва как большая мясорубка перемалывает и усредняет людей. В провинции много интересных тем, событий, явлений, которые в глобализирующемся мире теряются. Эти темы мы и решили освещать в русском провинциальном журнале литературы и публицистики «Губернский стиль».
Сапелкин четко формулирует оксиденталистский взгляд на Москву как на бездушный космополитический мегаполис, питающийся индивидуальностью провинциалов; такой город больше не может служить организующим символом нации. При этом, даже демонстративно исключив Москву из сферы интересов своего журнала, Сапелкин продолжает определять Воронеж с точки зрения бинарной оппозиции «Москва — область». Концепция столицы всегда имела для региональной самоидентификации решающее значение; Н. Замятина отмечает, что близость к Москве когда-то считалась одним из плюсов данного региона: она подразумевала в числе прочего доступность столицы, филиалы московских учреждений и возможность экспорта местной продукции в Москву. Утратившая свою позитивную роль Москва перестает быть точкой отсчета; кроме того, любой зарубежный город теперь считается «более престижным потребителем товаров или соседом», чем Москва.
Так, в интервью «Чем Воронеж не Париж?», впервые опубликованном в интернете в журнале «Шеф» (2007), а затем перепечатанном в «Губернском стиле», Сапелкин замечает, что не видит ничего необычного в сравнении столицы Черноземья со столицей Франции: «Вот Воронеж — ничем не хуже Парижа. Просто столица Франции лучше раскручена, немалая доля городского бюджета расходуется на имидж. Воронеж имеет свою особинку, но не рекламирует, не продвигает ее».
Заявление Сапелкина вызывает ряд вопросов: от того, как можно «раскрутить» провинциальный город или регион, до того, почему он отказывается от традиционной бинарной оппозиции «столица — провинция», отвергая российскую столицу как точку отсчета и настойчиво сравнивая свой город со «столицей мира» — Парижем. До некоторой степени это отражает относительную легкость, с которой россияне теперь могут путешествовать за границу. Однако, с моей точки зрения, это отражает также и попытку нарисовать в воображении новые центры символической власти, чтобы заменить ими прежний, переставший удовлетворять. Отношения провинциальной элиты с Москвой остаются сложными: в их основе лежит напряженная динамика ориенталистских и оксиденталистских взглядов. Отвержение Москвы в пользу иностранной точки отсчета — Парижа — дает возможность приписать региону престижный статус в рамках новых, исключительно воображаемых систем отсчета и иерархий. Поскольку эта новая география не опирается ни на какие научные данные и носит исключительно символический характер, то и в самом деле — чем, собственно, Воронеж отличается от Парижа? Или от Хьюстона? Или от Амстердама?
Бренд города всегда оторван от географической и культурной реальности. Вместо отражения сущности города бренд объединяет и преобразует его культурные, исторические, природные и архитектурные явления в слоган и/или логотип, призванный донести некую связную историю. Париж — прекрасный пример контраста между географией города и его «метагеографией», то есть мысленными образами, которые люди ассоциируют с данным местом. Популярный образ Парижа может не полностью совпадать с его физическими, культурными и географическими параметрами, и тем не менее он существует, поскольку, как замечает географ Дмитрий Замятин, «переход от физико- и культурно-географических слоев к метагеографическому» происходит в результате длительного процесса брендинга, как спонтанного, так и организованного. На первый взгляд, никаких особых причин для такой огромной популярности Парижа не существует. Однако исследование 2008 года, посвященное корреляции между богатством ресурсов и «силой бренда» десяти крупнейших городов Европы, поставило Париж на первое место в обеих категориях. Иными словами, бренд может быть конструктом, часто — лишь «стремлением, которое еще предстоит реализовать», однако для того, чтобы сделать его долговечным, необходима определенная культурная и географическая основа. Чтобы представить, что Воронеж, город, не имеющий сколько-нибудь значительных ресурсов, способен конкурировать с Парижем, нужно иметь весьма своеобразное представление о формировании идентичности, а также о географии — как конструкте, символе, который можно переосмысливать и реконструировать.
Эту символическую географию легче всего представить в параллели с постмодернистским взглядом на мир, где все является текстом, реальность — конструктом, понятие истины размывается и заменяется понятием множественных истин, а концепция центра, по аналогии, заменяется концепцией множественных центров. На такой карте мира Воронеж (как и любой другой город) действительно независим от Москвы и стоит на одном уровне с мировыми столицами.