Граждане космоса. Русский космизм в фильмах Антона Видокле. Редактор-составитель Николай Смирнов. М.: Ад Маргинем Пресс, 2022. Содержание
Борис Гройс
Космические права человека
В своем первом манифесте (1922) представители биокосмизма, политической группы из среды русских анархистов, писали: «Существенными и реальными правами личности мы считаем ее право на бытие (бессмертие, воскрешение, омоложение) и на свободу передвижения в космосе (а не мнимые права, провозглашенные в Декларации буржуазной революции 1789 года)». Александр Святогор, один из ведущих теоретиков биокосмизма, считал бессмертие целью и одновременно предпосылкой будущего коммунистического общества, поскольку подлинная социальная солидарность может воцариться только среди бессмертных: смерть разделяет людей, а частная собственность не может быть устранена в полной мере, пока человек располагает частным отрезком времени.
Впервые новые космические права человека были провозглашены радикальным русским авангардом еще раньше — постановкой оперы-мистерии «Победа над Солнцем» (1913), в создании которой приняли участие наиболее видные представители русского авангардного движения того времени — Михаил Матюшин, Алексей Крученых, Велимир Хлебников и Казимир Малевич. В этом произведении мы находим все темы русского космизма — взятие Солнца под арест и торжество революционного анархизма над традиционным космическим порядком. Можно было бы возразить, что идея бессмертия в опере не высказывается. Но написанное Алексеем Крученых либретто начинается диалогом: «Всё хорошо, что хорошо начинается! — А кончается? — Конца не будет!» Даже если индивидуум смертен, царству анархии не будет конца. И людям (по крайней мере, пленившим Солнце «будетлянским силачам») тоже не будет конца, ведь они сделали Солнце своим вечным пленником.
Русский космизм не имеет ничего общего с тематизацией «космического чувства», духовным единением с космосом и другими мистическими переживаниями, о которых нам известно, например, из теософии, возникшей в России в это же самое время. Природа воспринималась русскими космистами как враг, поскольку она заставляет человека умереть — можно сказать, убивает его. Подобно марксизму, русские космисты понимали философию не как объяснение мира, а как проект его изменения. Но, в отличие от марксистов, они не полагались на «естественное» развитие техники, а пытались вообразить новую технологию, радикально отличную от техники в ее актуальном состоянии. Здесь философия вступает на территорию научной фантастики, обнаруживая тенденцию, которую можно наблюдать и в наше время. Искусство авангарда, как известно, тоже часто граничило с научной фантастикой. Художники стремились освободиться от прошлого и создавать искусство не для своих современников, по-прежнему инфицированных бациллами этого прошлого, а для грядущего человечества.
Но тут возникает следующий вопрос: сохранится ли в будущем человечество как таковое? И если да, то как оно будет жить? Ответ на эти вопросы был далеко не очевиден. Уже была провозглашена смерть Бога, так что выживание человечества лишилось онтологической гарантии. Человечество оказалось во власти космических сил, равнодушных относительно его будущего существования. Считалось, что космический порядок управляется силой гравитации. Но гравитация может также привести к уничтожению жизни — например, приняв форму астероида, который поразит Землю. Поэтому казалось, что если искусство и культура в целом предназначены не для нынешней, а для грядущей публики, то необходимо гарантировать существование этой публики. Однако защитить Землю и ее население — значит освободить человечество от слепой силы гравитации. Эта задача представлялась необходимой и насущной еще и потому, что гравитация сама по себе была бременем прошлого, от которого авангард старался избавиться.
Эта связь установилась еще в XIX веке. Симптоматична в этом отношении «религия Человечества», предложенная Огюстом Контом в его книге «Система позитивной политики» с подзаголовком «Трактат по социологии, устанавливающий религию Человечества» (1851). Уже в начале книги Конт формулирует главный принцип новой религии: разум должен подчиняться чувству. Социальное чувство — вот что объединяет человечество. Однако чувство это имеет свои границы. Согласно Конту, обострение социального чувства ведет к коммунизму. Но коммунизм разрушает человеческое общество, которое, как мы выяснили, в конечном счете базируется не на чувстве, а на силе гравитации. Существование отдельного человека зависит от социального порядка. А социальный порядок базируется на порядке космическом. Как напоминает нам Конт, Ньютон показал, что мы подчиняемся тем же законам гравитации, в соответствии с которыми движутся небесные тела. Таким образом, общество объединяют и упорядочивают в первую очередь гравитационные силы.
По словам Конта, религия Человечества может рассматриваться как единственная истинная религия, так как она предполагает почитание того, что несомненно существует. А сомнений не вызывает лишь существование Человечества. Но если актуальное существование Человечества здесь и сейчас — это факт, то его существование в будущем есть предмет веры, социальной мифологии. Эта социальная мифология, эта секулярная религия необходима для наших действий, ведь если бы мы не верили, что человечество будет существовать и впредь, все наши планы и проекты потеряли бы горизонт реализуемости. Однако эта вера основана не на фактах, а исключительно на социальном чувстве. Силы гравитации не могут предотвратить космическую катастрофу, способную уничтожить человечество целиком и полностью. Предвосхищение такой возможности, пишет Конт, делает религию Человечества еще более действенной. Но каков источник этой веры? Им может быть только социальное чувство. А социальное чувство минус гравитация есть коммунизм.
Конт был очень популярен в России перед революцией. Так, Анатолий Луначарский, первый нарком просвещения РСФСР, прямо говорит об отношении между коммунизмом и гравитацией в двухтомной работе «Религия и социализм» (написанной до революции). По словам Луначарского, религия Человечества Конта представляет собой высшую форму религиозного мышления, поскольку включает в себя некоторые ключевые элементы материализма, но при этом философия Конта реакционна, поскольку носит антикоммунистический характер. Далее Луначарский пишет, что ньютоновская модель гравитации устарела. Ссылаясь на Ницше, а также на «новые достижения физики», Луначарский утверждает, что космос представляет собой не порядок, а хаос, что в космическом пространстве действует множество сил, противоположных друг другу и борющихся друг с другом, что люди — тоже борцы и битву выигрывает самая мощная сила. Таким образом, Луначарский не верит в гравитацию как силу, определяющую космический и социальный порядок. Эта связь между космическим и социальным порядками играет ключевую роль в мышлении многих интеллектуалов и художников эпохи русской революции.
Николай Федоров в статье «Астрономия и архитектура», написанной в конце XIX столетия, призывал изменить траекторию движения Земли. Нужно, чтобы Земля перестала быть спутником Солнца и превратилась в космический корабль, который будет странствовать сквозь космическое пространство свободно от силы гравитации. Федоров пишет по этому поводу: «...и вот существо, прежде только взиравшее на небо, становится пловцом в небесных пространствах, и человеческий род в совокупности делается кормчим, экипажем, прислугою земного корабля». Энергию, необходимую для этого свободного движения, даст Солнце. Федоров пишет также: «Представьте теперь, что сила, посылаемая Солнцем Земле, которая ныне рассеивается в пространстве, проводится в Землю, благодаря повсеместно устроенным громоотводам-аэростатам, этим орудиям обращения солнечной силы в земную, — представьте, что солнечная сила, проведенная в Землю, изменяет плотность Земли, ослабляет узы ее тяготения, дает, следовательно, возможность влиять на самый ход земли и делает земную планету электроходом». Таким образом, Федоров рассматривает победу над гравитацией как путь к новому порядку, который предписывают мирозданию человеческие воля и техника.
Для создания этого нового порядка человечество должно освободиться от власти Природы — от власти, выражающейся в гравитации, сексуальности и смерти. Вот почему Федоров хотел превратить Землю в музей человеческого рода, где каждому человеку будет обеспечено бессмертие путем консервации и реставрации — технологий наподобие тех, которые применяются к произведениям искусства. На первый взгляд, образы корабля и музея не имеют ничего общего и даже противоположны друг другу. Но здесь можно вспомнить введенное Мишелем Фуко понятие гетеротoпии. Фуко использовал это понятие применительно к музею и кораблю: и тот, и другой, по его мнению, представляют собой гетеротопические пространства, аккумулирующие время.
В результате музеефикации человечества достигается не только свобода от гравитации, но и тотальная биовласть — власть над естественной смертью. Эта тотальная биовласть подразумевает также возможность (и даже обязанность) воскресить все ранее жившие поколения людей техническими средствами. Это означает коллективизацию не только пространства, но и времени. В вечности прекратятся конфликты между индивидуумом и обществом, которые невозможно прекратить во времени. Поскольку бессмертие и воскресение являются высшей целью каждого человека, он всегда будет благодарен обществу, которое сделает его бессмертие своей целью. Вместе с тем лишь такое транстемпоральное общество может позволить людям проживать свою жизнь не только без пространственных ограничений, налагаемых частной сoбственностью, но и без временных ограничений. Коммунистическое общество бессмертных должно быть также «межпланетарным», то есть ему предстоит освоить и взять под свой контроль всё пространство мироздания. В противном случае не будет гарантирована безопасность существования человечества. Теологическая гарантия замещается здесь гарантией технологической.
Но кто способен обеспечить такую гарантию? Социализм обещал полную социальную справедливость. Однако в социализме эта справедливость ассоциировалась с верой в прогресс. А прогресс предполагает, что только будущие поколения будут жить в совершенном социалистическом обществе и пользоваться социальной справедливостью. Прошлые же и нынешние поколения обречены выполнять роль пассивных жертв прогресса — вечная справедливость им не суждена. Следовательно, будущие поколения будут наслаждаться социальной справедливостью лишь ценой циничного согласия с возмутительной исторической несправедливостью: с исключением всех прошлых поколений из мира будущего. Социализм функционирует, таким образом, как эксплуатация мертвых ради живых — и как эксплуатация тех, кто живет сегодня, ради тех, кто будет жить завтра. Будущий социализм может считаться справедливым обществом лишь при условии того, что он возьмет на себя задачу искусственного воскрешения всех поколений, заложивших фундамент его успеха. Совершенный социализм должен распространяться не только на пространство, но и на время.
Но как найти технологию, которая не будет подчинена логике прогресса, понимаемого как замена старых вещей новыми? Федоров утверждал, что такой технологией является технология хранения документов и произведений искусства в музее. Как верно пишет Федоров, само существование музея противоречит утилитарному, прагматичному духу современности, потому что музей тщательно сохраняет именно бесполезные, ненужные вещи прошлого, лишившиеся практического применения в «реальной жизни». Музей не приемлет смерть и исчезновение этих вещей, приемлемые в «реальной жизни». Так что музей принципиально расходится с прогрессом. Музей — это машина по обеспечению сохранности вещей, обеспечению их бессмертия. Поскольку каждый человек также представляет собой тело среди прочих тел, вещь среди прочих вещей, людям тоже может быть даровано бессмертие в музее. Бессмертие с точки зрения Федорова — не рай для человеческих душ, а музей для живых человеческих тел. Божью благодать заменяют кураторские решения и техника музейного хранения.
Техника в целом должна стать техникой искусства. Подобно тому как администрация музея отвечает не только за музейное собрание в целом, но и за сохранность каждого произведения искусства в отдельности, следя за тем, чтобы этим произведениям была обеспечена консервация, предотвращающая их порчу, государство должно взять на себя ответственность за воскрешение и сохранение жизни каждого отдельного человека. Этот путь преодоления границы между жизнью и смертью не выводит искусство в жизнь, а превращает жизнь в искусство. Человеческая история становится историей искусства, поскольку каждое человеческое существо становится произведением искусства. В итоге люди будут видеть свой исток не в природе, не в человеческой биологии, а в искусстве, в художественной технологии.