Все мы начиная с 24 февраля 2022 года оказались перед лицом наступающего варварства, насилия и лжи. В этой ситуации чрезвычайно важно сохранить хотя бы остатки культуры и поддержать ценности гуманизма — в том числе ради будущего России. Поэтому редакция «Горького» продолжит говорить о книгах, напоминая нашим читателям, что в мире остается место мысли и вымыслу.
Дэвид Гребер. Пиратское Просвещение, или Настоящая Либерталия. М.: Ад Маргинем Пресс, 2024. Перевод с английского Антона Вознесенского. Содержание
Думаю, что все, о чем говорилось выше, означало существование в то время на северо-востоке по меньшей мере двух различных сфер человеческой деятельности: с одной стороны, сферы влияния преимущественно мужчин, где правили бал различные мпандзаки и филохи, а женщины, как и крупный рогатый скот, были лишь пешками в героических играх, а с другой — вторая, нарождающаяся сфера магических, коммерческих и эротических приключений, в которой женщины были по меньшей мере наравне с мужчинами, а нередко даже имели и перевес. Поначалу пираты неизбежно оказались втянуты в первую сферу. Однако со временем роль женщин делалась все более и более заметной.
Возможно, что решительный перелом обозначен мятежом 1697 года, в ходе которого пираты были близки к полному исчезновению. Записки капитана Джонсона могут в какой-то мере отражать, что происходило: фрагменты действительных историй вперемежку с предположениями и выдумками самого автора. Повествование о судьбе людей Эвери в его «Всеобщей истории», например, начинается достаточно точно.
...Туземцами Мадагаскара <...> правит бесчисленное количество мелких князьков, ведущих между собой постоянные войны. Пленников, взятых на войне, они превращают в рабов <...> Когда наши пираты поселились на берегу, эти князьки всячески искали их расположения. Пираты принимали сторону то одного, то другого. И всякий раз неизменно победу одерживал тот, на чьей стороне сражались пираты. Дело было в том, что туземцы никогда не видели огнестрельного оружия и не понимали, как оно действует.
Следствием это имело, поясняет он, то, что пираты обзавелись сералями, о которых упоминалось выше. Однако вскоре из-за необоснованной жестокости пиратов их малагасийские соседи пришли к заключению, что хлопот с ними больше, чем выгоды.
В конце концов, туземцы сговорились избавиться от этих убийц за одну ночь. А поскольку жили они теперь поодиночке, это было сделать легко, если бы не одна женщина. Жена или наложница одного из пиратов, узнав о заговоре, пробежала около двадцати миль за три часа, чтобы обо всем рассказать.
Далее этот нарратив опускается до чистой фантазии, однако, поскольку нам известно, что автор намеренно мешает в одну кучу свидетельства, выбранные из допросов пиратов, отошедших от дел или пребывающих в заключении, и подслушанные в приморских или прибрежных тавернах байки со своими собственными измышлениями, и, поскольку, как нам опять же известно, заранее согласованный мятеж действительно имел место, а некоторые малагасийцы защищали при этом пиратов, все это вполне может быть отголоском памяти о некотором реальном событии.
Было ли в действительности что-то подобное или нет, 1697 год очевидно стал переломным моментом. С того времени осторожные поселенцы из числа пиратов вроде Натаниеля Норта вместе с массой малагасийских женщин, стремящихся к известной автономии, начинают создавать нечто отличное от старой героической сферы сражений и поединков, в которую они позволили себя втянуть по первости. Обозначить это «эмерджентной сферой» действия и ценностей может показаться преувеличением: кто-то непременно станет доказывать, что пиратов просто переориентировали из политической сферы в семейную, в сферу семейной жизни на Мадагаскаре, где жизнь сама по себе часто бывает яркой и исполненной приключений. Как я считаю, есть доказательства, пусть и косвенные, того, что именно так это многие в то время и воспринимали.
Те доказательства, которые у нас имеются, указывают на то, что магия — сфера фанафуди, или «снадобья», — была в особенности спорной территорией. Поражает, к примеру, то, что в рукописи о Рацимилаху Мейера и в записках о событиях военного времени вообще никогда не упоминаются чары или заклинания, хотя упоминаются ритуалы другого рода, несмотря на то, что на Мадагаскаре фанафуди в практике ведения войны обычно отводится центральное место.
Вернемся на время к нашему французскому путешественнику, Легевелю де Лакомбу, которого на наших глазах с таким энтузиазмом приветствовала шестнадцатилетняя дочь туземного вождя в приморском городке Андевуранту. Во время своего путешествия Лакомб нанимал знаменитого омбиази, или знахаря-астролога, обучить его основам астрологии, прорицательства и совершения заклинаний.
Астрология малагасийцев основана на арабском лунном календаре и в то время все еще обычно отождествлялась с тайным знанием из далеких краев; лучшими специалистами в этой области считались племена антемуру и зафираминиа с территорий близ Форт-Дофина (в основном ассимилированные мистики из суннитов Восточной Африки и шиитов с острова Суматра, в равной мере претендовавшие на арабское происхождение). Последние в особенности широко распространились по всему острову, используя свои профессиональные навыки, чтобы стать при королевских дворах визирями. Считается, что на территории племени бецимисарака было какое-то предприятие антемуру, на котором производилась бумага из коры шелковицы, главным образом для записи заклинаний, а неподалеку от городка Ивундру — поселение племени зафираминиа. Но у бецимисарака также были прорицатели и знахари — и мужчины, и женщины.
Лакомб не сообщает ничего о происхождении своего наставника, но особо подчеркивает, что у местных магические знания, видимо, связаны с двумя мифологическими фигурами: великаном Дарафифи и ведьмой Махао. Дарафифи — популярный герой малагасийского фольклора, пример доброго воителя, властителя и путешественника, который бродил взад и вперед по острову в поисках чего-то достойного его участия, созидая различные пейзажи и по случаю вступая в поединки с великанами-соперниками. Махао, напротив, героиня исключительно местного значения; о ней мы знаем лишь от Лакомба. Эти двое находились в явном противостоянии: один был покровителем белой магии, другая, по всей видимости, любовной магии и ведьмовства. Представление об условиях их противостояния можно получить из сказки о трех озерах, расположенных в лесах вокруг городка Таматаве, — Разуабе, Разуамасаи и Нуси-бе.
Два первых были одним двойным озером; как говорят, названия свои они получили по именам двух жен Дарафифи, который прежде устроил здесь их рисовые поля (себе великан оставил полоску земли между загонами для скота). Ферран записал эту сказку, когда услышал ее от одной женщины бецимисарака из Таматаве.
Разуабе и Разуамасаи были женами великана Дарафифи. Они жили рядом с этими озерами, которые великан подарил им, чтобы те могли сажать рис. Однажды, когда мужа не было дома, женщины изменили ему. Дарафифи узнал об этом и бросил одну жену в одно озеро, а другую — в другое; эти озера носят теперь их имена. Разуабе и Разуамасаи построили под водой новые деревни и живут там со своими быками и рабами. Говорят, когда вода спокойна, в глубине озера видны хижины.
Перед нами неоправданно жестокая реакция на супружескую неверность, при том, что миф этот является единственным известным мне случаем, когда Дафифи поступает дурно — отправляет женщин в особое подводное инобытие. Схожая, хотя гораздо более замысловатая история об измене и неадекватной на нее реакции предоставляет Махао продолжать свое существование в том же зазеркалье на дне третьего озера. Очевидно, что эти две истории — инверсии, они дополняют друг друга. Однако во второй подтекст более ясен.
Лакомб сообщал, будто несколько раз уже пересекал это озеро прежде, и припомнил, что проводник предупреждал: мол, переплывающим озеро мужчинам следует хранить молчание, иначе их ждет ужасная судьба. Пассаж стоит того, чтобы привести его полностью.
Вы непременно должны, — прибавил он, — видеть на озере один остров, размерами своими больше прочих. Там некогда жила женщина, столь же прекрасная, сколь и злобная: Махао, дочь могущественного вождя племени антемуру по имени Адриантсай. Князек обучил ее тайнам того искусства магии, что привезли с собой из Аравии его предки, дабы она могла быть полезна мужчинам. Но однажды Махао обнаружила своего мужа спящим на груди молодой рабыни; заколов его кинжалом, она почувствовала непримиримую ненависть ко всему мужескому роду и с того времени прибегала к своим знаниям, лишь чтобы вредить им.
Андриантсай, напуганный злодеяниями своей дочери, изгнал ее вместе с несколькими сообщницами за пределы своего царства. Убежище они нашли на том самом острове, что мы будем объезжать.
Сыновья верховных вождей этой страны один за другим прибывали на остров, чтобы воздать должное ее чарам; она же делала вид, будто отвечает их чувствам, заманивала в свой дворец и опьяняла своими прелестями; однако дорого же они платили за милости, которые злодейка им оказывала. Наслаждаясь в течение трех дней и трех ночей любовными усладами, в конце концов они ощущали на себе чары жестокой женщины, действия которых быстро сводило их в могилу. Некоторые, страдая от головокружения, бросались в озеро, иные же лишали себя жизни своими же копьями.
Таким образом погибали многие, многие вожди и отважные воины, в том числе все сыновья Бемананы, кроме самого младшего, которого бог избрал отомстить за своих шестерых братьев. Следуя совету мудреца Ратсары из рода зафираминиа, он отправился на остров и, чтобы понадежнее скрыть свои замыслы, предался удовольствиям, которыми жаловала несчастных Махао; воспользовавшись моментом, когда она крепко уснула, он сперва схватил зуб великана, который сделал его неуязвимым, а затем пронзил ее несколькими ударами.
Однако другой талисман, который помог Махао сделаться призраком, дал ей силы вредить людям даже после смерти.
Она по-прежнему здесь, на дне озера, и услышать мужской голос довольно, чтобы разбудить в ней старую злобу. Не будем же болтать, дабы не оказаться в пещерах, где она обитает.
Здесь неясно, подразумевается ли под «зубом великана» зуб Дарафифи, однако учитывая параллели между двумя этими историями, видеть тут аллюзию, полагаю, вполне оправданно.
История о Махао объединяет почти все сюжеты, упоминавшиеся в этом разделе: тайное знание этнических групп внутренних чужаков вроде антемуру и зафираминиа (зафиибрагим на этом этапе выпадают из общей картины), сексуальный бунт представительниц женского пола, сила любовной магии, но также и возможность ее использования ради мести (подразумевается, что тех, кто пострадал от ее чар, ее чары привлекали в самом буквальном смысле), противопоставление носительниц этой силы сословию мужчин-воинов («сыновья верховных вождей этой страны», «вожди и отважные воины»), а в конечном счете — ответные действия и победа воинов. Но победа их неоднозначна. Махао мертва, но не побеждена. Она обитает под водами, где сила ее сохраняется. Даже те мужчины-воины, речи которых задают тон на великих собраниях, проплывая над ней, принуждены хранить молчание. А двух главных героев, Дарафифи и Махао, бессрочно связывает отсроченное противостояние в рамках логики самой практики магии.